Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну - Валенте Кэтрин М. - Страница 45

– Не реви, – сказала она голосом, каким говорила мама, когда Сентябрь безутешно рыдала. – Ты должен научить меня быть больше, быть самой большой из нас двоих. Боюсь, что поначалу у меня будет не очень хорошо получаться. – При этих словах Аэл слегка выпрямился, но только чуть-чуть.

Но не все в Стране Фотографии было черно-белым. Сентябрь издалека приметила шоколадного цвета сприггана, выступавшего перед толпой коричневато-кремовых гномов. Там же, у дрожащей стены кафе, сидел одинокий толстяк весь в ослепительно-голубом, парчовое пальто соскользнуло к ногам, круглое коричневое лицо с широко посаженными карими глазами тонуло в кустистой бороде. Однако в этом уголке Страны Фотографии он явно был единственным цветным обитателем.

– Время от времени они появляются, – сказал Тюгерротип. – Кто-то где-то знает секрет цветного фото. Хотел бы я с ним познакомиться, кто бы он ни был.

Сентябрь сделала шаг вперед – и замерла на месте. От ее шага все фотографии разлетелись, словно осенние листья. Целые слои Азимута отпадали, словно шелуха. Под одним обнаружились Глассхобы, которые застыли у гигантского телескопа с прямыми спинами и постными лицами. Под другим – усталая ведьма, машущая рукой перед этим же телескопом, под третьим – маленький мальчик с рысьим лицом, крепко спящий в плюшевом кресле телескопа. Куда бы ни направлялась Сентябрь, части города неслись туда же, опережая ее, разделяясь на стоп-кадры и разлетаясь по тем самым улицам, которые на этих кадрах запечатлены. Все равно что идти по осенним листьям – листья разлетаются у тебя из-под ног, уносятся в лес, где их ждет великое множество таких же листьев.

– Я делаю им больно? – прошептала она.

– Нет, нет, моя нерезкая малышка, – ласково сказал Тюгерротип. – Так уж тут обстоят дела. Этот мир – фотоальбом, который все спешат перелистывать, чтобы увидеть, что там дальше. Когда ты движешься, ты тем самым двигаешь этот мир. Кстати, это же был Город Фей? Я точно его видел где-то тут.

Тюринг поднял тигриную лапу и потянул когтем за воздух. Кусочек воздуха отогнулся, как уголок почтовой марки, – и в тот же миг Тюгерротип двинул вперед по булыжной мостовой, а город вокруг них с шуршанием переворачивал страницы. Тюринг шагал прямо сквозь шелестящие изображения Азимута – а потом через другие места, уже не бывшие Азимутом: бескрайняя лунная равнина, серебристый Пандемониум в послеполуденном свете, где оборотни прихлебывают прохладительные напитки, сидя у Бриарея; коричневые гамадриады на пикнике в Чесаном Лесу, пфизики Башни Стенающего Вихря с высоко поднятыми головами на церемонии вручения дипломов. Сентябрь и ее друзья спешили за Тюгерротипом, потому что за ним фотографии снова собирались, укладывались слоями друг на друга, с дрожанием принимая прежнюю форму и отвердевая. Тюринг нырял то вверх, то вниз, то устремлялся в глубь Страны Фотографии, точно дельфин в морской воде.

Сентябрь застыла как вкопанная, сообразив, что забыла про Арустук, которая медленно и терпеливо пыхтела сзади на холостом ходу. Вокруг нее гарцевали несколько фотографий совершенно одинаковых коней, чьи копыта застыли в галопе, не касаясь земли. Сентябрь сделала глубокий вдох и решила что-то предпринять. Она погладила машинку по боку и легонько присвистнула – так, как свистела своей собачке, зовя ее ужинать. Поначалу это не возымело действия – модель А оставалась безучастной. Сентябрь свистнула снова, на этот раз громко, пронзительно.

Арустук подпрыгнула на месте и покатила следом за Сентябрь, стараясь держаться к ней поближе. Сентябрь посмотрела на свою машинку долгим, пристальным взглядом и вприпрыжку понеслась догонять друзей. Клаксон Арустук жизнерадостно взвизгнул. Фотографии у них на пути бросались врассыпную с такой скоростью, что сливались в неразличимые пятна.

Суббота внезапно вскрикнул; Сентябрь тоже увидела то, что увидел он, и они инстинктивно схватили друг друга за руки, и сердца их заколотились в унисон.

– Что? – завопил Аэл.

Его неожиданно высокий голос в укоротившемся, истончившемся горле пронзил Сентябрь сердце и рассеял страх.

– Вы… видели? – выдохнула она, пока они бежали за Тюгерротипом, пробираясь через семейные портреты Додо в надежных горных приютах Дронтбурга и неведомых каньонах, на фоне шелковых парусов и гирлянд из барабанов, через изображения тихих домиков на фермах, и силосных башен, и мужчин в высоченных цилиндрах, и суроволицых матерей с младенцами на коленях; здесь все это выглядело столь же странным, сколь непримечательным оно было в знакомом Сентябрь мире.

– Видели что? – спросил Аэл.

– Вот, опять! – воскликнул Суббота.

И тут они все увидели его – гигантское размытое пятно мелькнуло перед ними, как фотография, уносимая вдаль. Что-то неуловимое, полосато-серое, с черными шишками, вспышка острых зубов, промельк рогов…

– Не волнуйтесь, это всего-навсего йети! – крикнул на бегу Тюринг через монохромное плечо.

– Как же нам не волноваться? – задохнулась Сентябрь. Она была не толще игральной карты, но легкие у нее явно еще имелись, судя по тому, что болели они так, словно горели огнем. Крошечная ракушка у кромки огромного темного моря пронеслась мимо и скрылась из глаз.

– Я же говорил, у нас тут их одиннадцать! Но по дробностей не видно – они чересчур быстро проносятся, не разглядеть. Надвигаются, как грозовые облака, но у них нет ни ртов, чтобы пожаловаться на качество завтрака, ни глаз, чтобы свирепо сощуриться на тех, кому они желают выразить неприязнь. Они не в фокусе, а значит, вне всего.

Сентябрь повернула голову, чтобы рассмотреть расплывчатое пятно, которое удалялось прочь сквозь шелестящие фотографии. Она ощутила, как инстинкт внутри нее расправил плечи и сжал зубы.

– Я хочу пойти за ним! – заорала она в спину Тюрингу.

Тюгерротип остановился. Фотографии кружили и оседали вокруг него, как стручки.

– Вам не кажется, – продолжала она, – вам не кажется, что йети, даже совсем расплывчатый, захочет держаться поближе к той лапе, за которой мы гонимся? Может, она притягивает этих йети, как магнит, даже если они такие размытые, что не умеют наводить резкость на собственные мысли?

Сентябрь оторвалась от своей стаи, потянула Субботу за руку – назад, сквозь тяжелые фоторамки и целлулоидную пленку с изображениями ифритов, запускающих метеоры в цеппелины из тончайшего шелка. Она упорно проталкивалась к гигантскому белому пятну, заливавшему Страну Фотографии, как пролитые чернила. Наконец раздался звук, похожий на треск ставен, не в ушах у нее – в мозгу, в костях. Сентябрь, Суббота, виверн и Тюгерротип Тюринг – все повалились вперед, погружаясь в одну серебристо-белую фотографию.

Одиннадцать белых пятен кольцом окружали город, чьи башни были увиты пышной, колючей, буйно цветущей растительностью. На изящно изогнутой полоске земли высились, переплетаясь, строения из белого дерева с черными цветами, тянулись бульвары с длинными серыми газонами, пруды, похожие на зеркала. А в центре всего этого, в кольце поганок, раскинулся просторный павильон, где на многоярусном пьедестале возлежала гигантская, высохшая, древняя, скрюченная лапа – темная ручища какого-то гнусного снежного человека.

Они нашли Терпение.

Из всех домов, башен, чердаков и залов так и посыпались феи, тоже столь стремительные, что фотоаппарат не поспевал за ними: мерцающие туманные пятна, которые неслись вокруг лапы в диком танце, словно развевающиеся вуали. Только одна из них попала в фокус и запечатлелась на пленке. Это была совсем юная фея, немножко похожая на тех обитателей Волшебной Страны, с которыми была знакома Сентябрь, – на Белинду, Кальпурнию, Чарли. Расправив крылья, полные призм, улыбающаяся и пышущая здоровьем, Фея тянулась на цыпочках, чтобы откусить с лапы кусочек ссохшейся шкуры. Волосы ее были повязаны кистями рябины, с ивового пояса свисало шесть ножей.

– И это все? – возмутилась Сентябрь. – Единственная фотография Терпения?

Тюгерротип снова поскреб когтями воздух. И вдруг, о ужас, одиннадцать пятен завыли. Это был тот же вой, который они слышали на равнине перед тем как Сайдерскин явился смести их прочь. Звук был приглушенный; если можно назвать звук нерезким, то он был именно таким. И все же он был вполне различим. Несколько Терпений отпали, словно береста. Пятна фей сгустились в одно пятно, заслонившее полгорода. Их свет был таким ярким, что Сентябрь прикрыла глаза рукой.