Реквием по братве - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 23

— Добрый день, господа! — неуклюже поздоровался Боренька, но ответа не получил. Только первый космонавт, отметивший его появление, продолжал его разглядывать с таким выражением, как добродушный хозяин смотрит на выползшего из щели таракана.

— Тебе чего, мальчик? Мы никого не звали.

— Извините, пожалуйста!

— Чего надо, скажи?

В сиплом голосе ни угрозы, ни раздражения. И тут Боренька доказал, что Таина не ошиблась, доверив ему ответственнейшее поручение.

— Разрешите немного посмотреть?

— Зачем будешь смотреть?

— Сказали, великие мастера… Мечтал увидеть своими глазами.

— Кто сказал?

— Все говорят. Ваня Столяр говорит.

— Сам тоже играешь?

— Только учусь, — Боренька скромно потупился.

Один из космонавтов наконец ударил по шару и с грохотом, четко уложил его в лузу. Поднял с бортика стакан, наполненный темной жидкостью, и, картинно отставя руку с кием, опрокинул спиртное в пасть. Остальные почтительно выжидали. Оказалось, все прислушивались к разговору, но этот, закативший шар, был у них, похоже, центровым. Издали указал на Бореньку пальцем.

— Наглый, да?

В ту же секунду Борис понял, что надо немедленно смываться, какие уж тут черепашки, но взгляд главного космонавта внезапно потеплел. Смуглый, худенький паренек в кожаных штанах в обтяжку чем-то ему приглянулся:

— Сосать умеешь?

Боренька не понял вопроса, но на всякий случай кивнул с готовностью: да, естественно, умею.

— Ладно, сиди, потом скажу, чего делать, — и равнодушно отвернулся, начал нацеливать следующий шар. Первый космонавт дружески подмигнул:

— Проходи, мальчик, отдыхай. Хочешь, выпей вина.

Боренька прошмыгнул в дальний угол и плюхнулся в кожаное кресло. Следующие десять минут провел словно в механическом ступоре. Космонавты больше не обращали на него внимания. Лупили по шарам, обменивались короткими репликами на чужом гортанном языке, куда вкрадывалось лишь одно знакомое словечко «билядь», звучавшее с добродушной укоризной, хлопали друг друга по могучим спинам, поздравляя с удачными ударами. Но в присутствии жутких космических пришельцев Боренька испытывал такой же знобящий, мистический ужас, лишающий всех сил, как в детстве, когда оказывался в темной комнате наедине с наплывающими из подсознания смутными кошмариками.

И все же он сумел, воспользовавшись секундным приливом энергии, прилепить к спинке кресла двух черепашек, и, если оценивать по шкале вечности, для него это был такой же подвиг, как для былинного витязя схватка в одиночку с огнедышащим драконом.

Совершив сие деяние, Боренька сполз с кресла и выпрямился на ватных ногах. Затем осторожно, словно на ощупь, направился к двери.

— Куда спешишь, мальчик? — окликнул его космонавт. — Смотри еще.

Боренька пролепетал:

— Я сейчас вернусь. Мне надо…

К нему подошел старший из игроков и слегка ткнул кием в живот.

— Понравилось, крысенок?

— Очень, господин!

— Хочешь убежать?

— Что вы, — Боренька не поднимал глаз, чтобы от страха не обмочиться. — Я только на минутку. По малой нужде.

— Ты красивый, ничего. Принеси «Мальборо». Потом будешь сосать. Понял, нет?

— Туда и обратно, — сказал Интернет.

В коридоре провел ладонью по лицу и увидел на пальцах серые полоски, следы слез.

ГЛАВА 9

В сауну залетел, не чуя ног под собой. Здесь все было так, как Санек обещал. Небольшая, без окон комната со скамьями вдоль стен, заваленная барахлом — тюки с бельем, перехваченные крест-накрест простынями, какие-то картонные ящики… Боренька пересек комнату и заглянул в смежную дверь: там тоже никого — среднего размера помещение с душевыми кабинками, — но из третьей, полуоткрытой двери доносились мужские голоса и женское повизгивание.

Борис присел на скамью, отодвинув увесистый тюк — сердце мячиком скакало в груди, космонавты все еще стояли перед глазами. «Ты просто мерзкая, трусливая мышь, — признался он себе. — Ведь они тебе ничего не сделали плохого».

Расстегнул молнию на сумке, достал последнего черепа-шонка и в сентиментальном порыве поцеловал черную усатую мордочку. Тут все и случилось. Дверь из коридора, которую он плотно закрыл, отворилась, и вошли двое мужчин в черных костюмах и с бабочками. Один взял у него из рук черепашку, второй усмешливо спросил:

— Чего-то ты, постреленок, много суетишься. Передвигаешься туда-сюда… Ты кто такой?

Борис не успел испугаться, привстал, но мужик пихнул его обратно на скамью.

— Не спеши… встанешь, когда скажем. Так кто ты?

— Я?

— Болванка от х… Отвечай быстро, сопляк!

— Какое вы имеете право? Я пришел отдохнуть, как все… Что, нельзя?

Мужик отобрал у него сумку и вытащил из нее кожаный подсумок с набором инструментов. Обратился к товарищу:

— Интересно, да, Лева? Может, он слесарь?

Борис сделал вторую попытку подняться, получил мощный, резкий удар ногой в грудь, обмяк и застонал. Охранник с любопытством разглядывал пластиковую черепашку, потряс ее над ухом.

— А может, он Дед Мороз? Видишь, с игрушками бродит.

— Ладно, — сказал первый. — Отведем к Мишуне, пусть разбирается, что за ферт. Что ж, пошли, миленочек, на правилку.

Теперь Борису расхотелось вставать, он вцепился руками в скамью — и за это схлопотал пару несильных оплеух.

— Тебя что, мудака, силой тащить?

Тащить никуда не пришлось. В каморку-предбанник, и без того тесный, вломился крепыш, которого Боренька оставил вместо себя играть у автомата, и со словами: «Что за шум, парни?» с ходу боднул одного из охранников башкой в грудь. От неожиданности тот не устоял на ногах, перелетел через комнату и врезался спиной в закрытую дверь, за которой культурно отдыхали неведомые дамы и господа, причем довольно активно, судя по тому, чіго женский визг перемежался истерическими воплями и утробным мужским гоготанием. Светловолосый крепыш на этом не успокоился. Боренька не сразу заметил, что в руке у него нож, а увидел лишь тогда, когда тот снизу, с широкого размаха воткнул его в бок второму охраннику, который с растерянным видом сжимал в руке черепашку-детку. Борис, прожив до двадцати двух лет в Москве, иногда, естественно, попадал в передряги, и ему приходилось участвовать в драках, а также, как любой его сверстник, он проглотил немыслимое количество американских триллеров, на коих воспитались целые поколения духовно стерильной молодежи, но в яви такое видел впервые. Мягкий хруст, с каким сталь входит в упругую плоть, нервический всплеск в изумленных очах и яркая кровь, расплывающаяся по белому полотну рубашки: удручающее — завораживающее зрелище.

— Ой! — сказал Боренька, вжимаясь в стену. Раненый выронил ему на колени черепашку, а сам стал медленно опускаться, ломаясь в позвоночнике, словно раздумывая, как удобнее прилечь. Крепыш выдернул нож и ударил еще раз, кажется, в одно и то же место, в расширяющееся красное пятно. Потом развернулся ко второму охраннику, успевшему встать на ноги и занявшему боевую стойку. Лицо у него было изумленное.

— Ты что же делаешь? — проскрипел он. — Зачем Леви-ка заколол?

В руке у него было что-то зажато, но не нож, а металлическая штуковина вроде маленького блестящего трезубца, который он выставил впереди себя, но Боренькин спаситель и на сей раз оказался проворнее. Он сделал несколько быстрых, обманных движений, задев Бореньку локтем по скуле — тесно в каморке, тесно! — охранник парировал нападение трезубцем, но недостаточно четко. Нож с тонким, комариным свистом преодолел короткое расстояние и вонзился в открытое, раздутое горло. Светловолосый издал хриплый звериный рык, не сумев увернуться от трезубца, разодравшего ему плечо. В сущности, на этом схватка закончилась: охранник зажал ладонью глотку, из-под пальцев брызнули алые фонтанчики — ему нечем стало дышать. Он еще что-то продолжал говорить, еще глаза пылали ненавистью, но он уже умирал. Близко смерть Боренька видел тоже впервые, но ошибиться было невозможно.