Безатказнае арудие - Бэнкс Иэн М. - Страница 35

Йа знаю што йа здесь про100 свихнусь + йа знаю что рана или поздна мне так или иначи придетца отправитца в крипт штобы паискать Эргейтс и выяснить што жи там праисходит, а патаму когда йа прасыпаюсь ва втарой палавине дня, йа брызгаю воду себе в лицо, писаю а приняф ришение йа чуствю сибя бодрым и пасвижефшим и сразу жи приступаю к делу исхадя из прицина ни аткладывай на зафтра то што можишь сделать сиводня.

Йа пытаюсь прачистить сибе мозги и асвабадиться ат феей этай линифци надобнасти (не магу даже придставить себе еще штонибудь от чиво в крипте так же мало пользы, как от фсиво этава линифства) и сразужи пагружаюсь ф крипт.

Думаю коечиму йа фсе жи научился за то время што провел в крипти в качистве птицы, а патаму йа двигаюсь пряма в этам направлении, тока на этат рас йа ни трачу попусту время на фсяких дурацких варабьеф коршунов и фсякае такое. Йа принял вит такой балыиой свалачной птицы с чилавеческим разумам бес фсяких там тонкастей, а эта значит што йа ни буду правадить свае время пытаясь фспомнить кто йа такой или маскируя мой кот прабуждения пот кальцо. Эта немнога амбициозна, но инагда другим путем ничиво не дабитца.

Йа закрываю глаза.

/Прежди феиво проверить ближайшее акружение; в прилигающим прастранстве крипта ничево неабычнава. Из общих саабражений сначала абазриваю архитектуру башни – эта старая башня давольнатаки интиреснае места – а патом уже сматрю дальши. Движение у манастыря Малых Бальших Братьеф практически вернулась к норми, но йа ни сабираюсь утачнять а патаму и близка туда ни надхажу.

Даю крупный план птичника.

/И йа агромная дикая птица каторую нисут патоки внутри ветра йа навис на сваих распрастертых крыльях вделанный в этат пающий воздух как в стену. Перья у миня на каицах крыльеф размерам с ладонь каждае ани трипещут как трипещит сердца йагненка, кагда иво накрываит мая тень. Ноги май хваталки са стальными крюками на канце. Кокти маи как бритвы и тока маи глаза астрее их. Мой клюф твержи кости можит резать ни хужи стекла. Грудная кость у миня как агромный нош вставленый в маю плоть для разризания мяхкава воздуха. Маи ребра как свиркающие пружины май мускалы как здаравеные кулаки агромнай силы мае серце как камира наполниная неторопливым громам спакойным и увериным. Высокая дамба излучающая инергию и пабиждающая, водахранилище иолнае крови, каторая ищо заявит а сибе.

Ну вот эта уже сафсем другой дела! С какой эта глупасти йа раньше был йастрибом? Пачему такое идиатскае атсутствие амбиций? Йа чуствую уверинасть ф сибе, йа чуствую в сибе агромную силу.

Йа паглядываю вакрук, наблюдаю. Пафсюду воздух. Аблака. Земли ни видать.

Другии птицы литят стаями как здаравеныи буквы V, паднимаютца агромными калонами па воздуху, абразуя сопственные темные аблака, аписывая круги и крича. Йа думаю ани литят к сваим насестам.

/И йа личу сриди них; сфирическии деревья плывут в бискрайней галубизне как каричнивые планеты ветак во всиленай воздуха, акруженые каркающей атмасферай птиц каторые фсе машут и машут крыльями.

Настаящий птичий базар, думаю йа.

/ И йа нахажусь в этам горькам воздухи между сла-ями белых аблакоф, пахожих на атраженые снежный ланшафты; бальшис темные зимний деревья сжаты да плотнасти черных скал на фони аблидинелых волн замерзших аблакоф. Птичий базар праисходит на самам высокам самам крупнам дереви из фсех иво каричне-вочерные ветки пахожи на закапченые кости милиона рук, каторыи цепляютца за халоднае пустое лицо нибес. Их фстреча прикращаитца кагда ани замичают миня. И тагда ани с криками и клекатом на миня брасаютца.

Йа заработал крыльями атталкиваясь ат воздуха и паднимаясь выше этих дакучливых птиц выискивая таво кто астался и направляит их.

Эта варанье акружила миня. Некатарым удалось клюнуть миня па галаве, но йа ни пачуствавал боли. Йа смиюсь и вытягиваю шею, паварачиваю голаву и разрываю в воздухе нескоко их смипшых маленьких тел. Йа швыряю их в стороны; красный крававыи капильки раздроблиная белая кость праникаит сквось черный как смоль перья и ани валятца разодраные на беласнежныи волны. Йа рвусь впирет. Воздух свистит над маими крыльями и приследующии миня птицы падают над их напорам словна брызги у вадапада.

Йа вижу маю жертву. Эта здаравенная серачерная птица сидит сибе на верхней ветки дерева и смотрит на то што праисходит.

Он с крикам и карканьем паднимаетца в воздух. Глупа. Если бы он нырнул в ветки то у ни во был бы хоть какойта шанс.

Он пытаитца выписывать пируэты но он старый и непаваротливый и йа так лехко хватаю иво что дажи чуствую разачаравание. Хвать! И он акуратнинько пападаит в клетку маих кактей. Он бьет крыльями и кричит тиряит перья и клюет миня в ноги сваим малиньким черным клювам щикочит миня. Йа разрываю ище парачку птичек в воздухи их кровь льетца ну проста как на картине – красная на белам а патом йа думаю ужас.

/И йа адин с маим малиньким дружком вораном над маленькай плащаткой из писка и камней, машу крыльями в направлении растреснутай скалы где тарчит изъеденый палиц утеса; на иво вершини агромнае гнездо из засохших ветак и расколатых птичих и звириных кастей.

Йа сажусь и складываю мяхкие плащи маих крыльеф и станавлюсь на хрупкае гнездо – ветки трищат пад маими нагами, вычищеные добила кости хрустят. Йа сматрю внис на сваю голаю ногу со старым серочерным воранам, заключеным внутри – он бьет крыльями и кричит.

Кар! Карк! Крак. Арпусти!

Заткнись, гаварю йа и мой тижелый как скала голас заставляит иво умолкнуть. Йа балансирую на адной наге, сжимая пойманова ворона и сквос ришетку кактей дастаю иво кактем другой наги и щикатчу птичье серачернае горла пака он ни начинаит задыхатца.

Ну а типерь мой малинький дружок, гаварю йа (и мой голас как кислата на острам лезвие у иво аткрытава горла), у миня йесть для тибя парачка вапросаф.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Она стояла на площадке посадочной башни, глядя на запад в направлении вершин сооружения.

Стены куртины (больше двух километров в высоту, с торчащими над ними полуцилиндрическими башнями) уходили по кривой в обе стороны, то поднимаясь, то опускаясь, повторяя неровности местности. Они постепенно уменьшались и наконец исчезали в туманной дали. Внутри этих изъеденных растительностью утесов простирались поросшие лесом холмы, сверкающие озера, ухоженные парки и широкие поля, там и здесь виднелись шпили и башни деревень и городков.

А еще дальше голубела сама крепость, навеки пронзившая небо. Она смотрела на это, открыв рот.

Серефа представляла собой застывший архитектурный хаос, поражавший не только своей монументальностью: земляные насыпи поднимались наподобие утесов, их широкие вершины поросли деревьями, мощные бастионы стояли как горы, ряд зубчатых бойниц уходил вдаль, напоминая собой выровненный горный кряж, стены, одетые облаками, поднимались однообразной громадой или смотрели темными провалами окон, поросшие лесом склоны крутых крыш, соприкасаясь друг с Другом, зеленели под теплым и высоким летним солнцем, парящие арки, и шпицы, и контрфорсы карабкались все выше и выше, громоздились друг на друга, и все это, купаясь в перемежающихся пятнах цвета, поднималось, высилось, вздымалось, стремилось туда, где слепящая белизна снега и льда вытянулась широкой полосой сжатого света, наброшенного на сияющее небо.

Повсюду на огромном, неохватном для взгляда пространстве центральной структуры устремлялись вверх гигантские башни чудовищного диаметра, пронзая несколько плывущих облаков, которые отсюда казались малыми лоскутками, отбрасывавшими почти неподвижные тени на устремленные к небесам стены, и сами оказывались в тени еще более высоких башен, чьи каменные тени падали как на облака, так и на беспорядочную громаду всего сооружения. Крещендо формы и цвета заполняло горизонт, находя свое высшее воплощение в голых сверкающих колоннах центральной башни, которая привлекала к себе взоры, словно заякоренная луна.