Осиная фабрика - Бэнкс Иэн М. - Страница 10

Море, в общем-то, враг мифологический, и в душе я приношу ему ну жертвы, что ли: немного побаиваюсь его, уважаю, как полагается, однако во многом отношусь к нему как к равному. Оно делает с миром что хочет, вот и я так же; нас обоих следует бояться. Ну а женщины… что до женщин, то, по мне, так они всегда чуть ближе, чем нужно для комфорта. Я возражал бы против самого их присутствия на острове, даже этой миссис Клэмп, которая по субботам привозит нам продукты и убирает в доме. Она очень старая и такая же бесполая, как все совсем маленькие и совсем старые, но все равно она женщина, а я их терпеть не могу, на что у меня есть свои причины.

На следующее утро я проснулся, гадая, вернулся папа домой или нет. Не потрудившись одеться, я сразу прошлепал к его комнате. Хотел уже взяться за ручку, но, услышав за дверью знакомый храп, развернулся и проследовал в ванную.

Облегчив мочевой пузырь, я приступил к ежедневному ритуалу омовения. Сперва – душ. Только принимая душ, я стаскиваю трусы без малейшей задней мысли, единственный раз в сутки. Трусы я засунул в мешок для грязного белья в вытяжном шкафу. Тщательно вымылся, начиная с головы и заканчивая пальцами ног, особенно между ними и под ногтями. Порой, когда мне нужны драгоценные вещества – подноготный творожок или пух пупочный, – я вынужден ходить немытым по нескольку дней кряду; терпеть этого не могу, очень мерзкое ощущение, все чешется, и единственная радость – это залезть наконец в ванну по истечении периода воздержания.

После душа я бодренько растерся, сначала полотенцем для лица, потом большим махровым, и постриг ногти. Тщательно вычистил зубы электрической зубной щеткой. Затем – бритье. Я всегда использую пенку для бритья и новейший станок (последнее слово техники – это двойные лезвия на шарнирной подвеске, установленные тандемом), ловко и тщательно удаляя темный пух, наросший за сутки. Как и прочие ритуалы моего туалета, бритье следует раз и навсегда заведенным порядком: каждое утро я произвожу бритвой одинаковое количество движений одинаковой длительности в одинаковой последовательности. Разглядывая в зеркале безупречно выскобленную лицевую поверхность, я, как всегда, ощутил нарастающую дрожь возбуждения.

Я высморкался и выковырял все козявки, помыл руки, ополоснул станок, щипчики для ногтей, ванну и раковину, простирнул фланельку и причесался. К счастью, прыщей не было, так что оставалось лишь помыть напоследок руки и натянуть чистые трусы. Я водворил туалетные принадлежности, бритву, полотенца и прочее на их законные места, протер запотевшее зеркало на дверце шкафчика и вернулся в свою комнату.

Сначала я надел носки – на сегодня зеленые. Потом рубашку цвета хаки, со множеством кармашков. Зимой я надел бы под рубашку жилет, а на рубашку – зеленый джемпер армейского образца, но летом это незачем. Далее – зеленые тренировочные штаны и желтовато-коричневые ботинки «кикерз» со споротыми этикетками (я всегда спарываю этикетки, не желаю быть ходячей рекламой). Я захватил военную куртку, нож, подсумки, рогатку и прочее снаряжение и спустился на кухню.

Было еще рано, и, похоже, собирался дождь, обещанный вчера в прогнозе погоды. Наскоро позавтракав, я был готов к выходу.

Свежий утренний воздух пах сыростью, и я пошел быстрее, чтобы согреться и успеть обогнуть остров, пока не зарядил дождь. Тучи скрыли верхушки холмов за Портенейлем, ветер крепчал, и на море усиливалось волнение. На траве блестели тяжелые капли росы; туманная морось пригибала нераскрывшиеся цветы, облепляла Жертвенные Столбы с их атрибутами, словно прозрачная кровь, выступившая на скукоженных головках, на усохших тушках.

В какой-то момент над островом проревели два реактивных истребителя – крыло к крылу, «ягуары» мелькнули на высоте всего-то в сотню метров и затерялись в дымке над морем. Я гневно зыркнул на них, но с пути не свернул. Помнится, однажды такая же пара самолетов крепко меня напугала, года два назад. Они отбомбились на близлежащем полигоне и возвращались на базу непозволительно низко, проревев надо мной в самый разгар ювелирной операции, – я как раз пытался заманить в стеклянную баночку осу из старого пня у разрушенной овчарни на северном конце острова. Оса меня ужалила.

В тот же день я отправился в город, купил еще одну сборную модель «ягуара», после обеда склеил ее и торжественно подорвал на крыше Бункера маленькой бомбочкой. Через две недели «ягуар» упал в море неподалеку от Нэрна, правда, пилот успел катапультироваться. Хотелось бы думать, что это было проявление Силы, но подозреваю, речь о простом совпадении: современные реактивные истребители так часто бьются, что нет ничего удивительного, если мое символическое действо и натуральная авария произошли с интервалом в полмесяца.

Я присел на земляном откосе над Илистой Речкой и сжевал яблоко. Облокотился на молодое деревце, которое несколько лет назад было у меня Убийцей. Сейчас-то оно вон как вымахало, даже меня обогнало, но, когда мы были примерно одного роста, я использовал его как стационарную катапульту для обороны южных подступов к острову. Как и сейчас, тогда оно стояло на берегу широкой речки, забитой илом цвета оружейного металла, а из ила торчал обглоданный остов рыбачьего баркаса.

После Истории со Старым Солом я стал использовать катапульту по другому назначению – сделал ее Убийцей, грозой хомяков, мышей и песчанок.

Насколько я помню, она могла зашвырнуть камень размером с кулак далеко за речку, метров на двадцать от берега, и, когда я приспособился к естественному ритму колебаний деревца, моя скорострельность достигла тридцати выстрелов в минуту. Сектор обстрела составлял шестьдесят градусов, и в этих пределах я мог довольно точно поразить любую цель – в зависимости от того, в какую сторону и с какой силой пригибал верхушку деревца. Естественно, я не запускал хомяка или мышку каждые две секунды; живность расходовалась экономней, несколько особей в неделю. В течение полугода я был лучшим клиентом портенейльского зоомагазина – каждую субботу я приобретал несколько зверюшек, а раз в месяц заодно покупал в игрушечной лавке набор воланчиков для бадминтона. Вряд ли кому-нибудь, кроме меня, приходило в голову совместить одно с другим.

Все это, разумеется, преследовало определенную цель; если уж на то пошло, я почти ничего не делаю просто так. Тогда я искал череп Старого Сола.

Я швырнул огрызок через ручей; аппетитно чавкнув, над огрызком сомкнулся ил у дальнего берега. Пора бы, решил я, проверить собственно Бункер – и трусцой устремился вдоль откоса, вокруг южной дюны, к бетонной коробке. Остановился и оглядел побережье. Вроде бы ничего примечательного, но я вспомнил, что было вчера, когда я так же вот принюхивался и ничего не почуял – а уже через десять минут боролся не на жизнь, а на смерть с кроликом-камикадзе. Так что я направился к полосе прибоя глянуть, что там принесла стихия.

Стихия принесла одну бутылку. Несерьезный противник, пустой. Я поднял ее с песка, подошел к воде и зашвырнул как можно дальше. Бутылка выскочила на поверхность горлышком кверху и закачалась на волнах метрах в десяти от берега. Прилив еще не покрыл гальку, так что я подцепил горсть камешков и стал обстреливать плавучую стеклотару. Дистанция была небольшая, я мог вести огонь навесом, а камешки подобрались примерно одного калибра, так что вышло весьма кучно – четыре снаряда легли в непосредственной близости от бутылки, забрызгали ее пеной, а пятый снес горлышко. Довольно скромная победа на самом-то деле, а ведь когда-то я разгромил целую армию бутылок: вскоре после того, как научился метать камни и когда впервые осознал, что море – это враг. Тем не менее периодически оно испытывало меня на прочность, а я был не склонен оставлять безнаказанными даже самые скромные посягательства на мою территорию.

Бутылка утонула, я вернулся к дюнам, поднялся на ту, что скрывала наполовину занесенный песком Бункер, достал бинокль и оглядел окрестности. Кругом чисто, хотя погода хмурится. Я спустился в Бункер.