Гений - Слаповский Алексей Иванович - Страница 9

– Что? – услышал вдруг Яков Матвеевич.

Вагнер посмотрел на Маклакова, который вопросительно смотрел на него. Значит, он вслух это произнес? При этом, похоже, обошелся без «Вагнер сказал».

Наваждение кончилось. Вагнер встряхнулся и начал распоряжаться, входя в привычную колею.

Глава 3

Жартувала баба з колесом, доки у спицях не застрягла

[3]

Аркадий в это время подрулил к тыльной стороне одноэтажного здания казенного безликого вида, вышел из машины, встал под зарешеченным окошком и негромко позвал:

– Светлана!

– Аркадий? – почти сразу же отозвался девичий голос, мелодичный, но с некоторой охриплостью, с шершавинкой, как это бывает у девушек спросонья, когда они еще не успели ни о чем дневном подумать, а потому не ждешь от них ничего злого или доброго.

– Как ты? – спросил Аркадий.

– Нормально.

– К тебе пускают?

– Мама вчера приходила. Может, и тебе позволят.

– Сейчас! – загорелся Аркадий. – Жди!

Он вскочил в машину, Евгений поспешил за ним. Они поехали вокруг здания.

– Скорее всего не пустят, гады! – заранее сердился Аркадий.

Уверенность в неисполнимости какого-либо дела обычно придает человеку очень уверенный вид. Когда он надеется, то осторожен, робок, зыбок, боится спугнуть надежду, а когда все предопределено, бояться нечего, можно лезть нахрапом – все равно не получится.

Вот Аркадий и попер напролом, заявив дежурившему сержанту:

– В соответствии с Гражданским кодексом Российской Федерации, если заключенный не осужден по суду, ему разрешены свидания!

На самом деле Аркадий понятия не имел, действительно ли заключенному разрешены свидания, если он не осужден. Но он полагался на то, что и сержант этого не помнит. Полиция, как всем известно, в законах не очень-то разбирается, потому что знание их вызывает лишние сомнения, а сомнения мешают практической деятельности по пресечению нарушения законов.

Сержант Клюквин четко понимал одно: пустить или не пустить Аркадия есть выбор его доброй воли. Причем, если не пустит, ему ничего не будет. А вот если пустит, могут быть неприятности.

Но ему было скучно, поэтому Клюквин почти доброжелательно спросил Аркадия, с которым когда-то учился в школе:

– К Светланке, значит?

– Ну да.

Аркадий в голосе Клюквина услышал надежду, поэтому тут же размяк – на радость сержанту, которому это сулило развлечение.

– Сереж, в самом деле, я хоть через решетку с ней поговорю, – попросил Аркадий.

– Конечно. А хотел бы и за решетку попасть? Она ведь там одна сидит. Вернее, извини за выражение, лежит. На топчанчике. Жестко, конечно, но я бы и на жестком ее с аппетитом… – И Клюквин выразил словом, что бы он сделал со Светланой с аппетитом.

Аркадий оскорбился, но вслух этого не высказал: опасался, что появившаяся надежда тут же рухнет.

– Ладно тебе, – сказал он миролюбивым и солидарным мужским голосом, намекая этим, что воспринял охальность сержанта не как действительное желание по отношению к Светлане, а как желание вообще.

Но сержанта на этом поле трудно было обыграть.

– А чего, – сказал он. – Запросто! Я бы ее и так, и так, и так! – Он конкретно и зримо описал те положения тела Светланы и отдельных его частей, с которыми поступил бы сообразно своим запросам.

Аркадий не выдержал.

– А может, хамить не будем тут при исполнении? – спросил он сержанта.

Тот обиделся: Аркадий забыл школьную дружбу и не хочет говорить с ним по-человечески, назвав хамством вполне безобидные слова. Нет, на самом деле Клюквин, конечно, понимал, что это, в общем-то, хамство, но хамство в разумных пределах, позволенных ему именно при исполнении, и оправданное тяжелой службой.

– Не нравится – до свидания, – коротко сказал он Аркадию.

Тут вступил Евгений.

– Евгений видел, – сказал Евгений, – что на самом деле Сергею очень хочется пустить Аркадия. Ведь это красиво: смотреть, как молодой мужчина говорит через решетку с девушкой, которую любит. Сергей хотел пустить Аркадия, но мешала служба. Но, с другой стороны, эта служба надоела, потому что нет такой службы, которая не надоедает. С еще одной стороны, он привык все делать не по службе, а по разумению. Поэтому иногда ему хотелось для разнообразия поступить в соответствии с уставом. С добавочной стороны, он уже не знал, что соответствует уставу, а что не соответствует. И вдруг ему нестерпимо захотелось пустить Аркадия без рассуждений об уставах. И увидеть чужое счастье. И радоваться, что оно из-за него. Поэтому он сказал: ладно, проходи.

– Кто сказал? – Клюквин снял взмокшую фуражку и потер ладонью свой мальчишеский, выгоревший на солнце белесый ежик, ошалело глядя на Евгения. – Аркань, это кто такой?

– Это мой брат. Странновато выглядит, но он, как бы сказать… Телепат! – вдруг вырвалось у Аркадия. – Он твои мысли угадывает!

– Ничего он не угадал, я тебя пускать не собирался.

– Это тебе кажется, Серега! Про любовь мечтал?

– Я?!

Клюквин сгоряча хотел возразить, но осекся. Сказать, что не мечтал? Но какой же мужчина в возрасте двадцати восьми лет не мечтает о любви? Он что, больной? Импотент? Или, прости господи, человек не той ориентации? Хотя, говорят, у людей не той ориентации тоже бывает любовь, но она, само собой, не такая, она грязная и извращенная. А он вполне нормальный, и мечты у него нормальные.

– Мечтал, – сознался Сергей.

– Служба надоела?

– А кому не надоест, я почти сутки на дежурстве.

– Счастье хочешь устроить другим людям?

И опять все смешалось в голове Клюквина. Пронеслись в ней пионерские песни, которые он в своем детстве уже не пел, но успел послушать, обрывки каких-то мультфильмов с улыбчивыми львятами и добрыми удавами, а потом вдруг возникла голая невеста в белом платье. То есть Сергей видел ее в свадебном платье, что для него, еще неженатого, было заманчиво, но каким-то образом одновременно и голой, с готовностью возлежащей на постели, и это было еще заманчивей.

– Ну, предположим, – осторожно произнес Сергей.

– Вот я и говорю, он все твои мысли угадал. Хочешь еще?

Сергей испугался.

Мысли, которые до этого Евгений озвучил, как безобразно выражались в те времена и официальные, и неофициальные лица, были вполне ничего себе. Так сказать, легальные. Даже хорошие. А если этот идиот в странной форме полезет дальше? У Сергея ведь много чего в жизни, начиная с продавщицы Нелли, которая женщина душевная, но все же связью с сорокапятилетней замужней теткой гордиться вслух не будешь, кончая регулярным сливом казенного бензина в личный автомобиль, а есть ведь и совсем потаенные мысли – о том, например, долго ли еще ему, серьезному человеку и сержанту, жить с родителями, скоро ли освободит, померев, свой домик бабушка Римма, которую, конечно, жалко, но себя еще жальче; в свой домик он смог бы заманить красотку вроде Светланы и там с нею…

Ему стало совсем жарко, пот ручейком пролился со спины в ложбинку меж крепкими ягодицами, и Сергею показалось, что даже и это двусмысленное происшествие Евгений каким-то чудом угадает, разглядит, всем расскажет, этим Клюквина опозорив.

– Быстро! – сказал он Аркадию. – Пять минут, я засекаю!

И Клюквин стукнул ладонью по своим часам.

Аркадий тут же юркнул в прохладное полутемное помещение.

– Можешь с ним, – сказал Клюквин Евгению, не желая оставаться с ним наедине.

В коридоре было тускло, а в камере, где содержалась Светлана, еще тусклее: стеклянный колпак, закрывавший лампочку, был нарочито синим, чтобы все, кто сюда попал, сразу понимали, что прежняя жизнь временно кончилась, и не сопротивлялись, не создавали препятствий работе полиции.

Светлана стояла у решетки, взявшись за прутья руками. Аркадий подошел, тоже взялся за прутья, сказал:

– Привет.

– Привет! – Светлана ободрила его улыбкой, будто не она находилась в заключении, а Аркадий.