Завещание ворона - Вересов Дмитрий - Страница 40

На него глядели уже без усмешек.

— А какие этапные проблемы предстоит разрешить, прежде того, как мы получим нашу кнопку? — спросил с места один из членов Капитула.

— Среди прочих, это проблема ориентирования и пространственного позиционирования, — ответил Гейл. — Дело в том, что наш мир в своем многообразии просто является элементарно — набором перемещающихся или недвижимых объектов, и имея общий контроль за физическими перемещениями этих объектов, для того, чтобы влиять на эти перемещения, необходимо уметь позиционироваться в пространстве с величайшей точностью... А для этого... — И он достал из кармана не сколько шариков, — а для этого надо, как ставит задачу общая наука, надо сперва изучить, потом определить, потом классифицировать, и затем — использовать утилитарно....

Он снова показал Капитулу железоникелевые шарики — застывшие капельки расплавленного метеоритного вещества.

— Некоторые из них имеют безупречную сферичность и являются идеально магнитомягкими и магнитопроницаемыми. Это те свойства, над которыми бьются и никак не могут получить наши лаборатории и промышленность, создавая самую ответственную деталь гироскопа — его ротор. Напоминаю вам, что гироскоп — это прибор для точного наведения предмета на цель, будь то ракета, подводная лодка, да все, что угодно. А из этих шариков можно изготовить почти микроскопические гироскопы на магнитной подвеске, сохраняющие исключительную ориентировку на цель с точностью до первых сантиметров на расстоянии сотен километров. А если дополнить такой гироскоп микроблоками с оптимальными пьезорезонаторными характеристиками, по лучим сверхкомпактную приемно-передаточную систему, подпитывающуюся энергией какой-нибудь постоянно работающей радиостанции и идеально следующую заданным курсом

— А на каком летательном аппарате целесообразно установить такую систему? — спросил лорд Морвен.

— На биологическом. Птицы, господа! Летают, где хотят, не привлекают внимания, безошибочно следуют заданным курсом. Наши шарики гироскопы — это пока максимально доступный аналог тем природным гироскопам-микрочипам, встроенным в мозг птицы. В перспективе, конечно, необходимо создание кибер-птицы, обладающей всеми достоинствами биологического носителя, но лишенной его недостатков. Кибер-рыбы. Или кибер-мухи...

— Кибер-слона!

— Разумеется. Все будет зависеть от поставленной задачи. Узнать о противнике все — или уничтожить...

— Да, наши вояки такие разработки с руками оторвут. Какая минимизация человеческого фактора! В условиях, когда один погибший солдат обходится казне дороже, чем организация и вооружение целого батальона...

— Не вижу смысла посвящать в наши разработки вояк. И вообще государство. Со временем, по мере надобности, мы, конечно, сможем продать им кое-что из готового и вновь выступить в роли спасителей западной цивилизации. А пока... Владеющий такими технологиями владеет миром.

— Но работам такого масштаба нельзя гарантировать полную секретность. Рано или поздно произойдет утечка, и тогда...

— Господа, я готов ознакомить вас с развернутым планом действий. Именно для его осуществления мне и понадобятся ваши капиталы. Прошу заметить, не столько финансовые, сколько политические...

Сражение, если назвать его речь сражением, было выиграно...

Вылетая из Лиссабона личным самолетом, Гейл Блитс был уже не только Оглашенным гомункулом, кандидатом в Птеродактили второго круга, обязанным в течение всего годичного испытательного срока держать в своей спальне копию собственной отрубленной головы, Он улетал с санкцией на создание в Аризоне нового собственного исследовательского центра, должного затмить и Силиконовую долину.

Но теперь ему были нужны люди.

Много умных и талантливых людей!

Глава одиннадцатая

Страсти по Франциску

(сентябрь 1995, Сан-Франциско)

Веселый провинциальный паренек Генка Симаков, университетский однокурсник Павла, знакомясь с девушками, любил, как бы невзначай, упомянуть, что родом он из Сан-Франциско. Самое забавное, что говорил он почти правду. Сан-Франциско Генка называл свой родной город Ивано-Франковск по звуковой аллитерации. За пять с лишним университетских лет шутка стала банальностью, все к ней привыкли, и далекий калифорнийский город так и закрепился за Геной Симаковым второй родиной.

И первые дни, когда Павел и Татьяна отмечались у местных достопримечательностей и памятных мест, ему все казалось, что где-то здесь в Библейском или Шекспировском саду Сан-Франциско гулял славный российский паренек Гена Симаков и, клеясь к местным герлам, рассказывал им, что он родом из самого Ивано-Франковска, но ему, разумеется, никто не верил.

По мнению Павла, имени Франциска Ассизского, который проповедовал отказ от роскоши и призывал «жить, как птицы небесные живут», больше бы подходил, скажем, Владивосток, тоже прилепившийся к Тихому океану, но с другой его стороны, тоже окруженный сопками, с улицами, то поднимающимися на горку, то спускающимися вниз. Но разница между городами была такая же, как между принцем и нищим из одноименного романа, если бы встретились они не мальчиками, а пожилыми людьми. Сан-Франциско, естественно, в роли царствующего короля, благородного и ухоженного аристократа, а «Владик» — грязный забулдыга с улицы Отбросов.

С холма Твин Пике, куда Павел забрался уже на второй день своего пребывания в Сан-Франциско, ему открылся весь знаменитый калифорнийский город. С небольшим, по американским меркам, числом небоскребов в финансовом квартале центральной части города, среди которых выделялась пирамидальная «Транс-америка», с грандиозным мостом «Голден-Гейт», хорошо видным даже в сгущающемся тумане. Белый, сверкающий город Святого Франциска с заливами и мостами, с зыбкими очертаниями океана лежал перед ним. И, как большинство людей, смотрящих на свой город с высоты, Павел повернулся к океану и, довольно приблизительно выбрав точку в западной части Сан-Франциско, проговорил: «А вот наш дом...»

Дом Павла, хотя и полностью соответствовал американским канонам Западного побережья, но заметно отличался от преобладавших в городе белых двухэтажных особняков викторианской архитектурной эпохи. Он представлял собой современную одноэтажную конструкцию на стальных опорах, с плоскими крышами на разной высоте, переходящими в нависающие консоли, с раздвижными стеклянными стенами. Широкая застекленная гостиная выходила прямо на песчаный пляж океана, а к летнему угловому кабинету примыкал открытый бассейн с океанской водой. Как бывшему советскому школьнику было не вспомнить задачку про трубу и бассейн! Сколько времени в свое время потратил Павел, втолковывая несчастной Елке, что в одну трубу вода вливается, а в другую выливается. «Зачем нужны такие дурацкие задачки!» — кричала в слезах сестренка.

Чем-то Павлу нравился огромный серый камень в окружении каких-то растений, похожих на комнатные фикусы, наполовину лежащий на зеленом газоне, наполовину наползавший на плиточное обрамление бассейна. Павлу вспоминались сразу камни Карельского перешейка во множестве разбросанные по побережью Финского залива, принесенные когда-то двигавшимся по земле ледником. Мысль о леднике действовала на Павла так же, как формула аутогенной тренировки «Мой лоб приятно прохладен»...

— Буэнос диас, синьор Пабло!

— Доброе утро, синьора Лючия!

Мексиканка Лючия, его домработница, устраивала Павла своей расторопностью, аккуратностью и еще насмешливым отношением к «зажравшимся янки». И хотя она была ровесницей Павла, он относился к ней, как к своей латиноамериканской толстушке-тетушке.

— Как поживает ваша очаровательная дочка?

— Что ей сделается, синьор Пабло! С утра Долорес уже куда-то упорхнула с подружками. Мои подзатыльники не успевают ей вдогонку.

— По-моему, вы несправедливы к ней. Что бы мы делали без ее помощи? Как бы мы справлялись с нашими мальчуганами? А они от нее без ума, ходят за ней, как цыплята. И слушаются ее во всем.