Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Завещание ворона - Вересов Дмитрий - Страница 23


23
Изменить размер шрифта:

Глава седьмая

Mon papa, mon papa...

(июнь 1995, Париж)

Все-таки, правильно говорил классик — не читайте за едой советских газет. И оттого, что эти газеты уже четыре года как именуются российскими, суть не меняется...

Константин Сергеевич Асуров брезгливо отбросил недельной давности «КоммерсантЪ» и попытался сосредоточиться на еде, но в кофе моментально проявилась мерзкая маслянистая пережаренность, и намек на тухлятинку явственно у слышался в вареном яйце, и рокфор завонял уже не благородной плесенью, а немытыми с месяц ногами, и апельсиновый сок посулил жестокую изжогу. Асуров с отвращением отодвинул серебряный поднос и жадно, хоть и без всякого удовольствия, закурил натощак.

Прессу он читал наметанным, чекистским глазом, наряду с общедоступной извлекая из газетной строки информацию для служебного пользования. Точнее, теперь уже скорее для личного. И почти всякий раз чтение подтачивало его и без того хрупкую уверенность в правильности когда-то сделанного выбора...

А началось все в тот приснопамятный день, когда его, Асурова, самый перспективный, хотя и весьма непростой в обращении сексот, гражданин, он же мсье, Нил Баренцев навернулся на гладком паркете Георгиевского зала в момент вручения высокой правительственной награды. Баренцев тогда сильно ударился головой, и награда нашла героя лишь два дня спустя, в отдельной палате Центральной клинической больницы, где его несколько раз навестил Асуров. Нил вскоре выписался с паспортом на имя Филиппа Корбо, снабженном отметкой о продлении советской визы, и билетом на самолет до Парижа. А к заботливо собранному багажу прилагался небольшой такой саквояжик, под завязку набитый иконами ушаковской школы.

Впрочем, на таможне туда даже не заглянули, только небрежно бросили в ящик декларацию, из которой следовало, что из страны вывозятся изделия кустарного промысла, не представляющие, согласно имеющимся справкам, никакой художественной ценности. Содержимое саквояжа, равно как и контейнера, прибывшего через неделю на Северный вокзал, положило начато коллекции небольшого антикварного салона, открытого Нилом на Ришелье-Друат, напротив библиотеки. Потом он еще несколько раз наведывался на роди ну, но значительно чаще к нему самому приходили мрачные личности с посылочками из Москвы. На волне «1а perestroika» русские иконы, как и русский авангард, шли нарасхват, но львиную долю доходов раз в месяц забирал и уносил с собой некий развязный господин, отзывавшийся на имя Гектор и упорно делавший вид, что ни слова не понимает по-русски.

В начале девяносто первого вместо Гектора явился улыбающийся Асуров. Улыбаться, казалось, были все резоны: по протекции всесильного генерала Мамедова он сумел-таки выхлопотать себе местечко за бугром, причем не где-нибудь, а в горячо любимом еще со времени гастролей Кировского Париже. «Дезертируешь, подполковник? Как крыса с корабля? — сурово осведомился Мамедов, но туг же смягчился: — Может, и правильно. Что тут ловить? Бардак, бедлам, а скоро такая буза начнется, что ой! С другой стороны, в мутной водице... Нет, не боец ты, Сергеич, не боец».

Как в воду глядел Рашид Закирович — не боец оказался Костя Асуров. Нагуляв к исходу лета ласкового французского жирку и утратив голодный гончий нюх, не разобрался в жаркой, наблюдаемой из безопасного далека, круговерти московского августа и в первый же день пресловутого путча прискакал в полицейское управление с прошением о политическом убежище в зубах. Французы, перепуганные августовскими событиями еще больше Асурова, по запарке моментально просимое убежище предоставили. Разумеется, он тут же лишился и теплого местечка в парижском представительстве Аэрофлота, и уютной, оплачиваемой из закромов Родины квартирки. Взамен ему выдали зубную щетку, стерильно запечатанную в пластик, полотенце с Пер-Ноэлем — здешним Дедом Морозом, талоны на бесплатное питание и койкоместо в эмигрантской общаге, расположенной в самом непрезентабельном уголке Нан-терра. Полгода безработный и почти безъязыкий Костя делил комнатушку с двумя неграми из Сьерра-Леоне и камбоджийцем. И каждую неделю, как на работу, пешком тащился на Ришелье-Друат в тщетной надежде встретить там Нила.

«Патрон в отъезде, — брезгливо, сквозь зубы, цедил охранник, здоровенным своим телом перекрывая вход в салон. — Звоните, мсье...»

И Асуров звонил, выкраивая на карточку «Франс Телеком» последние сбереженные франки — пособие выдавалось исключительно талонами на еду и лежалой мануфактурой. Однако, в салоне с ним не разговаривали, заслышав его спотыкливую речь, незамедлительно бросали трубку, оба домашних номера Нила не отвечали.

«Хамы! — бурчал себе под нос Асуров, шлепая Елисейскими Полями под секущим зимним дождичком. — Жабоеды!»

А проходя мимо серого здания Аэрофлота, неизменно показывал кукиш гипсовому рельефу Ленина, оставшемуся от той страны, которая коварно обманула его, исчезнув столь внезапно.

Дразнился Асуров, впрочем, с противоположной стороны проспекта, от недавно отстроенного «Макдоналдса». От советских, ныне российских учреждений, равно как и от персон, с оными учреждениями связанных, он старался держаться подальше — все же, как ни крути, перебежчик, изменник Родины. И хотя зыбкая новая власть проявляла в этом вопросе не просто либерализм, а либерализм гнилой, и даже поднимала на щит откровенных, матерых предателей вроде Калугина или Гордиевского, Константин Сергеевич не обольщался: все это только до поры, до соответствующего указания.

В марте он получил место смотрителя общественного туалета и, по русскому обычаю подмазав с первой получки коменданта, обзавелся, наконец, отдельной конурой с видом на помойку. Конечно, в своем роде это был большой успех, но перспектива мерить всю оставшуюся жизнь такими вот успехами Асурова не вдохновляла. Пришла пора что-то предпринять. Для начала была, как учили, нарисована схема — замысловатая, с множеством кружочков и стрелочек.

Следующий этап состоял в пошаговом анализе схемы и составлении дерева вариантов, из этого анализа вытекающих.

Вариантов получилось несколько, каждый имел свои плюсы и минусы, но беспроигрышного среди них не было. Асуров вздохнул и решил работать по всем одновременно — а дальше, как карта ляжет.

Для начала набросал несколько документов:

1. Покаянное письмо на имя российского посла с признанием прошлых ошибок и заблуждений и слезной просьбой восстановить права гражданства и помочь вернуться на Родину.

2. Покаянное письмо на имя начальника Управления охраны территорий с признанием истинного своего статуса и перечнем всех известных ему, полковнику КГБ Асурову (для пущей солидности Костя накинул себе звездочку), «кротов», нелегалов и агентов влияния Москвы, действующих на территории Франции.

3. Болванку циркулярного обращения, адресованного самим «кротам», нелегалам и агентам влияния и содержащего незамысловатое требование — энную сумму денег в обмен на молчание касательно их тайной деятельности во вред Французской Республике. В списке адресатов на почетном третьем месте стоял Нил Баренцев.

4. Проект циркулярного же обращения к криминальным структурам, как местным, так и российским, с предложением «бомбить» по его наколкам как лиц, упомянутых в п.п. 3 и 4, так и состоятельных россиян, прибывающих на жительство в веселый город Париж.

5. Наконец, черновик письма в парижские туристические агентства с предложением собственной кандидатуры на должность русскоязычного секретаря и/или гида экскурсовода. Этот вариант был по сути капитулянтским, но, на худой конец, устраивал Асурова возможностью вступить в контакт с доверчивыми туристами, с тем, чтобы при первом же удобном случае лохануть их на приличную сумму.

Распихав недописанные бумаги по карманам, Константин Сергеевич отправился на службу, рассчитывая еще поработать над ними в клозетном своем закутке под умиротворяющее журчание струй.

Не случилось.

Едва он облачился в фирменный халат и протиснулся на рабочее место между сверкающим кассовым аппаратом и шкафчиком с моющими средствами и запасными рулонами туалетной бумаги, как в стеклянную дверь вплыла сдобная восточная красавица с выщипанными бровями, сходившимися к тонкой переносице.