Осиная фабрика - Бэнкс Иэн М. - Страница 7

Животные редко меня удивляют, но когда я заметил этого самца, то невольно замер. Не иначе как он сидел там с самого начала и, не шелохнувшись, глядел на меня в упор с ровного участка на дальнем краю Угодий. Когда же я наконец увидел этого зверя, его неподвижность настолько меня поразила, что я и сам окаменел. Не совершая никаких телодвижений, я пораскинул мозгами и решил, что голова большого самца прекрасно подойдет для одного из Столбов. Глаза его – остекленелые, как у чучела, – смотрели прямо на меня, пуговка носа не двигалась, уши замерли как влитые. Не отрывая взгляда, я медленно навел ружье – сперва чуть вправо, затем чуть влево, чтобы казалось, будто это ветка, колеблемая ветром в траве. Примерно через минуту ружье смотрело точно в цель, и я, как полагается, прижался щекой к ложу, а кролик тем временем не сдвинулся ни на миллиметр.

В четырехкратном увеличении его усатая морда, крест-накрест рассеченная нитями оптического прицела, смотрелась еще более впечатляюще – но была так же неподвижна. Я нахмурился и вскинул голову, меня осенила мысль: а вдруг это действительно чучело? Вдруг кто-нибудь решил надо мной поиздеваться? Мальчишки из города? Папа? Для Эрика-то всяко еще рано? Ну вот, зря я мельтешил – кролик сорвался с места. Я резко пригнул голову и в ту же секунду машинально вскинул ружье. Заново прицеливаться, задерживать дыхание и плавно спускать собачку времени не было – вскинул, и выстрелил, и, не удержав равновесия, кувырнулся вперед, и вздернул ружье над головой, чтобы ствол не забился песком.

Когда я приподнялся в песке, перевел дыхание и поудобнее перехватил ружье, кролика и след простыл.

– Вот черт! – сплюнул я, хлопнув себя по колену.

Но кролик не скрылся в норе, не дернул к откосу. Его там и близко не было. Стремительными прыжками он несся прямо на меня, и казалось, что все его тело вибрирует, контур слегка размывается. Он летел как пуля и тряс головой, оскалив длинные желтые резцы, – в жизни не видел у кролика таких больших резцов, ни у живого, ни тушкой, ни чучелом. В глазах – словно по свернувшемуся слизню. При каждом прыжке с задней левой ноги алой дугой срывались капельки крови; еще мгновение – и он будет здесь, а я сижу разинув рот.

Времени перезаряжать не было. Когда я наконец вышел из ступора, времени не было уже ни на что, работали одни инстинкты. Выронив ружье, мои руки потянулись к рогатке, которая, как и всегда, была заткнута за пояс. Впрочем, даже при такой быстрой реакции до шариков все равно не добраться: через полсекунды кролик уже налетел на меня, метя в горло.

Я преградил ему путь рогаткой, захлестнул за шею черной трубчатой резиной и, раскинув руки, повалился на спину; кролик просвистел над моей головой, я же рывком перевалился на живот и уставился на зверюгу глаза в глаза – тот распростерся на склоне и рыл песок как заведенный, клацал зубами, словно росомаха, и вертел головой, пытаясь дотянуться то до левой моей руки, то до правой. Я угрожающе зашипел на него и натянул резинку потуже, потом еще туже. Кролик фыркал, извивался, барабанил задними лапами по земле – и вдруг завыл на высокой пронзительной ноте; я и не думал, что кролики так умеют. Я даже слегка струхнул и стал лихорадочно оглядываться: а вдруг это сигнал и сейчас из-за кустов выскочит целая армия таких же доберман-кроликов, атакует меня с тыла, исполосует длинными желтыми резцами?

Подлюга ни в какую не хотел умирать! Резинка затягивалась и затягивалась, и все равно недостаточно туго, а перехватить поближе я не мог, боялся, что чертов зверь вцепится мне в палец, а то и нос откусит. Из тех же соображений я не решался оглушить его ударом головы – не хватало еще, чтобы я добровольно подставил лицо под эти ужасные резцы. Вскинуть колено и переломить ему хребет я тоже не мог: и без того я с трудом удерживал равновесие на скользком склоне, а вздумай балансировать на одной ноге – непременно сверзился бы. Просто бред какойто! Это же не Африка! Это кролик, а не лев! Что, собственно, происходит?

В итоге он меня все-таки укусил, выгнув шею сильнее, чем это мне представлялось возможным, цапнул за указательный палец на правой руке, аккурат в костяшку.

Это оказалось последней каплей. С диким воплем я что было сил рванул резинку, вытянув на всю длину руки, запрокинув голову и кубарем покатившись назад; при этом я ударился коленом о приклад полузасыпанной песком винтовки.

Лежа в низкорослой траве у подножия холма, я душил кролика черной резинкой – у меня даже костяшки пальцев побелели от натуги. Морда его болталась на уровне моего лица, меня тоже трясло, так что не знаю, чьи это были конвульсии – его или мои. Потом резинка лопнула. Кролик шмякнулся мне в левое запястье, а обрывок резинки стеганул по правому; руки мои раскинуло в стороны, и они больно ударились о землю.

Я лежал на спине, под щекой у меня хрустел песок; я смотрел на кролика, за которым извилистым черным следом тянулась резинка, запутавшаяся в железной рамке рогатки. Кролик был недвижим.

Я поднял глаза к небу и, сжав левую руку в кулак, замолотил ею по земле. Снова перевел взгляд на кролика, затем, встав на колени, склонился над ним и вгляделся повнимательней. Точно, дохлятина. Голова болтается, шея сломана. На левой задней лапе запеклась кровь от моей пульки. Здоровенный кролик, с целого кота размером; в жизни таких огромных не видел. Слишком давно я не наведывался к кроликам, иначе наверняка заметил бы такого зверюгу.

Я пососал ранку на пальце. Моя рогатка, гордость и радость моя, Черная Смерть, сама погибла, и все из-за кого – из-за кролика! Да нет, резинку можно и новую, конечно, найти или попросить старика Камерона порыться в скобяной лавке – но это же совсем не то. Потом, наводя новую рогатку на цель (живую или нет), я каждый раз буду вспоминать этот момент – Конец Черной Смерти.

Я встал, отыскал присыпанное песком ружье, поднялся на вершину холма, огляделся и решил рискнуть – оставлю все как есть. Прижав ружье к груди, я на Критической Скорости припустил к дому, уповая на удачу и адреналин, а то не хотелось бы оступиться и рухнуть на траву, ловя ртом воздух, с открытым переломом бедренной кости. На резких поворотах я балансировал ружьем, но вообще-то земля и трава были сухие, так что еще ничего. Свернув с нахоженной тропинки, я взбежал на дюну и скатился по дальнему склону, где выходит из песка и пересекает ручей ведущий к дому бетонный кожух с электрическими кабелями и водопроводными трубами. Перелетев через шипы ограждения, я приземлился обеими ногами на бетон, с трудом удержав равновесие, и через несколько секунд уже спрыгнул на остров.

Добежав до дома, вернее, до моего сарая, я оставил ружье, проверил содержимое Вещмешка, перекинул лямку наискось через плечо и быстро завязал тесемки пояса. Снова запер сарай и легкой трусцой направился к мосту, восстанавливая дыхание. Миновав калитку посредине моста, я рванул, как спринтер.

На Кроличьих Угодьях все оставалось по-прежнему – задушенный кролик, изувеченная рогатка, взрытый песок. Все так же колыхались на ветру трава и цветы – и никакого оживления в животном мире; даже чайки еще не заметили падаль.

Для начала я достал бомбу, изготовленную из двадцатисантиметрового отрезка железной трубы. Разрезал кролику задний проход. Проверил исправность бомбы, убедился, что белые кристаллики взрывчатой смеси не отсырели, вставил в специально просверленное отверстие пластиковую трубочку-запал, сыпанул немного взрывчатки и заклеил изолентой. Всю конструкцию я засунул внутрь еще не остывшего кролика и худо-бедно усадил его мордой к откосу, к норам. Потом достал из Вещмешка несколько бомбочек поменьше и распихал их по норам, притоптав каблуком мягкую землю, так чтобы наружу торчали только запалы. Наполнил пластиковую бутыль из-под моющего средства, изготовил к стрельбе спиртовую горелку, оставил всю конструкцию на откосе над норами, потом вернулся к первой заблокированной норе и поджег зажигалкой запал. В ноздрях засвербило от вони горящего пластика, в глазах заплясали яркие искры вспыхнувшей горючей смеси, а я метнулся к следующей норе, бросив взгляд на часы. За сорок секунд я поджег запалы всех шести бомбочек.