Генерал Раевский - Корольченко Анатолий Филиппович - Страница 31

   — Виноват-с... Виноват-с... — Ноги у генерала едва не дрожали.

   — Что же он себе позволил?

   — Он содержал при себе вопреки вашего приказа дежурного генерала.

   — Кто же исполнял сию должность?

   — Генерал Милорадович, а потом генерал Денисов.

   — Это какой же? Из казачьего войска?

   — Так точно, ваше величество, он самый.

   — Непозволительное самочинство... Безобразие. Какие ещё допущены нарушения? Докладывай!

   — Отмечены также отступления от устава во время сражений. Наступление порой велось не предусмотренными колоннами, а неведомым в армии рассыпным строем. Каждый действовал не по команде, а как Бог на душу положит... Ещё были допущены нарушения формы, ваше величество. С ведома главнокомандующего штиблеты повыбрасывали, обули солдат в сапоги...

А вечером на приёме у императора был Палён. Всегда громкий, добродушный, уверенный, сыпавший прибаутками, он держал себя сдержанно и официально.

   — Что случилось, генерал? Вы чем озабочены? — спросил Павел.

   — Вы правы, ваше величество. Я не только озабочен, я боюсь.

Губернатор был ещё и артист.

   — Вы боитесь? Чего?

   — Сумею ли оправдать ваше доверие в дни пребывания Суворова в столице?

Палён начал тонко задуманную игру.

   — Вы, граф, боитесь встречи Суворова? С чего бы это? — повёл бровью Павел.

   — Уж очень велика особа и велики почести, ежели ваше величество будет встречать Суворова.

   — Конечно, велика. Но ведь он победоносец, князь Италийский, генералиссимус.

   — И ему, ваше величество, при вас гвардия станет отдавать честь?

   — Конечно. Так мной определено. А что дурного вы в том усматриваете?

   — Ваше величество, не опасна ли такая почесть смертному?

   — Почему? — насторожился Павел. И, увидев, как генерал смутился, в нерешительности переступил ногами, строго потребовал: — Говорите, генерал, без утайки! В чём сомнения?

   — Так ведь, ваше величество, Суворов велик, армии люб, и кто знает, что он может скомандовать ей, куда поведёт? Он старик с капризом. Может возомнить о себе всякое.

Павел вскинул голову, будто оценивая сказанное генерал-губернатором.

   — Идите, генерал, — не отвергая его слов, Павел махнул рукой.

Палён вышел с сознанием, что брошенное зерно сомнения упало на благодатную почву.

Утром, брея Павла, Кутайсов с видом безразличия проронил:

   — Наш-то генералиссимус оженить сына надумал. Аркадия.

   — Не рано ли? — заметил Павел. — Он ещё совсем мальчик, всего шестнадцать.

   — Так-то оно так, но чином вышел в генералы, более того, в генерал-адъютанты.

Павел промолчал. Кутайсов старательно скрёб бритвой, как бы не давая возможность ответа.

   — Кто ж невеста? — спросил высокий клиент, когда брадобрей отвёл бритву.

   — Не нашенская. Из родни Бирона, герцогиня Саганская.

   — Это та, что в Силезии?

   — Она самая. Немецких кровей.

   — От кого о том узнал?

   — От Петра Алексеевича Палена. Он ещё сказывал, что, когда генералиссимус был в Праге, там состоялась помолвка.

   — Что ж он, не мог найти невесту в России?

   — Вот и граф Палён тоже говорит подобное. Сам немец, а не высказал одобрения.

   — Когда он имел с тобой разговор?

   — Вчера, ваше величество.

Вскоре после разговора с Кутайсовым Павел приказал отменить торжественную встречу генералиссимуса. А когда больного Суворова привезли в столицу на частную квартиру, неожиданно появился дворцовый посланец.

   — С чем, братец, пожаловал? — спросил с постели Александр Васильевич в полной уверенности, что его к императору.

Щёлкнув каблуками и отдав честь, тот официально произнёс:

   — Генералиссимусу князю Суворову не приказано являться к государю.

Эти слова оглушили Суворова. Побледнев, он упал на подушки и едва слышно промолвил:

   — За что?

С этого дня он стал таять, словно свеча.

12 мая император, по обыкновению, выехал на прогулку. Вместе с ним ехали граф Кутайсов и несколько сопровождавших верховых лейб-казаков.

От Зимнего карета покатила прямо к строящемуся Михайловскому дворцу. Объехав стройку, экипаж последовал далее. Копыта звонко стучали по брусчатке мостовой, сильные лошади, казалось, рвались из упряжи, чтобы нестись вскачь, и форейтор с трудом сдерживал их, переводя на размеренную рысь.

Карета уже подъезжала к Садовой улице, когда из неё показался катафалк с гробом и многочисленная толпа. Люди шли и у катафалка, и за ним, и справа, и слева. Их было много, и в большинстве военные, значительная часть их в парадной форме. Сверкали эполеты, ордена, медали.

Императорский кортеж остановился посреди Невского, пропуская неожиданную процессию, преградившую путь.

Мимо с опечаленными лицами двигались люди. Не было слышно голосов. Цокали по камням мостовой копыта лошадей, вёзших катафалк с гробом, мерно отбивали шаг следовавшие в строю солдаты с ружьями на плечах, над широким проспектом плыл приглушённый скорбью гул людского потока.

Завидев процессию, прохожие на проспекте образовали у тротуара живую цепь, горожане тянулись, чтобы рассмотреть лежавшего в гробу, испуганно спрашивали, кого хоронят.

Прискакал от катафалка полковник.

   — Ну что? Кого везут? — выглянул из оконца кареты Кутайсов.

Приняв стойку в седле и взяв под козырёк, полковник медленно, громко и с нескрываемой печалью в голосе произнёс:

   — Хоронят великого полководца, российского генералиссимуса Суворова Александра Васильевича. Следуют в Невскую лавру.

   — Как? Суворов умер?! — хрипло воскликнул Павел, отодвигаясь в угол кареты.

Терпеливо выждав, когда проспект освободится, он приказал возвращаться во дворец. Всю дорогу что-то неслышно шептал, не проронив ни слова. Затаился и Кутайсов, не смея потревожить государя.

Часть третья

ПЕРЕД БОЛЬШОЙ ВОЙНОЙ

Сговор у престола

  родовом поместье Каменка жизнь казалась Николаю Раевскому серой в своём будничном течении. Таяли силы энергичной в прошлом Екатерины Николаевны, доживал последние дни отчим. Памятными оставались лишь наезды Дениса Давыдова с друзьями из гусарского полка. Они сообщали о далёких и больших событиях в России и Петербурге, говорили, что царству Павла скоро придёт конец, не сегодня завтра народ избавится от тирана.

Павлу сообщили, что заговорщики — из числа его приближённых, что главная угроза исходит от них. Нити заговора и в самом деле находились в руках вице-канцлера Панина, петербургского генерал-губернатора Палена, братьев Зубовых да ещё Дерибаса.

Павел разделался прежде всего с Паниным: отрешил его от всех дел и выслал из столицы в дальнее имение. Затем пожелал принять Дерибаса, выслушал его доклад о состоянии российского флота. Дерибас уверенно высказал соображения по улучшению дел, чётко ответил на вопросы.

Весьма довольный император обольстил его обещаниями. Тот со свойственной ему пылкостью заверил государя, что не пожалеет живота своего на благо отечества.

Палён, выслушав от Дерибаса рассказ о встрече с Павлом, почувствовал недоброе.

   — Не нравится мне, Осип, твой восторг. Мы дали клятву довести до конца задуманное дело...

Через несколько дней Дерибас тяжело заболел, а 2 декабря 1800 года скончался.

В руководстве заговора остался Пален.

Однажды в приёмной императора Палену передали секретную записку от царевича Александра. Вдруг появился Павел. Заметив, как генерал-губернатор прятал записку в карман, он потащил его в кабинет и запустил было руку в карман генерала: