Генерал Раевский - Корольченко Анатолий Филиппович - Страница 10

Стремительность, с какой действовали повстанцы, заставила конников, а затем пехотинцев и егерей попятиться. Казалось, они дерутся на последнем дыхании, ещё немного — и они побегут. На это рассчитывал Костюшко, и это же предвидел Ферзен. Польский генерал подал уже резерву команду «изготовиться», чтобы развить успех у деревушки, но русские всадники уже мчались на противоположном фланге, где Костюшко не предвидел угрозы.

Обтекая боевой порядок поляков, конные полки заходили в неприятельский тыл.

Николай Раевский нёсся в гуще лавы. «Ги-ги!.. Ги-ги!» — слышал он устрашающие крики людей и гулкий топот конских копыт.

А из леса, во всю ширину опушки, навстречу вынеслись всадники в голубых мундирах. Но это не испугало скакавших, не замедлило бег коней. Драгуны с ходу врубились в боевой порядок польских улан. Зазвенела сталь клинков, дико заржали лошади, захлопали пистолетные выстрелы.

   — Руби!.. Коли!.. Бей!.. Эх!.. — слышались вокруг ядрёные словечки.

Перед Николаем вырос польский всадник на светлом коне. На миг мелькнули рыжие усы, рысьи глаза, молнией сверкнул палаш. Раевский успел отразить удар, но с другой стороны взвился свечой вороной жеребец. Второй улан изготовился ударить по Николаю, и он с трудом в самый последний момент смог защититься. А уж первый опять бросился на него.

Звенит сталь, снопами вылетают искры. Только бы уцелел клинок!.. Только бы не подвёл!..

Отразив удар первого улана, Раевский замахнулся на другого, но его опередило длинное копье казачьей пики. Оно коснулось груди поляка и вошло в него, пронзив насквозь.

   — Спасибо! — лишь успел выдохнуть Николай, а может, и не сказал, только подумал, и бросился на усача.

Враг дрогнул и начал отходить. Первыми в преследование помчались казаки. В авангарде — полк Андриана Денисова.

Андриан ещё ранее приметил всадника на отличной бурой лошади и в окружении охраны. «Неужели Костюшко?» — мелькнула догадка. И майор повёл полк вслед за польскими всадниками.

Преследование продолжалось вёрст семь, а возможно, и десять. Домчались до селения, а дальше дорога разветвлялась. По какой поляки поскакали? Куда ехать? Но Андриан Денисов размышлял недолго.

   — Скачите по правой дороге, а я — по этой! — приказал он дозорным.

Он проскакал ещё версты три, не обнаружив никого. Упустили! Андриан в сердцах даже выругался. Солнце уже садилось. Накатывалась тьма. Примчался казак из головного дозора.

   — Ваше превосходительство, мы догнали беглецов. Побили многих и Костюшку, кажись, взяли!

Костюшко и находившихся с ним майора и рядового догнали у болота. Не раздумывая, Костюшко направил лошадь в болото, а двое стали его прикрывать. Но казаки, разделавшись с ними, пикой ссадили генерала с лошади и стали обыскивать его.

Прискакал ещё один казак. Увидев меж своих польского начальника, он, не раздумывая, хватил его саблей. Тот упал.

   — Чего его жалеть! — И казак хотел ковырнуть пикой.

Но неподвижно лежавший неподалёку офицер, которого посчитали убитым, вдруг приподнялся и крикнул:

   — Не убивайте! Ради бога, сохраните жизнь! Это же мой начальник!

Этим он отвёл от Костюшко смерть.

Андриан Денисов соскочил с коня.

Костюшко лежал на земле, бледность и кровь на лице подтвердили, что он ранен. На голых, без сапог ногах тоже была кровь. Атласный мундир и панталоны изодрались. Несомненно, это был главнокомандующий, но для верности Денисов спросил его:

   — Вы кто?

   — Костюшко, — ответил тот. — Ранен. Прошу оказать помощь.

В этот же день о пленении польского вождя стало известно армии. Ведь это предвещало конец войне.

После пленения Костюшко командовать повстанцами начал пан Вавржецкий. Николай Раевский находился у Андриана Денисова, когда примчался казак-гонец с известием:

   — Там в имении находится пан Вавржецкий.

   — Отколь ведомо? — насторожился дед Андриана, граф Фёдор Петрович Денисов. — Не брешешь ли?

   — Не сойти мне с места! Своими глазами видел!

Казак перекрестился.

   — Ну, этому гусю от меня не уйти! — Дед вскочил и рванулся к двери. — Андриан! И ты со мной!

По-молодецки для своих немалых лет он взлетел на коня, огрев его плетью. На вороном коне, в чёрной с развевающимися полами бурке он напоминал хищную птицу, стремительно несущуюся к жертве.

У особняка Денисов лихо соскочил, прихрамывая, взбежал по ступеням широкой парадной лестницы. Легионер у входа попытался остановить графа, но тот решительно отстранил его.

В комнате было три человека. Дед направился к одному.

   — Пан Вавржецкий! Вы — мой пленник! Вашу саблю!

   — Что?! Да как смеешь ты, паршивый казак, предлагать такое мне, пану? Убирайся вон, наглец, или посеку тебя, как капусту!

   — Пан! Я требую сдать оружие! — с металлом в голосе повторил генерал.

   — Убирайся вон! — повторил пан. — Скажи своему Денисову, чтоб он не смел мне повстречаться! Уничтожу!

Глаза поляка метали молнии, он с угрозой потянулся к сабле.

Тогда Фёдор Петрович дёрнул шнурок. Бурка соскользнула с плеч. Грудь чекменя была в орденах и медалях.

   — Я — Денисов, пан Вавржецкий! Ещё секунда — и изрублю!

Он вырвал из ножен саблю.

Признаться, таким Андриан деда ещё не видел. Глаза его сверкали, голос рвался, ещё мгновение — и сабля сама собой взлетит над головой.

Рослый и далеко не старый пан Вавржецкий сник: руки у него упали, в знак повиновения склонилась на грудь голова.

После соединения с корпусом Ферзена Суворов теперь имел значительные силы: 30 тысяч пехоты и кавалерии, 86 орудий. Численность казачьего войска была 5 тысяч.

Примерно столько же войск защищало Прагу. Это было предместье Варшавы на правом берегу Вислы. Вокруг Праги вал, ров, волчьи ямы. У внешнего обвода за укрытиями более 100 орудий. Кроме того, орудия находились за Вислой, они вели огонь по изготовившимся к штурму русским войскам.

Именно на этом месте произошло событие, связанное с именем графа Валериана Зубова. Оно потрясло императрицу Екатерину и вызвало в народе недобрые разговоры.

Двадцатитрёхлетний Валериан — родной брат фаворита императрицы Платона — командовал в Польше корпусом. Ещё ранее в штурме крепости Измаил он проявил себя как опытный воин, отличившийся дерзкой инициативой и храбростью.

В Польше он подтвердил свои достоинства военачальника. Преследуя арьергардный отряд поляков при переправе через Буг, он выехал на рекогносцировку в одно из опасных мест, обстреливаемое неприятельской артиллерией.

Окружённый многочисленной свитой своих помощников, генерал Зубов отдавал распоряжения. Разведавший ранее здесь обстановку полковник Рарок подскакал к свите.

— Господа, пожалуйста, разъезжайтесь. Неприятель наблюдает, он видит вас, ваше сиятельство. Артиллеристы у него меткие...

Но предупреждение опоздало. Прогремел залп, и одно ядро разорвалось рядом с генералом и полковником. Оба упали. Осколками ядра оторвало у генерала левую ногу, у полковника — правую.

Большинство находившихся вблизи офицеров бросились к Зубову и на руках вынесли его в ближайшую лощину. Подоспевшие врачи занялись ампутацией ноги. Испытывая ужасную боль, генерал не терял духа, вызывая уважение у окружающих.

О полковнике, казалось, забыли: потеряв сознание, он лежал, истекая кровью. Когда Зубова везли в госпиталь, Рарока облачали в погребальный саван...

Узнав о тяжёлом ранении любимца, императрица едва сдержала себя. Опечаленная случившимся, она собственноручно написала ему письмо:

«Опасалась я раны твоей и была зело прискорбна, дондеже увидела письма твои, курьером привезённые, а теперь восхищаюсь бодростью духа твоего. Подкрепи тебя Бог! Хвалю дух твой!»

Узнав об отъезде Зубова в Петербург, Екатерина распорядилась отправить в Варшаву дорогой английский дормез[8] и переслать «на дорогу» 10 тысяч червонцев.