Канал Грез - Бэнкс Иэн М. - Страница 36

(Затем – Хиросима. Обнаженный каркас купола и пустые глазницы окон Промышленной палаты. Она обошла музей, читая английские надписи, и, не веря своим глазам, поражалась убожеству мемориала. Оплавленные камни и побелевший бетонный остов памятных руин гораздо больше говорили уму и сердцу.

Она долго стояла на берегу реки, спиной к Парку мира, глядя, как ее тень, все удлиняясь, колышется на серо-бурой воде, в то время как в небе разгорался багровый закат, и чувствуя, как по щекам текут слезы.

Это слишком, лучше отвернуться.

Сев опять в поезд, она проехала Китакюсю, куда должны были сбросить вторую бомбу, если бы не плохая видимость. А так второй удар приняли на себя густо населенные холмы Нагасаки. Стоящий здесь памятник, огромную человеческую фигуру, установленную в эпицентре взрыва, она нашла более соответствующей событию; то, что пришлось испытать этим двум городам, сегодня опять многолюдным и полным кипучей жизни, не могла передать никакая абстракция.)

Цепь демонстрантов двигалась стеной; народ пел и кричал, голоса звучали глухо из-под мокрых повязок, которые закрывали нос и рот и хоть как-то защищали от слезоточивого газа. Она забыла запастись защитными очками, а на ее шлеме не было прозрачного щитка. Ее руки, сцепленные с руками других студентов, были зажаты с обеих сторон. Ей было хорошо; немного страшно, но зато она чувствовала душевный подъем, она шла вместе с другими, как член команды, у них была общая цель, это возвышало и придавало сил. Спереди послышались крики. Там, преграждая путь, поднялся частокол дубинок. Они ринулись в атаку, прорвали цепь, та не выдержала; первые ряды были опрокинуты, что-то обрушилось на ее шлем, когда она споткнулась, налетев на упавших людей, успев заметить полицейских в защитных доспехах, их забрала сверкали в лучах заходящего солнца. Ее руки вырвались из рук стоявших по бокам юношей, а оранжевый дым окутал ее как густой туман. Из облака оранжевого дыма задом наперед вылетел отброшенный ударом полицейский и врезался в нее. Потеряв равновесие, они оба взмахнули руками, пытаясь устоять на ногах, и она заметила, что на правой руке у него нет перчатки, а кожаный шнурок, на котором висела дубинка, соскальзывает с его запястья. Обернувшись, он успел подхватить свою дубинку и ткнуть ей в лицо. Она услышала хруст и почувствовала привкус крови. Отшатнулась и нырнула вправо, ожидая следующего удара и ничего не видя перед собой, затем рванулась вперед и сцепилась с полицейским.

(На пароме из Кагосимы к вулкану Сакурадзима[49] она поела сацума дзира.[50] В тот вечер над городом просыпался пепел, и, почувствовав, как он забивается в волосы, ощутив резь в глазах, она поняла, что жители Кагосимы и в самом деле всегда ходят с зонтиком. Раньше она думала, что это просто шутка.

У горячего источника Ибусуки она увидела, как принимают песчаные ванны; люди лежали на пляже, улыбаясь и болтая, а их засыпали горячим черным песком. Они лежали на самом берегу, как спеленутые в темные свивальники младенцы, потомство странного бога, получеловека-получерепахи, народившееся в черных песках.)

Оранжевый дым и едкая вонь слезоточивого газа. Оранжевый дым шел от них, от полицейских, это они напустили слезоточивый газ. Воздух превратился в густую удушающую смесь, и солнце пробивалось сквозь столбы дыма, которые, змеясь, поднимались по периметру демонстрации от горящих автомобильных покрышек. Высокие облака довершали набор фильтров. Организаторы протеста в ярких куртках и со значками на защитных шлемах что-то кричали в мегафоны, их голоса периодически тонули в реве авиационных двигателей. От ограды аэропорта на толпу демонстрантов угрожающе наплывали ряды полицейских, как темные волны, которые ходят по высокой траве и зарослям тростника, как овеществленный в плотную материю ветер. Тяжелые водометные пушки сгрудились вместе с того боку, где почва была достаточно твердой, чтобы выдержать вес грузовиков. Поступил сигнал двинуться вперед, и студенты, подбадривая себя возгласами, сцепив руки, с полощущимися на ветру флагами и транспарантами зашагали вперед сомкнутыми рядами, скандируя лозунги. По их головам проносились тени от самолетов.

(На курорте Бэппу она купалась в горячей голубой воде; купальни находились на склоне горы в огромном, как авиационный ангар, вычурном павильоне, где среди деревьев и папоротников стояла золотая статуя Будды, с потолочных балок свешивались тысячи разноцветных шариков наподобие рождественских украшений гайдзинов, а в воздухе носился слабый запах серы. Оттуда она вернулась на побережье Японского моря, держа путь через Хаги и Тоттори, и Цурагу, и Канадзаву. Она заехала посмотреть Замок Во> рон, зловеще черневший на могучем каменном основании.[51] Она набралась смелости и посетила институт Судзуки[52] неподалеку от Мацумото, поговорила с учителями и посмотрела, как детишки играют на музыкальных инструментах. Это посещение расстроило ее: насколько лучше она играла бы сейчас, если бы начала учиться пораньше да еще с помощью этого чудесного метода! По сравнению с этими детишками она отстала на годы, хотя в каком-то смысле намного их опередила.

Откладывая возвращение в Токио, она курсировала на ближних подступах: по мере того как деньги ее постепенно таяли, она сначала вернулась к пяти озерам Фудзи, затем поехала на полуостров Идзу, затем на пароме в Тиба. В конце концов она рассердилась на себя, поняв, что кружит на месте, и вернулась в столицу. По дороге она проезжала мимо Нариты. Там проходила демонстрация протеста против расширения аэропорта.

Когда она воротилась в город, оркестр все еще продолжал зарубежное турне. Дома ее ждало несколько сообщений и писем: первые с вежливой просьбой, а последние – уже с настоятельным требованием связаться с коммерческим директором оркестра, который остался в городе. Не обращая на них внимания, она пошла в бар рядом со станцией Акасака-мицукэ, где встретилась со старыми друзьями студенческих лет. Они собирались пойти в воскресенье на демонстрацию, протестовать против расширения аэропорта. Она спросила, нельзя ли и ей присоединиться.)

Я поплачусь за это, думала она, когда глаза полицейского закрылись и все вокруг заволокло оранжевым туманом. Я поплачусь за это.

Руки болели. Шмыгая носом, она втянула капающую из носа кровь.

Ее накрыло чем-то хлопающим на ветру, она с трудом выбралась из-под упавшего транспаранта. Мимо снова двигался поток людей, но уже в обратном направлении. Пары слезоточивого газа сгустились; как будто миллионы маленьких иголочек впивались в глаза, царапали нос и глотку. Слезы заливали глаза. Транспарант, накрывший полицейского, трепетал на оранжевом ветру. Она повернулась и побежала с разгоняемой демонстрацией.

Хисако сидела посредине катамарана, в ногах у нее лежал футляр с виолончелью. Подвесной мотор работал на холостых оборотах. Она чувствовала на себе пристальный взгляд сидящего на корме солдата, который сверлил ее маленькими глазками, но, отвернувшись, изучала гряду зеленых холмов, протянувшуюся вдали на западном берегу.

Наверху трапа появился Сукре и быстро сбежал по ступенькам. Широко ухмыляясь, он залез в надувную лодку. Наклонился и хлестнул Хисако по щеке, так что у нее клацнули зубы и она чуть было не вывалилась за борт, затем, смеясь, уселся на носу и приказал солдату направляться обратно на «Надию».

Голова гудела, в ушах звенело. Она ощутила во рту привкус крови. Лодка задрала нос и, подпрыгивая, помчалась по блестящей поверхности озера. Ее укачало, и даже когда они причалили к судну, ей все еще было немного дурно. Она неуверенно вылезла из катамарана на понтон «Надии», Сукре поддержал ее под локоть. От наручников онемели руки. Сукре сказал что-то солдату, потом ударил ее в живот. У нее перехватило дыхание, колени подломились, и она упала на деревянный помост. Сукре схватил ее сзади, а второй боевик в это время заклеил ей рот широкой полосой черной клейкой ленты.