Гений - Слаповский Алексей Иванович - Страница 22

В отделе, где он работал, его уважали – Геннадий, помимо футуристических, вносил немало полезных на практике идей, – но все-таки считали слегка чудаковатым, видя, сколько времени он тратит на нереализуемые проекты или реализуемые в далеком будущем. Его руководитель Сапрыкин, тоже тот еще мечтатель, но тайный, жалел Геннадия, он-то и устроил ему командировку в Грежин, чтобы на месте прощупать возможности сооружения здесь крупного узла, который, возможно, будет необходим на юго-западном направлении, которое, возможно, будет развиваться в ближайшем будущем, если, возможно, не свернут не только это направление, но и весь национальный проект, а к тому, возможно, все идет. Работать придется вместе с другими специалистами, предупредил он, но это даже интересно.

Геннадий с удовольствием поехал.

Он сидел в обшарпанном купе плохонького поезда с дурно пахнущими туалетами, смотрел на медленно проплывающие за окном пейзажи, местами живописные, часто голые и пустые, на здания и сооружения городов, поселков и станций, в большинстве своем безликие или уродливые. Геннадий, хоть и чурался политики, грустно не любил власть и государственную систему за то, что они мало сделали для того, чтобы объединить людей стремлением сделать красивой и целесообразной свою жизнь, но не менее грустно сердился он и на родной народ, слишком привыкший жить в общей неопрятности, свою личную при этом еще кое-как соблюдая.

По приезде он вселился в гостиницу «Грежа», в номер с выцветшими обоями и древесно-стружечной полированной мебелью. Пол был застелен ворсистым паласом грязно-серого цвета, но даже на этом скрывающем нечистоту цвете виднелись темные пятна – следы буйных попоек командированных служилых людей, вырвавшихся на свободу от работы и дома. Геннадий удивил коридорную, спросив, нет ли у них моющего пылесоса – почистить палас. В ответ он услышал: а может, к этому еще и шампанское в номер, и девушку на ночь? Геннадий отказался от шампанского и девушки, попросил веник, ведро с водой и прошелся по паласу, вычищая его, насколько возможно. Потом обрызгал номер купленным в соседнем магазине дезодорантом, потом проветрил, не поленился сходить на базарчик, откуда принес букет полевых цветов и дюжину антоновских яблок. Разложил яблоки на подоконнике, и они немедленно начали пахнуть – природой, молодостью, летом, пахнуть роскошно именно в том понимании, которому Геннадий не нашел синонима. Коридорная хмуро сидела у себя в комнатке, а потом не выдержала и явилась с целью отчитать за самоуправство, а заодно напомнить, что номеров много, а она одна. Но постояла, посмотрела, ушла и вернулась с кувшином синего стекла и поставила в него букет Геннадия. Отошла, полюбовалась и сказала с доверительной секретностью, как своему: «Между прочим, насчет девушки я не шутила. Есть у нас тут – и свои, и из беженок. Могу устроить. Свежие девчонки, неиспорченные».

Геннадий отказался настолько деликатно и вежливо, что коридорная не обиделась, только вздохнула, жалея, что сама уже не так молода. Озорно воскликнула: «А то бы прямо даром для хорошего человека!» – хлопнула Геннадия по плечу, зарделась, захохотала и ушла, сама себя стыдясь.

Простояв около часа на холме над Грежином, Геннадий спустился и пошел к гостинице. Она была в центре. Там же, в центре, располагались и все жизненно важные учреждения, включая отдел внутренних дел.

Каблуки четко стучали в тишине: Геннадий не признавал спортивной обуви, в которой поголовно ходят все, предпочитал туфли; ночной легкий ветерок обвевал его ноги тканью брюк – джинсы Геннадий тоже носил редко. Он вообще любил костюмы – зимой темные, летом светлые и легкие. И никаких футболок, только рубашки. Все, конечно, безукоризненно выглаженное. Брюки – со стрелочкой.

Геннадий проходил мимо железных синих ворот, странно ярких в ночном свете. На каждой из двух половин в центре была черная звезда (или такой казалась?) с расходящимися лучами. Видимо, эта символика вместе с воротами существовала здесь давно, с советской власти. Власть кончилась, символы превратились в украшение. По бокам ворот высилась решетчатая ограда. Геннадию показалось, что там, за оградой, стоит человек. Стоит и смотрит на улицу.

– Здравствуйте, – наугад сказал Геннадий.

– Здравствуйте, – ответила Светлана.

Это была она – сержант Клюквин отпустил ее подышать, зная, что из замкнутого пространства двора она никуда не денется. Хотя на всякий случай сказал:

– Если что, стреляю без предупреждения.

– Ладно.

Серега понимал, что стрелять, конечно, не будет ни в каком случае, и Светлана это понимала, но обоим стало спокойнее. Когда есть уговор, пусть и невыполнимый, это все же лучше, чем совсем без правил.

– Что это вы тут? – приблизился Геннадий.

– Стою, – буквально ответила Светлана.

– Какая красивая, – разглядел Геннадий.

– Знаю, – спокойно сказала Светлана.

– Это что тут такое? Местная тюрьма, что ли?

– Вроде того.

– И вы тут сидите?

– Да. Немного осталось. До завтра.

– И за что вас?

– Да ни за что.

– Это плохо.

– Что ж хорошего.

– Может, вам что-то нужно?

– Нет, спасибо.

– Меня Геннадий зовут.

– А меня Светлана. Вы с праздника какого-то?

– Почему?

– Одеты так.

– Я всегда так одеваюсь.

– Для оригинальности?

– Нет. Нравится.

– Это хорошо. А то все мятые ходят. Вы откуда вообще?

– Из Москвы. По работе.

– Далеко заехали.

– Да.

– Нравится у нас?

– Что-то да, что-то нет. Дадите свой номер телефона?

– Зачем? – спросила Светлана и засмеялась. – Вот я глупости спрашиваю. Да конечно, почему нет?

И продиктовала номер, а Геннадий записал и сказал:

– Спасибо. До свидания.

– До свидания.

И ушел этот небольшой, аккуратный человек в своем светлом костюме, в своих постукивающих туфлях, ушел, закончив разговор не рано и не поздно, а точно в тот момент, когда нужно. Это редкое умение в людях, и Светлана его очень ценила – знать меру во всем. Сама она была, возможно, в чем-то чрезмерна, хотя понимала, что именно чрезмерность вредит жизни и людям – не та, которая у нее, а другая, с которой она чувствовала необходимость бороться. Однако бороться лучше, когда рядом есть спокойный и разумный советчик, и Светлана решила, что при первой же встрече обязательно все расскажет Геннадию. Чутье ей подсказывало: именно этот человек нужен ей. Сначала для совета, а там видно будет.

На самом деле, еще не влюбившись, она предчувствовала, что влюбится. Душой она видела уже и дальше, туда, где будет не только счастье, но и какое-то большое горе. Ей было радостно и тревожно, и как-то вдруг сразу захотелось спать, будто организм напомнил о том, что надо хорошо отдохнуть перед будущими испытаниями.

Аркадий же все не мог заснуть, ворочался, с завистью смотрел на Евгения, который спокойно лежал на спине с закрытыми глазами и ровно дышал.

– Спит как ни в чем, – пробормотал Аркадий.

Ответом было:

– Кто? – спросил Евгений, который действительно спал, но чутко, он и во сне все слышал и, если было нужно, просыпался сразу же, готовый ко всему.

– Да ничего от тебя не нужно. Я вот просто думаю: с какой стати Торопкий на меня наехал? Не по поводу Анфисы, тут все ясно, а в том смысле, что я, как он сказал, перекрасился? С чего он взял?

– Другим человеком стал наш Аркадий, – говорил примерно в это же время Торопкий, ложась рядом с Анфисой. – И дело не в этом дураке, который к нему приехал. Хотя дурак все-таки подозрительный. Чувствую: что-то в воздухе носится.

– Война носится, – сказала Анфиса, поворачиваясь к нему и кладя на его прохладную грудь свою горячую руку.

– Какая ты, – сказал Торопкий. – Как печка. Не заболела?

– Немного, да. А ты прохладный, приятный. Обними.

Торопкий обнял, обнаружив, что на Анфисе нет никакой одежды и что она вся горит от жара болезни. Ему стало ее жаль, но телу захотелось в эту жару так, будто оно замерзло, будто зима вокруг, а не лето, будто он пришел с мороза и нырнул сразу же в постель.