Сказки тысячи ночей - Джонстон Э. К. - Страница 10

– Благодарю вас, – сказала я, обращаясь ко всем. – Увидимся завтра.

Они молча кивнули. Это было смелое заявление.

В ту ночь Ло-Мелхиин снова пришел в мои покои и попросил меня рассказать ему о моей сестре.

– Мой отец уже должен был вернуться с караваном, – сказала я. Он еще не взял меня за руки, но я уже чувствовала, как внутри меня разгорается пламя. Оно пылало и вертелось, как веретено. – Он привез им вести о предстоящем замужестве моей сестры.

– О замужестве? – удивился он. – Ты лжешь.

– Не лгу, – сказала я, хотя его слова были правдой. – В последние годы отец подыскивал мужа для моей сестры, и теперь он нашел того, кто пришелся по нраву и ему, и ей.

– Его так заботит ее мнение?

– Моя сестра должна любить того, за кого выйдет, – сказала я, и пламя во мне разгорелось ярче. – И в нем она зажжет все огни вселенной.

Я солгала, но наутро все равно проснулась живой.

Глава 8

Утром седьмого дня чай мне принесла пожилая женщина. Она была не такой старой, как старшие ткачихи с их узловатыми пальцами и сгорбленными плечами, с их седыми волосами, уложенными в ту простую изящную прическу, о которой я так мечтала. Она была старой, как скала в пустыне, выбеленная и закаленная солнцем, которое сгладило все ее несовершенства. А распущенные волосы, обрамлявшие ее лицо, были золотисто-рыжего цвета, какого я раньше никогда не видела.

Именно волосы ее и выдали. Я поняла, что это мать Ло-Мелхиина, которая была так сильно больна и которую он излечил, вернувшись из пустыни. После болезни волосы ее так и не отросли, поэтому она сделала себе парик из львиных грив, столь полюбившихся ей. Их невозможно было расчесать или уложить – они поддавались приручению не лучше, чем сами львы. Сияющая в рассветных лучах золотистая грива выглядела причудливо, но красиво.

Я села и взяла из ее рук чашку. Я задумалась, не нужно ли мне встать с постели и поклониться, но не успела я пошевелиться, как она уселась на подушки в изножье кровати, подобрав под себя ноги, словно сама была дочерью пастуха.

– Семь ночей, – сказала она. – Полагаю, я не могу дальше избегать встречи с тобой.

Быть может, поначалу она пыталась проявлять интерес к женам своего сына, а уже потом приучилась не обращать на них внимания, как остальные обитатели касра? Женщины в мастерской все еще избегали говорить со мной, хотя между собой стали беседовать громче и уже не столь осторожно. По крайней мере, теперь они не выглядели столь удивленными, когда я приходила к ним каждое утро, и уже не отводили глаза, когда я прощалась с ними до завтра.

– Для меня большая честь познакомиться с вами, – сказала я. Я не знала, как себя вести и даже как обращаться к ней, поэтому просто пила свой чай, молясь про себя, что ничем не оскорбила ее.

– Мой сын говорит, что ты не боишься его, – сказала она. А я и не знала, что они общаются между собой. Не знала, одобряет ли она его браки. Не знала, боится ли она его.

– Я боюсь его, – ответила я, что было близко к истине. – Я боюсь его, как обжигающего солнца пустыни и ядовитых змей. Все это – часть жизни. Но солнце дает нам свет, а змеи способны накормить караван, если их поймать и приготовить.

– А благодаря моему сыну в стране мир и процветание, – сказала она, и в словах ее звучала горечь. Ее супруг был плохим правителем.

– И мне не скрыться от него, – согласилась я.

Она посмотрела на меня долгим взглядом, и я поспешила допить свой чай.

– Я расскажу тебе о своем сыне, – сказала она. – Не о том человеке, каким он стал, поскольку его ты знаешь не хуже меня, но о том, каким он был в детстве и когда только учился охотиться.

Я задумалась, не пытается ли она вызвать у меня жалость к нему, но потом вспомнила обо всех тех, кто жил в этих покоях до меня, и сердце мое не дрогнуло. Однако других дел у меня все равно не было, а наш отец всегда поучал моих братьев, что лучшая дорога – та, которую лучше знаешь.

– Я выслушаю вас, – согласилась я.

– Выходи в сад, когда оденешься, и мы поговорим, – сказала она и вышла из комнаты, прикрыв за собой раздвижные двери.

Вошли служанки, лица которых были исполнены волнения, хоть они изо всех сил пытались его скрыть. Сегодня мои волосы наконец уложили в простую прическу, только со скрученными прядями вместо кос, что смотрелось лучше, но хуже держалось на голове. Мне казалось, что у меня в волосах больше шпилек, чем кольев в шатрах нашего отца. Потом меня отвели в сад с фонтаном, который я видела в свой первый вечер в касре, и я села подле матери Ло-Мелхиина. Возле нас стояли корзина с инжиром и кувшин подслащенной воды.

– Я родом с юга, – начала она, – где пустыня синяя и выглядит, как вода, но убивает того, кто попытается пить из нее.

Отец рассказывал мне об этом, и братья тоже видели те места. Это была их любимая история, которую они часто рассказывали нам с сестрой.

Бескрайняя синяя пустыня колышется от дуновения ветра и то убывает, то прибывает в размере, следуя фазам луны. Под поверхностью ее живут какие-то создания, подобные нашим землеройным змеям и насекомым, но если отпить из нее, можно сойти с ума и умереть, как если попытаешься выпить песок.

– В тех краях водятся другие животные, – продолжала она. Я опомнилась и стала внимательно слушать. – Поэтому, когда мой господин пришел, чтобы взять меня в жены, и привез мне мою первую львиную шкуру, я поняла, что должна последовать за ним, чтобы своими глазами увидеть создание со столь роскошным мехом.

Интересно, каково это – не бояться львов. Когда мы с сестрой начали пасти скот, нас научили убивать шакалов и гиен, но мои братья всегда настаивали: если придет львица, пусть берет что захочет. Самцы, как я узнала позже, были другими, но все равно очень опасными, особенно если бродили по пустыне в одиночку.

– Я любила его, хоть он и был в какой-то мере глуп, – рассказывала мать Ло-Мелхиина. – Он был добр и справедлив. В более спокойные времена из него получился бы прекрасный правитель. Но судьба распорядилась иначе. Я заболела, а вода, которая приходит к нам из дальних краев, по какой-то причине не приходила. Наместники, которым он доверял, предали его, набивая собственные карманы вместо того, чтобы заботиться о жителях вверенных им земель. А потом родился мой сын.

Значит, Ло-Мелхиин был на десять лет старше меня. Когда родилась я, люди уже привыкли к тяжелым временам. Моему отцу приходилось странствовать в более дальних краях и реже бывать дома. Моя мать и мать моей сестры научились беречь каждую лишнюю нитку, каждую буханку хлеба, каждый кусок мяса. Мы не голодали, равно как и остальные обитатели нашей деревни, но в городах дела шли не так гладко.

– Мой сын рос человеком суровой закалки, под стать времени, но в его улыбке я замечала отцовскую доброту, – говорила она. – Я знала, что он будет лучшим правителем, чем отец, и супруг мой тоже знал это. Он тратил много часов на то, чтобы найти Ло-Мелхиину лучших учителей и наставников. В каком бы ремесле ни пожелал он попробовать свои силы, отец находил ему учителя.

Но больше всего он любил охоту, – продолжала она. – Он обучался секретам пустыни с той же легкостью, с какой ястреб учится летать. К своему двенадцатому лету он уже приносил домой больше мяса, чем лучшие охотники касра, хотя в те времена с дичью еще было туго. Он объездил пустыню вдоль и поперек и узнал свои земли лучше, чем когда-либо знал его отец. Куда бы он ни направлялся, его сопровождали верные стражники.

Я много слышала об этих стражниках. Их имена теперь стали легендой, равно как и имя самого Ло-Мелхиина. Быстроногий и Зоркий не спасли своего господина от того неведомого зла, которое повстречалось ему в последней поездке в пустыню. Но его мать говорила о них с такой теплотой, что я изо всех сил старалась сдержать чувства, которые могло выдать мое лицо.

– Первого льва он убил в свое шестнадцатое лето, – сказала она. – Зверь таскал овец из деревни неподалеку от города, и люди боялись, что он может пристраститься воровать детей. Мой супруг запретил Ло-Мелхиину охотиться на того льва, но он все равно уговорил стражников ехать и три дня спустя вернулся с доброй шкурой.