Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил - Стейнметц Грэг - Страница 32

Тецель сказал многое в тот день. Он сулил не только спасение, но и богатство. Рудники Аннаберга, уверял он, заполнятся серебром, если горожане помогут церкви. Но, разумеется, он ни словом не упомянул об Альбрехте Гогенцоллерне и Фуггере. Насколько было ведомо жителям Аннаберга, Тецель трудился исключительно на благо церкви и собора Святого Петра. Агенты Фуггера, сидевшие за импровизированным столом из винной бочки, были осведомлены намного лучше. Один из них открыл ящик с сатаной на крышке и приготовился принимать взносы. Этот ящик стоял у его ног – для пущей сохранности.

Тецель и агенты Фуггера странствовали по сельской глубинке месяцами, проводили церемонии в Берлине, Брауншвейге, Герлице, Ютенборге и других городах. Нигде не было безопасно. Лауинген, городок неподалеку от Аугсбурга, удостоился двух визитов. В Саксонии Тецель встретил сопротивление. Когда он попытался вернуться в родное княжество, его остановили на границе. Саксонский герцог Фридрих Мудрый считал, что индульгенции на строительство собора Святого Петра изымают средства из его собственной схемы сбора денег с населения. Фридрих «делал бизнес» на реликвиях. В своем дворце в Виттенберге он собрал богатейшую в мире коллекцию из 19000 предметов, к числу которых относились зуб, якобы принадлежавший святому Иерониму, ветка неопалимой купины и кусок хлеба с Тайной вечери. Церковь обещала прощение всем, кто соглашался увидеть эту коллекцию. Поэтому паломники стекались в Виттенберг и платили герцогу за лицезрение чудес. Реликвии были ценным товаром, подделки встречались повсюду. Фуггер сам порой приторговывал подделками, изготовленными в Италии. Впрочем, были реликвии Фридриха подделками или нет, не имело значения. Церковь удостоверила все его шипы, зубы и кости как подлинные. Этого было достаточно для паломников, которые стремились их увидеть.

В Саксонии проживал тридцатитрехлетний ученый из семьи горняков, некогда пытавшийся учиться на юриста. Некто позже оценил его навыки ведения диспутов и назвал «философом». Другие отмечали ясность его стиля и именовали «виттенбергским соловьем». В девятнадцатом столетии Карлейль поставил его рядом с Наполеоном и Шекспиром и объявил «великим человеком». Но пока это был скромный ученый-богослов, известный всему Виттенбергу по имени Мартин Лютер.

Лютер услышал о Тецеле от саксонцев, которые специально ездили покупать индульгенции. Не допущенный в герцогство, Тецель не растерялся и стал продавать спасение по другую сторону границы, в тюрингском Ютенборге. Итак, новости об этом достигли Лютера, Мартин Лютер возмутился, и последствия его негодования потрясли Европу до основания. Лютер видел в индульгенциях именно то, чем они, по сути, и являлись, – придуманный Римом мошеннический способ наживаться на распространенном страхе перед проклятием. Индульгенции же «во имя Святого Петра» показались ему тем более оскорбительными, что они предназначались сугубо для немцев. Продавцы индульгенций избегали появляться во Франции, Испании и других странах, ибо правители этих стран были достаточно сильны для того, чтобы противостоять Риму. Они не пускали людей, подобных Тецелю, в пределы своих владений, особенно если доходы от «душеспасения» предполагалось выводить из страны. Зато Германия была раздроблена, не имела сил сопротивляться церковникам и позволяла Риму действовать, как тому заблагорассудится. В Германии уже давно процветали наихудшие из римских злоупотреблений и пороков, и Лютер не желал этого терпеть. Разгневанный услышанным об индульгенциях Тецеля, он составил 95 доводов против индульгенций – знаменитые девяносто пять тезисов. Довод 67-й гласит без околичностей: «Индульгенции, которые, как возглашают проповедники, имеют “высшую благодать”, истинно таковы, поскольку приносят прибыль»[53].

Лютер приурочил публикацию тезисов ко Дню всех святых, единственному дню в году, когда Фридрих открывал доступ к своей коллекции реликвий для широкой публики. В этот день в Виттенберге будет полным-полно паломников, жаждущих увидеть святые зубы, кости и шипы. Желая, так сказать, произвести впечатление, Лютер прибил копию своего сочинения к дверям Виттенбергского собора в ночь накануне церковного праздника[54]. Он рассчитывал, что так тезисы увидят и смогут прочесть все паломники. Еще он отправил копии высокопоставленным сановникам, включая – вот ирония! – архиепископа Альбрехта Майнцского. Лютер не ведал о роли Альбрехта в схеме индульгенций и потому надеялся убедить архиепископа в необходимости прекратить деятельность Тецеля. Это письмо показывает наивность Лютера. Удивительно льстивое по стилю, оно свидетельствует вдобавок о низком социальном статусе отправителя и отражает тогдашние правила этикета.

«Отец мой во Христе и пресветлейший князь, – так начинается письмо, – молю простить меня, ничтожнейшего, что осмелился обратиться к Вашей возвышенной милости. Господь Иисус мне свидетель, что я сознаю свою малость и всю свою недостойность. Да снизойдет Ваше высочество к лепету песчинки праха земного и услышит мою мольбу». Упомянув о «превратных выводах» доверчивых простолюдинов, Лютер, впрочем, избавляется от самоуничижения. Он советует Альбрехту «удостоить творящееся отеческого попечения» и просит «всецело искоренить» порочную практику индульгенций. Альбрехт не ответил. Но переслал письмо Лютера папе.

Глава 8

Выборы

Сидя на первом ряду скамей в церкви Святого Маврикия, в окружении аугсбургской элиты, Фуггер кипел от ярости. Его раздражало, что священники скороговоркой бормочут отрывки из Священного Писания и мямлят плохо подготовленные проповеди. В письмах к друзьям он жаловался, что священники проводят слишком мало месс и зажигают слишком мало свечей. А в итоге случается, что некоторые святые дни попросту не празднуются.

Фуггеру задача священства виделась чересчур важной, чтобы доверять ее исполнение любителям. Он, как и его современники, считал священников «агентами» искупления, способными преобразовать жизнь земную в жизнь после смерти. Тогда верили, что священники, служа мессы, принимая исповеди и читая молитвы, могут приблизить людей к небесам. Но священники были людьми, и многим из них недоставало квалификации для такой работы. Они предавались чревоугодию и сластолюбию и, что оскорбляло прихожан сильнее всего, пренебрегали обязанностями представителей Господа.

Одно дело – если в священниках разочаровывался какой-нибудь кузнец или крестьянин. И совсем другое – если в них разочаровывался человек вроде Фуггера. Якоб Фуггер не любил разочаровываться – и имел возможность наказать тех, кто его разочаровывал. Стремясь изменить в лучшую сторону качество проповедей, он затеял своего рода мини-реформацию, которая обернулась конфронтацией с епископом, вовлечением папы и, если верить утверждениям слуги Якоба, едва не стоила ему жизни.

«Битва за церковь Святого Маврикия» – не просто прихоть богача, привыкшего всегда и везде добиваться своего. В первую очередь это битва за спасение душ. Фуггер, безусловно, выглядит узнаваемым персонажем в наших глазах. Он производил продукцию, давал взаймы деньги, подписывал контракты и воевал с конкурентами. Если забыть о примитивных технологиях тех лет, Фуггер похож на русского олигарха, на латиноамериканского телевизионного босса или на американского железнодорожного барона-разбойника девятнадцатого столетия. Но такое впечатление от личности Фуггера смазывается тем обстоятельством, что он жил в эпоху, когда люди строили свою жизнь вокруг церкви, а миссия человека заключалась в служении Господу и стремлении к небесам. Фуггер и его современники не просто верили, что Бог создал человека, что Христос воскрес из мертвых и что грешники будут гореть в аду. Они также верили в «формалистический подход» к спасению. Если молиться, исповедоваться в грехах и, да, успеть «подстраховаться», оплатив индульгенцию, насчет адского пламени можно не волноваться. Вот откуда интерес Фуггера к церкви Святого Маврикия: он хотел спасти себя.