De Conspiratione / О Заговоре - Карпенко В. И. - Страница 42

А поход генерала Комарова на Кушку! Какой шум поднялся тогда в Англии по поводу «русской планомерной наступательной азиатской политики»! А в Петербурге о движении Комарова накануне еще правительство не знало и узнало, если не ошибаюсь, от английского посланника.

В русской политике последнего полстолетия ни плана, ни последовательности не было. Правительственной политики не существовало, а была лишь политика отдельных случайных людей. Как уже и во всем, не Царь или правительство направляли, а чаще их побочные силы и случайные люди. Вспомните обстоятельства, вызвавшие войну с Японией»[235].

Этот отрывок со всей очевидностью демонстрирует две вещи: 1) оборонительный, симптомальный, по сути бесплановый характер политики России вообще и в Большой Игре в частности; 2) что еще хуже, по сути отсутствие у России в XIX — начале XX в. настоящего правящего слоя, реальной властной элиты стратегического назначения, эдакого субъекта стратегического действия — субъектосистемы или системосубъекта, как будет угодно. Ясно, что правящая верхушка второй половины XIX — начала XX в. удержать страну, империю, подтачиваемую внутренними противоречиями, которые искусно использовались, а с какого-то момента направлялись внешним противником, не могла, тем более, что противником этим были наднациональные КС, скрывавшиеся за ширмой «европейские государства». Неудивительно, что в конечном счете империя вместе с ее верхушкой была сломана комбинированным ударом внутренних и внешних сил.

17. Крымская война, или Финансисты и революционеры против России

Отсутствие стратегического плана сыграло с Россией злую шутку в период, предшествующий Крымской войне, и в самой войне. В 1848 г. в Европе началась революция, захватившая и следующий год. Эту «буржуазную» (в том смысле, что плоды ее присвоила буржуазия) революцию совершали, в смысле — умирали на баррикадах те, кто в реальности выступал против капитализма, против буржуазного прогресса — представители докапиталистического, доиндустриального мира, которых либеральная и «революционная» масонерия натравила на остатки Старого Порядка, хоть как-то защищавшего эти слои. Не случайно именно по поводу революции 1848 г. Маркс и Энгельс сказали, что теперь мы знаем, какую роль в революциях играет глупость и как подлецы умеют ее использовать. Революция 1848 г. — наглядное подтверждение тезиса Б. Мура о том, что революции рождаются не из победного крика восходящих классов, а из предсмертного рева тех классов, над которыми вот-вот сомкнутся волны прогресса[236]. Эти волны буржуазомасонерия смогла направить против России, правда, не сразу, а через несколько лет после революции.

Характеризуя положение дел в 1848 г., Ф.И. Тютчев писал: «Февральское движение, по свойственной ему внутренней логике, должно бы привести к крестовому походу всего охваченного Революцией Запада против России… Но этого не произошло, что является доказательством отсутствия у Революции необходимой жизненной силы»[237]. Поэт оказался одновременно и прав, и не прав. Прав в том, что февральское движение, революция должны были привести к крестовому походу против России. Не прав в том, что в отсутствие революционного крестового похода посчитал, что опасность миновала. Крестовый поход состоялся, и подстегнула его революция, но сам поход был не революционным, а общезападным, классовым — капиталистическим и в этом смысле реакционным.

Крымская (она же Восточная — для объединенного Запада) война — странная, она с трудом поддается определению. С одной стороны, внешне это локальная война, главным театром которой стал Крым. С другой стороны, по сути — по составу участников (крупнейшие державы Европы) — это мировая война. Однако мировые войны характеризовались наличием двух противостоящих друг другу блоков. Крымская война с 1854 г. была противостоянием не блоков, а одной державы — России целому союзу, ядром которого были две наиболее развитые страны Запада — Великобритания и Франция и в который входили также Османская империя и Сардиния. На стороне союза были также враждебно-нейтральные по отношению к России Австрия, Пруссия и Швеция.

При этом действия именно Австрии и Пруссии — ультиматум императора Франца Иосифа в декабре 1855 г. (прямая угроза) и письмо короля Фридриха Вильгельма IV (скрытая угроза — «подарок» на новый, 1856, год), в котором тот писал, что его страна едва ли сможет сохранять нейтралитет по отношению к России, — стали двумя ударами в спину России, загнали Александра II в угол. Не самые сильные державы — Австрия и Пруссия — играли тем не менее важную роль в общеевропейском раскладе. В 1851 г. барон Штокмар, друг принца Альберта I (мужа королевы Виктории) заметил, что Россия представляет угрозу для «остальной» Европы, лишь имея союзников по флангам — этими союзниками могли быть только Австрия и Пруссия. Не случайно англичане приложили максимум усилий, чтобы настроить австрийцев и пруссаков против России, в чем и преуспели к концу 1855 г.

В марте 1836 г. лорд Палмерстон писал премьер-министру Великобритании виконту Мелбурну о том, что в результате Французской революции Европа разделилась по идеологическому принципу на два лагеря — западный (Великобритания и Франция) и восточный (Россия, Австрия и Пруссия). Он подчеркивал опасное единство восточного лагеря и считал необходимым привлечь на свою сторону Австрию и Пруссию, посулив им защиту от Франции[238]. К середине 1850-х годов дипломатические усилия британцев увенчались успехом, Россия оказалась лицом к лицу с объединенным Западом, и Александр II капитулировал. Правда, справедливости ради надо признать: не умри Николай I с его выдержкой и характером, Россия, скорее всего, не поддалась бы на австро-прусский шантаж и война могла бы закончиться вничью.

Австро-прусский «ход» тем более важен, что к весне 1855 г. военный пыл французов начал угасать, в Париже и Петербурге стали постепенно привыкать к вероятности ничейного исхода войны. На бульварах Парижа говорили, что Севастополь никогда не взять, и этих разговоров было столько, что властям для их пресечения пришлось прибегнуть к полицейским мерам. Англичанам пришлось активно поработать (и даже после взятия Севастополя), чтобы «убедить» Вену и Берлин.

Крымская война стоила России по разным оценкам от 300 до 500 тыс. жизней (Англии — 60 тыс., Франции — 100 тыс.), полмиллиона рублей и окончилась ее поражением. Более того, как заметил английский историк А.Дж. П. Тэйлор, эта война, подорвавшая не только реальную военную мощь России, но и посленаполеоновскую легенду о ней, была самым успешным военным вторжением Запада на русскую землю от Наполеона до Гитлера. После 1856 г. самодержавная Россия никогда больше не имела такого влияния в Европе, каким она пользовалась — по нарастающей — после 1721, 1763 и 1815 гг. В 1855 г. падением Севастополя кончилось почти сорокалетие страха Запада перед Россией, так же, как в 1989 г. окончилось такое же почти сорокалетие страха Запада перед СССР — sic transit gloria mundi. В XIX в. эта «глория» закончилась в Крымской войне, особенностью которой было то, что ее развязали в своих интересах государство Великобритания и международный интернационал финансистов.

Повторю: значение и роль Крымской войны в русской и европейской (мировой) истории недопонимается и недооценивается. Крымская война ни в коем случае не была локальной европейской войной, и главным в ней была вовсе не борьба России и Османской империи. То была первая общезападная война во главе с Великобританией против России. Разумеется, воюя с Наполеоном, Россия тоже воевала против Европы, но не против всей: у России были европейские союзники (Великобритания, Швеция), по сути это была борьба двух европейских коалиций, в составе одной из которых воевала Россия. Да и цели Наполеона в отношении России носили более ограниченный характер, чем те, что поставила объединенная британцами Европа.