Свет первой любви - Бэлоу Мэри - Страница 41

Рядом с кроватью был шнурок звонка. Еще один был в ее туалетной. Она забыла и том, и о другом. Босиком она дотащилась до двери спальни и распахнула ее. Но где Кеннет? Дом ей совершенно незнаком. Все здесь ей незнакомо.

– Кеннет, – позвала она, наполнив легкие воздухом.

Кеннет!

Она прислонилась к косяку; где-то рядом отворилась дверь – и вот уже ей на плечи легли чьи-то руки и притянули ее к теплому шелку халата. Она спрятала лицо у него на груди, пытаясь проникнуться его спокойствием.

– Что? – спрашивал он. – Что случилось?

– Не знаю, – отвечала она. Но все началось снова, и она уцепилась за него и застонала:

– Кеннет…

– Боже мой! – Он поднял ее на руки и отнес на кровать. Но она в страхе обхватила его шею.

– Не оставляйте меня, – умоляла она, – прошу вас!

Прошу вас!

Он обнял ее, склонил к ней голову.

– Майра, – снова и снова повторял он. – Майра, любимая моя!..

Наверное, он потянул за шнурок сонетки. В комнате оказался кто-то еще, со свечой в руке. Кому-то Кеннет приказал немедленно послать за врачом и велел передать, что дело не терпит отлагательства. Кеннет говорил тем же голосом, каким, наверное, отдавал приказы на войне, подумала она. А потом ее снова скрутила боль.

Она не знала, сколько прошло времени до того, как приехал мистер Райдер. Но задолго до его приезда она поняла, что происходит. Снова кошмар, снова рвущие боли, но все эти страдания не облегчало предвкушение радости впереди. В ее комнате находилась горничная. И домоправительница. И он сам – он говорил с ней, гладил по голове, обтирал ей лицо влажной салфеткой. Наконец она услышала еще один мужской голос – голос мистера Райдера, велевший Кеннету уйти, но он не ушел.

Он не ушел до тех пор, пока все не было кончено. И она услышала, как мистер Райдер говорит ему – вряд ли это предназначалось для ее ушей, – он, дескать, не считает, что жизнь ее сиятельства в опасности, но все равно он приедет еще – рано утром.

– Майра, – позвал ее Кеннет. Она открыла глаза. – С вами останется горничная. Если я вам понадоблюсь, она придет ко мне и скажет. Зовите меня без всяких колебаний. А теперь спите. Райдер дал вам лекарство, оно вам поможет. – Лицо его походило на застывшую, бесстрастную маску.

Майра опять закрыла глаза. Она услышала, как кто-то тихо рассмеялся:

– Какая ирония судьбы! – сказал кто-то. – Может, она сама? Опоздать на один день…

– Спите, – сказал он. Теперь голос у него тоже был холодный.

Ощущение утраты не покидало его, как ни странно. Несмотря на то, что беременность Майры вынудила его жениться и что болезнь, связанная с ее положением, вызывала тревогу, у него до сих пор не было возможности по-настоящему подумать о ребенке, которому предстояло родиться, – его ребенке. О человеке. Частице его самого – и ее. О сыне или дочери. Теперь, значит, ребенка не будет, и он горевал о своей утрате – и об утрате Майры.

Особенно об ее утрате. И он все еще опасался за ее жизнь. Когда он, одевшись, рано утром пришел в ее спальню, она тихо и спокойно лежала в постели, повернувшись к нему спиной. Но, подойдя ближе, он увидел, что глаза у нее открыты. Она смотрела прямо перед собой. Он бросил взгляд на горничную, поднял брови, и та, присев, вышла.

– Вам удалось поспать? – спросил он, заложив руки за спину. Сегодня утром он не мог заставить себя прикоснуться к ней.

– Кажется, да, – ответила она после долгого молчания.

– Вы отдохнете несколько дней, и вам станет лучше, – сказал он. Он понимал, что голос его звучит натянуто. – Будут и другие возможности иметь… иметь детей.

Он закрыл глаза. Какие глупые, невероятно глупые вещи он говорит! Почему бы ему просто не погоревать вместе с ней? Но он чувствовал, что у него нет права горевать. Он не выстрадал ничего из того, что выстрадала она и что стало причиной выкидыша. Единственное, что он сделал, – не дал ей замерзнуть в холодную ночь. И она теперь не оценит его попыток разделить с ней горе.

– Если бы у этого младенца хватило здравого смысла умереть днем раньше, – проговорила она бесцветным, монотонным голосом, – мы бы не оказались сегодня утром лицом к лицу с пожизненным приговором, милорд.

Эти слова хлестнули его как бич. Он вздрогнул от боли. Он стоял, пытаясь сообразить, что ей ответить, и не находил слов.

– Да, через несколько дней я буду чувствовать себя лучше, – продолжала она. – А как же иначе? Ведь я – графиня Хэверфорд, хозяйка Данбертон-Холла. Кто бы ожидал подобного превращения дочери какого-то баронета? И к тому же из семьи Хейзов.

– Мы постараемся извлечь из нашего брака все лучшее, – проговорил он. – Нам больше ничего не остается. Сплошь и рядом люди вступают в брак по причинам, не имеющим ничего общего с любовью или страстью. Бывают у женщин и выкидыши. И дети умирают… А жизнь продолжается. Как-то люди устраивают свою жизнь.

Он отчаянно пытался убедить сам себя этими словами.

Но как можно устроить свою жизнь, если оба они погружены в глубины, как она выражается, мрака?

Майра перевернулась на другой бок и бросила на него враждебный взгляд:

– Какое мне дело до того, что женщины выкидывают! Выкидыш случился у меня. Какое мне дело до того, что дети умирают? Умер мой ребенок! Конечно, прошло всего три месяца, и, вероятно, не стоит придавать этому событию особого значения. Его еще нельзя назвать ребенком. Это был пока никто. Конечно, я должна как-то устроить свою жизнь. И должна брать от нее лучшее. Очень глупо с моей стороны, что сегодня утром я немного расстроена.

Он разжал руки, сжатые за спиной, потом снова сжал их в кулаки.

– Майра… – начал он.

– Ступайте прочь, – сказала она. – Если в вас есть хотя бы крупица порядочности, ступайте прочь. Наверное я должна была бы ужасаться, что ношу ребенка от вас. Не ничего не поделаешь. Я любила мое дитя.

– Майра… – Он почувствовал, что самообладание вот-вот изменит ему. Он прикрыл глаза.

– Ступайте прочь, чтобы я больше вас не видела. Вы холодны, холодны до мозга костей. Вы всегда были таким. Мне хотелось бы никогда в жизни не видеть вас. О, как бы мне бы этого хотелось!

Он смотрел на нее, все в нем похолодело. Потом он повернулся и медленно вышел из комнаты. Осторожно затворив за собой дверь, он закрыл руками лицо и тяжело вздохнул. Очевидно, события минувшей ночи разрушительно подействовали на нее. Вряд ли она стала бы говорить и думать таким образом, если бы у нее было время оправиться и телесно, и душевно. Не стоило ему приходить к ней так рано. Нужно было дождаться приезда врача. Нужно было… Черт побери, нужно было тщательнее выбирать выражения!

Но ведь ее не утешили бы никакие слова, что бы он ни сказал. Ее переполняет ненависть к нему – это определенно ненависть, хотя порой она и казалась преувеличенной. И ему подумалось, что ничего хорошего из их супружества не выйдет. Она и согласилась-то на него с большой неохотой, только из-за своей беременности. И вот беременность эта закончилась менее чем через сутки после венчания… Действительно, она права. Ирония судьбы!.. Исчезла причина, по которой они вступили в брак. Но брак этот освящен церковью и нерасторжим.

Он вернулся в свою туалетную, оделся для прогулки и вскоре уже шагал к утесам. Впереди бежал Нельсон. Через полчаса он вспомнил, что даже не стал дожидаться визита врача.

Майра находилась в своей маленькой уютной гостиной: она сидела в кресле. Не читала и не вышивала. В последние дни она почти не бралась ни за то, ни за другое, но ее апатия уже начала надоедать ей самой. Вряд ли она сумеет последовать совету врача и провести в своих комнатах еще неделю. Целый месяц ей запрещалось выходить из дома. Разумеется, она сделает это гораздо раньше.

Час назад уехала ее мать, пять минут как уехала Хэрриет. Бедняжка Хэрриет! Она приняла хотя бы внешне версию о том, что простуда Майры, длившаяся с Рождества до последнего времени, наконец перешла в критическое состояние в день свадьбы, превратившись в серьезную, но короткую болезнь, и вот только теперь Майра поправляется. Правду ей не сказали, но все же Майра была уверена, что Хэрриет все поняла, хотя и не ясно, каким образом. У других леди, навещавших ее в эти дни, сквозь смущение прорывалось любопытство, но из вежливости они не задавали никаких неосторожных вопросов ни о ее браке, в который она вступила так скоропалительно после разрыва с сэром Эдвином, ни о ее болезни. Должно быть, грустно подумала Майра, в гостиных Тамаута в эти дни велись весьма оживленные разговоры вокруг нее и графа.