Сексуальный зверь (ЛП) - Ле Карр Джорджия - Страница 40

Я отстранюсь от его груди.

— Она сказала, что я родилась, держа три линии судьбы в своей руке — свою, твою и ребенка.

— Я люблю тебя больше, чем саму жизнь, поэтому четко говорю тебе сейчас — я сделаю все, что в моих силах, чтобы остановить тебя… от рождения этого ребенка.

35.

— Лейла, конечно же, все мы целиком и полностью расстроены по поводу ребенка, но мы не можем позволить тебе так поступить. Ты не можешь ждать этого от нас. Мы очень сильно любим тебя. Ты не можешь так с нами поступить, и особенно с Би Джеем, — спокойно и нежно говорит Джек.

Я смотрю на каждого в отдельности: мама, Джек, Доминик и Шейн. Вот уже полтора часа они поочередно уговаривают меня, подлизываются, иногда повышают голос и даже угрожают, с одной целью — заставить меня передумать. Все они поочередно бросают на меня взгляды, словно я окончательно и бесповоротно сошла с ума. Возможно, я действительно стала сумасшедшей. Но единственное, и я знаю это совершенно четко — Томми выбрал меня, чтобы я стала его матерью. И я согласилась, поэтому не заберу свои слова назад.

— Я не передумаю. Вы можете либо помогать мне всеми способами, удерживать рак на существующем уровне последующие 76 дней, либо можете стоять в стороне и наблюдать, как я буду бороться с ним в одиночку, — снова повторяю я свою позицию.

И совершенно невозмутимо смотрю на них.

Джек в недоумении качает головой, сердито взмахнув руками, выходит из комнаты. Я знаю, что он вернется. Джек так легко не сдастся, но я выиграю этот раунд.

Как всегда, мягкосердечный Доминик сдается первым.

— Хорошо. Я помогу тебе. Скажи мне, что я должен делать, и я сделаю.

К огромной радости, я бросаюсь ему на шею и крепко обнимаю.

— Спасибо. Большое спасибо, Дом. Ты даже не представляешь, что это для меня значит, — говорю я, слезы скапливаются в уголках глаз.

Следующим капитулирует Шейн, я кидаюсь в его объятия. Но мама просто сидит, как статуя, и слезы текли у нее по лицу.

— Оставьте меня ненадолго с мамой, — говорю я братьям. Они выходят из комнаты, и молча закрывают дверь.

Я сажусь рядом с ней, беру ее за руки и заглядываю в глаза, и мы начинаем плакать, просто рыдать.

— Как такое могло с тобой произойти? — всхлипывает она. — Ты моя девочка, без тебя нет радости в этой семье.

— Тогда помоги мне справиться с этим, — сдержанно говорю я.

— Как?

Я вытираю глаза.

— Я уже порылась немного в инете, но собираюсь еще больше всего изучить. План таков — оставаться здоровой, чтобы рак не мог больше прогрессировать. Мне нужно продержаться всего лишь 76 дней, — говорю я, хлюпая носом.

Я вижу еле заметный луч надежды, появившийся в глазах матери.

— 76 дней?

Я киваю.

— Всего лишь 76 дней, ма. Это не так много, чтобы родить ребенка, да?

Моя мать прикрывает рот рукой и качает головой.

Я вздыхаю с облегчением.

Вдруг она говорит:

— Я так горжусь тобой, Лейла. Ты выросла очень хорошим человеком.

Я могу конечно же пойти домой и сесть за свой ноутбук, чтобы еще больше нарыть всего в интернете, но я хочу, чтобы она тоже участвовала в этом, поэтому мы поднимемся в комнату и идем к компьютеру, которым она так никогда и не пользовалась, чтобы провести совместные изыскания. Мы специально не просматриваем лечение аллопатов или сайты, которые не одобряют известные врачи. Спустя два часа у нас имеется кипа распечатанного материала. Мы разделяем их на две части. Ма берет одну, я — вторую.

Уже почти время ланча, когда я поднимаю голову от статьи. Би Джей ждет меня дома. Сколько я себя помню, мама всегда стояла на кухне, постоянно что-то готовила. Сегодня она надела на нос свои очки для чтения и кухонный стол завален разными бумагами.

Я кидаю взгляд на маму и чувствую тоску, но вовремя беру себя в руки. Я не должна позволять себе даже на секунду подвергать сомнению свое решение, потому что за этим скрывается огромный страх и мои силы будут быстро угасать.

— Пока, ма, — говорю я, целуя ее в макушку.

Она крепко обнимает меня, и следует за мной к выходу. Ее одинокая фигура стоит в дверях нашего дома и машет мне.

36.

Лейла

«Пусть пища будет твоим лекарством, а лекарство пищей»

Гиппократ, отец современной медицины

Я приезжаю домой и нахожу Би Джея на террасе на крыше. Он бросает на меня взгляд и отворачивается, рассматривая открывающийся вид.

— Привет, — говорю я и сажусь рядом с ним.

— Привет, — отвечает он, его голос звучит как-то странно, и это заставляет меня повернуться к нему и более внимательнее присмотреться.

— Что ты делал? — спрашиваю я.

Он пинает что-то ногой, и пустая бутылка из-под виски выкатывается, прибиваясь к ножке стола.

— Понятно.

— Я подтвердил твое назначение на биопсию завтра в девять утра, — говорит он.

— Я не пойду.

— Да? Можно узнать почему? — спрашивает он немного агрессивно.

— Потому что нет смысла, не так ли? Они подтвердят диагноз доктора Фридмана, и увеличат шансы на выкидыш.

— Господи, все становится намного хуже, — яростно бормочет он.

Я дотрагиваюсь до его руки.

— Би Джей? Помнишь, ты как-то сказал, что сделаешь все ради меня?

Он закрывает глаза, гнев немного проходит.

— Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал теперь.

Он моментально открывает глаза. Они такие черные, что кажутся норами зверьков, на его грустном лице.

— Я хочу тебе кое-что рассказать, — говорит он тихо.

— Хорошо.

Он смотрит на меня с тоской и горечью.

— Это не будет радостным.

Я молчу. От его слов у меня возникло такое чувство, словно сам воздух превратился в самое тонкое стекло, настолько хрупкое и холодное. Мне становится страшно, слишком многое на меня навалилось, и я боюсь, что не смогу справиться со всем, особенно с тем, что он скажет. Я наклоняю голову вниз.

— Я никогда никому не рассказывал, я даже не позволял себе предполагать это.

Я смотрю на него, не смея дышать.

— Хочешь узнать, почему я участвую в боях? Почему я становлюсь бешенным на ринге, что однажды даже не убил человека?

Я вспоминаю, как он нападал на своего оппонента на самодельном ринге, жестоко и беспощадно. Легкий ветерок ерошит его волосы и бросает прядь на лоб. Глаза такие уязвимые и беззащитные. Да, я смогу справиться с этим. Со всем справиться. Я киваю.

— Во время моего рождения у матери неправильно приняли роды, у нее полностью не раскрылась шейка матки. Она порвалась, и она потеряла возможность вынашивать ребенка. Мать потеряла четырех детей: мальчика на 18 неделе, близнецов на 22 неделе, и еще девочку на 21 неделе. Были и другие, но все они выпадали кровяными комочками в туалете. Это разрушило ее жизнь.

Я начинаю дрожать только от одной этой мысли.

— Говорят, что у меня улыбка моего отца. Все так думают. Все также думают, что он был идеальным отцом. Никто не знал, что он всю жизнь винил меня за смерть моих не рожденных братьев и сестер, или что он часто неоправданно поколачивал меня.

Я смотрю на него в шоке.

Он горько улыбается.

— Даааа. И кулаки у него как молоты, сильные и жесткие. Дважды ломал мне челюсть. Он утверждал, что таким образом, заставляет меня быть жестким, но мне кажется ему просто нравилось меня бить, унижать, он развлекался таким образом. Я понял, когда был еще маленьким, что он хотел увидеть мои слезы, но я никогда не плакал. Я хранил все внутри. Весь гнев. Всю боль. Все обиду.

— Ох, Би Джей, — с трудом произношу я.

— Как только мне исполнилось пятнадцать, я стал искать с кем бы подраться. Я шел в бар или клуб, и весь гнев, который копился во мне, выплескивал, вплоть до того, что какого-то парня отправляли в госпиталь, всего лишь из-за косого взгляда в мою сторону. Любой самой маленькой и незначительной провокации было достаточно, чтобы я впадал в ярость. Я представлял из себя бомбу замедленного действия, готовую взорваться в любой момент.