Гений - Слаповский Алексей Иванович - Страница 13

Потом Мовчан вспомнил, что Ирина тоже, как и жена, начинает понемногу увядать, что его влечет к ней все меньше и меньше. В поселке немало симпатичных женщин, у которых можно получить утешение если не по взаимной симпатии, то в служебном порядке, как это делают многие работники его структуры, но сам он презирает их блудни, в них нет ни красоты, ни размеренности, а только поспешное и часто пьяное утоление неразборчивого аппетита.

Потом Трофим Сергеевич подумал, что, любя красоту, пожалуй, никогда не любил по-настоящему легальную супругу Тамару, нелегальную Ирину и вообще никого из женщин. Любить – это когда душа переворачивается, когда ты чувствуешь, что на все готов, когда возникает ощущение, что у тебя и любимого существа одна кровеносная система и каждое биение жилочки на его виске отдается сладко-болезненным биением твоего сердца. Так у Трофима Сергеевича было с сыном Степой, хотя сейчас уже меньше, так у него с Оксанкой. Все в нем обмирает и ликует, когда он видит Оксанку и обнимает ее.

Может быть, по отношению к Светлане в нем как раз и сошлись наконец две любви – к красоте и к человеку-женщине? И эстетическая, и мужская?

Осмелившись подумать об этом, Мовчан дал себе волю и оглядел Светлану осознанно, ничего не пропуская. Она в это время очнулась и медленно приподнималась, чтобы сесть.

Вот тут-то это и произошло, соединилось. Словно то красивое, что всегда любил Трофим Сергеевич, обнаружило способность ответить взаимностью. Словно ожила та же Джоконда, перестала быть картиной, а стала женщиной, готовой его полюбить. То есть не Джоконда, конечно, она на вкус Мовчана вовсе не красива, даже наоборот.

Прав оказался брат Аркадия. Угадал. Разглядел.

И что теперь делать? Хорошо это или плохо?

Эти мысли Трофим Сергеевич оставил на потом, а пока он был счастлив и благодарен судьбе. Смотрел на Светлану, улыбался и молчал.

– Что? – спросила Светлана, не понимая.

– А что? – спросил Мовчан, удивляясь, что она не замечает его счастья.

– Хотите что-то сказать? – спросила Светлана.

– Зачем?

Мовчан даже засмеялся: настолько нелепым показалось ему предположение, что нужно что-то говорить.

Но Светлане этот смех показался издевательским смехом тюремщика.

– Я требую адвоката! – жестко сказала она.

Слово «адвокат» в любящей душе Мовчана отозвалось так дико и неуместно, что он рассмеялся еще пуще.

– Какой адвокат, Света? – Он вытирал пальцем слезы смеха. – Какой адвокат, для чего?

– Для составления заявления на вас в суд!

Мовчан хохотал до изнеможения: какой еще суд, при чем тут суд, когда такое счастье и такая любовь?

В коридор заглянул недоумевающий сержант.

Трофим Сергеевич замахал на него рукой: уйди, не нужен!

Клюквин послушно скрылся.

– Я рада вашему чувству юмора, но, если не будет адвоката, я объявлю голодовку, – сказала Светлана неопределенным голосом: она не понимала, что происходит с майором.

Мовчан унял смех, откашлялся и сказал:

– Не надо, Света. Потерпи до завтра, завтра отпущу.

– Почему не сегодня?

– Есть причины.

– Это тайна?

– Нет, но… В общем, завтра.

Мовчан мог бы сказать, что дело в приезде Степы (любовь любовью, а отцовский долг никто не отменял), но сработала милицейско-полицейская привычка наводить туман. Туман, конечно, односторонний: я тебя вижу, ты меня нет. Видящему легче управлять невидящим.

– Тогда пусть принесут поесть! – велела Светлана.

– Разве не кормили? Как тебя там, иди сюда! – закричал Мовчан.

Клюквин тут же возник.

– Почему не кормим задержанных? Живо принес!

Сержант замялся. Мовчан понял, поманил его к себе и выдал денег.

– В столовку метнись через дорогу, возьми что-нибудь там! – распорядился Мовчан.

– Момент!

Серега исчез.

Трофиму Сергеевичу никто не мешал задержаться и еще поговорить со Светланой, полюбоваться ею, но он не хотел так быстро растратить свое счастье.

Он лишь позволил себе, уходя, обернуться и улыбнуться Светлане ласково и многообещающе, отчего ей стало холодно и страшно.

Тем временем Евгений и Аркадий тоже зашли в столовую, имевшую вывеску «Кафе Летнее».

– Оно только летом работает? – спросил Евгений.

– Нет.

– Тогда странное название. Как быть весной, осенью, зимой?

– Мечтать о лете.

– В этом есть логика, – согласился Евгений. – Но тогда летом получается странно. И так вокруг лето, и кафе «Летнее». Будто никто не знает.

– Просто слово хорошее, – машинально ответил Аркадий.

Они вошли, Евгений достал диктофон и произнес:

– Евгений и Аркадий увидели перед собой прямоугольное застекленное помещение с квадратными столами и стульями из фанеры и металла. В углу сидели трое мужчин со стаканами. В другом углу сидел старик и ел. Сбоку сидела женщина и кормила мальчика. Из глубины пахло жареным луком. За стойкой стояла женщина в белом халате и в белой косынке, она посмотрела на вошедших радушным взглядом хозяйки.

Евгений ошибался: женщина в халате, как только увидела незнакомого человека с чем-то в руках, тут же разозлилась.

– Фотографировать запрещено! – закричала она.

– Обычная реакция людей, работающих там, где что-то не в порядке, – сказал Евгений Аркадию. А женщину успокоил:

– Я не фотографирую.

– А чего же ты там делаешь?

– Записываю.

Женщина разволновалась еще больше.

– Сима! – позвала она, оглянувшись.

Вышла, вытирая руки о передник, девушка лет двадцати пяти, худенькая, с небольшим острым носиком, черными большими очами, вышла решительно и грозно, как командирша. Она улыбалась очень красивой улыбкой, показывающей ровные белые зубы, но улыбка эта была нехорошей.

– Чего еще тут?

– Записывают! – пожаловалась женщина.

– Да ничего мы не записываем, привет, Сима! – сказал Аркадий.

– Привет, а это у него что?

– Это так. Для впечатлений. Он типа писатель. Только устный.

– Он писатель, ты журналист, с чего бы мне такой почет? Вы есть пришли или записывать? Мало мне всяких комиссий и проверок?

– Было что-то повелительное и покоряющее в этой хрупкой женщине, – сообщил Евгений диктофону. – В воображении возникало два образа: что она нависает над тобой, готовая задушить и разорвать от сумасшедшей любви, и что опять же нависает, готовая задушить и разорвать от сумасшедшей ненависти.

– Чего-чего? Кто сумасшедший? – Сима пошла на Евгения, клонясь телом вперед, а руки отставив чуть назад, словно готовилась к прыжку в воду.

– Да ладно тебе, Сима, мы его сами убьем! – послышался голос.

Встал высокий мужчина, играя глазами и улыбкой; сразу видно, что артист от природы. Но его друзья не желали оставаться зрителями, им тоже хотелось безнаказанного артистизма.

Встал второй, худой, сорокалетний, похожий телосложением на подростка, в линялой фиолетовой футболке и клетчатых шортах, в пляжных шлепанцах на грязных ногах.

Встал третий, молодой, лет всего восемнадцати, будто он был не товарищ, а сын своих друзей, причем сын, готовый пойти за отцами куда угодно. У него была круглая стриженая голова и не менее круглые плечи, пучившиеся из-под лямок спортивной майки с надписью славянской вязью «RUSSIA».

Аркадий драться не умел и не любил.

Он сказал:

– Мужики, вы чего? Сима, остынь! Если так, мы уйдем сейчас.

– Нет, пусть покажет, что у него там! – закричала Сима.

Она подошла и протянула руку.

Евгений спрятал диктофон за спину.

Юноша в майке охотничьими шагами начал огибать Евгения, чтобы зайти с тыла. Сорокалетний подросток подбирался сбоку. А высокий шел прямо и открыто, занося кулак для удара.

– Постойте, – сказал Евгений.

– Даю одну секунду, – сказал высокий.

– Вы думаете, что вы меня изобьете или даже убьете, – сказал Евгений трем товарищам, – и все на этом кончится. Нет. Посмотрите на этого мальчика.

И все невольно посмотрели на мальчика, который перестал есть и с интересом ждал зрелища.