Завещание ворона - Вересов Дмитрий - Страница 62

Рафалович взял паузу, забыв даже, что разговор шел по мобильному, за центами времени которого он обычно очень ревниво следил.

Леня сразу прикинул в уме, что американцам, если это американцы, могут вполне пригодиться и его связи на Мосфильме, и его выходы на архив Госфильмофонда...

— Ну, ты, наверное, хочешь, чтоб я вас с Фитцсиммонсом в ресторан устроил? — спросил Рафалович, сам уже прикидывая в уме, что затраты на этот ресторан потом могут стократно окупиться его комиссионными процентами...

— Ленька, ты просто как Алан Чумак, насквозь видишь, — радостно ухватился за последнюю реплику Забродин.

— И оплатил...

— Ты ж понимаешь наши клубные возможности...

— Дабы флота российского не посрамить?

— Ленька, Родина тебя никогда не забудет!

— Ладно, — отрезал Рафалович, принимая командование уже на себя, — через час в «Сенат-баре», только халявы не привози, как в прошлый раз...

А халява все-таки навязалась.

Ну как же у нас без халявы-то!

И на этот раз бесплатным довеском к сановному гостю Сашки Забродина был капитан первого ранга Алексей Гаврилович Гай-Грачевский.

Гай-Грачевский, кроме своей нестерпимо благородной и по-адмиральски неповторимо-громкой для флота фамилии, имел еще несколько качеств, за которые его и ценили, и многое прощали.

Во-первых, Алеша Гай-Грачевский очень сносно и бегло изъяснялся по-английски, что в данном случае для общения с голливудским интуристом было просто необходимо.

А во-вторых, балагур и вечный тамада, Алексей Гаврилович так умел травить баланду, как не умел брехать и легендарный боцман Дзюба... Впрочем, Гай и вправду был человеком с точки зрения обычных советских военно-морских биографий, человеком судьбы незаурядной.

По какой-то там случайности, произошедшей в управлении кадрами ВМФ, еще будучи капитаном третьего ранга, Алексей Гаврилович был вдруг послан в одну из развивающихся стран, куда Советская тогда еще Россия активно поставляла оружие... В том числе и военно-морского содержания.

А злые языки потом не без зависти говорили, что хорошего, нужного флоту офицера на работу с негритосами посылать бы не стали...

Итак, Алеха-Гай, как всегда, врал, умудряясь делать это на двух языках одновременно. Так что и заморский гость, и свой брат Забродин, знавший, впрочем, все Алехины байки наизусть, понимали его прекрасно.

И это состояние лганья органически вписывалось в обычный ритуал застольного веселья.

— Я, знаете ли, когда был блестящим лейтенантом, служил третьим атташе в посольстве Западного Калимантана, любил я бывало с ихним королем — славный такой парнишка кстати говоря, хоть и папуас, так вот любили мы с ним бывало завалиться куда-нибудь к девочкам, в «Мулин Руж» или в «Лидо». Иногда так нарежешься этого «Джонни Уокера», что наутро на службу в посольство идти никакой возможности...

Страшно ревновавший к дипломатическому прошлому Гай-Грачевского, Забродин, будь только его воля, и на милю бы не подпускал Алексея к клубу ветеранов, но никто кроме Гая не мог придать застолью того эпического блеска, которого им так недоставало. Забродин только слабо протестовал:

— Пардон, я как то полагал, что «Мулин-Руж» в Париже на Пляс-Пигаль...

Но смутить Гая — это все равно как ветром сбить чайку с крыла...

— Ну так я и говорю, мы бывало с Федькой — это я его так по дружески, а так то он для всех — Ваше Величество, Фидель Пятый. Так вот, мы с Федькой едем к вечеру, как у меня служба заканчивается, на авиабазу, где для нас уже Миг-двадцать третий — спарка, керосином заправленный, на полосе стоит. Федька — за штурвал — даром что ли нашу академию вэвээс имени Гагарина в Москве кончал, я позади на штурманское место — и по газам — два часа лета до Парижа. А там всю ночь — кафе-шантаны, ночные клубы, кокаин, объятья Бритни Спирс... а утром — снова в самолет — и назад в Калимантан.

— А как же все эти воздушные коридоры, формальности, визы, протокол, наконец, он — король-то этот, ведь официальное лицо! — бурчал Забродин.

— Вы что, мне не верите? Вы полагаете, я вам вру? Да у меня на квартире сто фотографий! — незлобно возмущался Алексей.

— Верим, конечно, верим... Бог с вами, Грачевский. В конце концов вы же такой спец в этой международной юриспруденции. Вы же даже процесс у своего ЖЭКа о протечке как-то выиграли, я слышал.

Гай-Грачевский наливал себе виски, выпивал и продолжал лгать:

— Точно! Помню, однажды меня пригласили выступить в Мадриде с докладом на международной конференции по морскому праву. В президиуме были Его и Ее величества. Доклады, сами понимаете, надо было читать по-испански. Вы же знаете, я по-французски и по-английски — как на родном, и по-португальски вполне сносно, однако за свой испанский я немного волновался и, когда начал свой доклад, повернулся этак на трибуне к королю с королевой и говорю: «Главная задача моего доклада, ваши королевские величества, состоит не в том, чтобы явить высокоученому собранию какие-либо новые сведения по морскому праву, которых у меня может быть совсем и нет, — это я тебе, друг Забродин, так специально слукавил, потому как в ученой значимости доклада я был уверен на все сто — но, говорю, главная моя задача состоит в том, чтобы не уйти отсюда забросанным гнилыми фигами и бананами за мой весьма скромный испанский...» И что вы думаете? В конце доклада — зал разразился аплодисментами, а королева Елизавета сама выскочила из президиума, подбежала ко мне, обняла и говорит: «Алексис, вы по-испански шпарите лучше моего мужа! И вообще...» Забродин застонал.

— Постойте, а разве в Испании королеву не София зовут?

— А какой тебе хер разница, Забродин? Ну да, я перепутал, это я в Лондоне в другой раз в ихней палате лордов выступал по обмену опытом — помогал им наладить парламентскую демократию — там как раз тогда Елизавета мне букет и дюжину бутылок «гиннеса» вручила, а в Мадриде, там вы правы, там Софи, это я уже, пардон, по старости все путать начал, но тем не менее вы, надеюсь, — ни-ни! Не сомневаетесь?

Леонид присоединился к компании в самый разгар застолья.

Машинально прикинув в уме, на сколько уже насидели, и во сколько ему Ленечке обойдется слава российского флота, дабы не уронить ее в глазах заморского гостя, Рафалович почти машинально протянул руку поднявшемуся ему навстречу из за стола невысокому джентльмену с таким неповторимо знакомым лицом.

— Колин, — скромно представился бесконечно знакомый джентльмен.

— Очень приятно, Леонид Рафалович...

И дабы скрыть неловкость, возникшую при пожимании знаменитой руки, Рафалович тут же предложил выпить за знакомство.

— Давайте выпьем за русских моряков, за флот, — просто, но выразительно сказал Колин.

— А за тех, кто в море, уже пили? — спросил Леня.

— Пили, пили уже, — почти крикнул Гай-Грачевский, раздраженный, что его перебили. — Я что рассказать-то хочу, — продолжил он прерванный было рассказ, трогая американского гостя за плечо, — служил я тогда молодым капитан-лейтенантом на фрегате «Паллада»... или «Бигль» — точно не помню, но это не суть важно. Плыли мы в кругосветку, и командиром у нас был, как сейчас помню, адмирал Беллинсгаузен...

— Мюнхгаузен! — раздраженно вставил Забродин.

— Не перебивайте, — рявкнул Гай, так вот, пришли мы в один южный порт на острове в Индийском океане поправить такелаж и принять пресной воды... И представьте себе, влюбилась в меня дочь местного короля! Просто без памяти... Какие мы ночи с ней проводили, ах! Какие ночи! Ночи безумств. Она была, как дикая пантера — так же страстна и стремительна в чувствах, — и одновременно в то же время кротка, как лесная лань, послушна и нежна... Я ее всем сердцем... Король потом предложил мне пол-острова Борнео и должность министра военно-морских сил... Но я отказался, потому что я — патриот своей Родины! И вот настало время прощаться... Она стояла на вершине самой высокой скалы, нависшей над ревущим прибоем, а я стоял на палубе... И товарищи держали меня за плечи, потому что не были уверены — не брошусь ли я в море... И она крикнула мне...