Штрихи к портретам: Генерал КГБ рассказывает - Нордман Эдуард Богуславович - Страница 22

Летом 1961 года позвонил мне в КГБ БССР по правительственной «вертушке» П.М. Машеров.

– Зайди ко мне в ЦК.

Зашел.

Состоялся разговор о делах вообще, об обстановке в КГБ республики.

– Ну вот что, пойдешь работать начальником областного управления – Минского или Брестского, – сказал Машеров.

– Петр Миронович, Брестская область – это моя область. Там вырос, знаю людей, и меня знают. Но небольшой чекистский опыт не позволяет мне согласиться с вашим предложением. В Бресте, на границе, надо ежедневно принимать решения. Что же я буду каждый день бегать в КГБ республики за советом? А Минская область для меня почти что новая. Никого здесь не знаю.

Так и разошлись, не приняв решения.

Через парочку дней снова последовал звонок от Петра Мироновича:

– Я звонил Кириллу Трофимовичу в Карловы Вары, советовался с ним. Он сказал: «Решайте сами на месте». Думаю, что у тебя резонные возражения по Бресту. Пойдешь работать в Минскую область.

Меня удивило то обстоятельство, что в КГБ республики со мной никто не говорил, в Минском обкоме – тоже. Притыцкий в те дни отдыхал на юге.

Утвердить-то утвердили, но как работать в области, если первый секретарь обкома согласия не давал?

Помню мой первый доклад у Притыцкого. Не скажу, что был холодный прием, но и не теплый.

– Ну что ж, работайте…

– В том смысле, раз уж утвердили…

Так продолжалось несколько месяцев.

Как-то мне пришлось по поручению первого секретаря обкома разбираться в одном кляузном деле. Клубок склочников – это как клубок змей. Разобрался, принес справку по делу. Притыцкий задал единственный вопрос:

– Насколько достоверна ваша информация? Могу докладывать в ЦК?

– На 99 процентов достоверная, но, повторяю, ситуация скользкая.

– Ну что ж, не впервой, выдюжим. Давайте бумаги, распишусь.

– Думаю, вам не надо этого делать, Сергей Осипович. Если вы доверяете мне, то в случае скандала я все возьму на себя. Зачем же мне вас подставлять? Я умею отвечать за себя.

Притыцкий с удивлением посмотрел на меня и произнес:

– А меня всегда просили визировать документ в острых случаях.

Как мне кажется, после этого эпизода отношение ко мне изменилось. До конца своих дней С.О. Притыцкий относился ко мне доверительно и тепло.

* * *

Вообще-то у Сергея Осиповича были основания обижаться на чекистов сороковых годов. Министр госбезопасности Белоруссии Лаврентий Цанава готовил его арест, получив на то согласие Берии. Тогдашний первый секретарь ЦК КПБ Н.С. Патоличев решительно запротестовал и не дал свершиться черному делу. Патоличев позвонил Сталину, рассказал о планах Цанавы. Сталин выслушал и сказал:

– Притыцкого надо сберечь.

Этого оказалось достаточно.

Было и такое. И тем не менее можно с уверенностью сказать, что к работе чекистов Притыцкий относился с пониманием и уважением. Он всегда умел дойти до истины…

* * *

Случилось ЧП в БГУ. Группу студентов отделения журналистики исключили из университета и комсомола за «антисоветчину» и злостное хулиганство. Звонит первый секретарь обкома партии С.О. Притыцкий:

– Почему не докладываешь о ЧП в университете?

– А что случилось, Сергей Осипович?

– УКГБ даже не знает, что случилось?

– Дело в том, что мы оперативно не занимаемся университетом. Этот вопрос не ко мне.

– Я прошу разобраться. Дело серьезное, уголовное.

– Естественно, я сообщил о звонке С.О. Притыцкого председателю КГБ республики В.И. Петрову.

– А чего разбираться, там все ясно, – сказал Петров. – С ректором я разговаривал.

– Но у меня персональное поручение Притыцкого.

– Ну, раз поручение, то разбирайся.

Я пригласил Разуменко и Свиржевского – молодых и толковых чекистов – и попросил разобраться и доложить «из первых рук».

Они быстро выяснили суть конфликта.

Случай был, конечно, безобразный, но исключать студентов, уже сдавших государственный экзамен, было чрезмерно жестоким наказанием. Тем более что не имелось оснований возбуждать уголовное дело, к тому же по «антисоветской» статье.

На второй день я попросил пригласить университетских «героев» на беседу в управление. Ребята, конечно, перетрусили.

В КГБ! Что-то будет теперь с ними. Мало того, что исключили из университета с «волчьим билетом», так еще и в КГБ зовут.

Студенты рассказали, все как было.

А было так. Сдали последний экзамен и решили, как водится, отметить. Скинулись, купили водки, вина, немудреной закуски. Захмелели. Потом сложились еще, прикупили вина. На закуску уже не хватило. Хмель и ударил в молодые головы. И пошли выяснять отношения с преподавателем марксизма-ленинизма, который занимал комнату в том же студенческом общежитии. Припомнили ему девочек-студенток, к которым он был неравнодушен. Слово за слово, и кто-то по-революционному решил: «Жуй партбилет, негодяй, или выбросим в окно с четвертого этажа». Кто-то уже схватил донжуана за шиворот. Слава богу, до трагедии не дошло.

Банальная история. Можно было понять ребят, оскорбленных в своих мужских чувствах.

Перепуганный преподаватель утром написал большое заявление ректору и в партком. Доложили в горком, министру, в ЦК. Чем больше вовлекалось людей, тем страшнее выглядело дело.

О результатах расследования доложил С.О. Притыцкому. Надо было видеть его возмущение:

– Вот как можно извратить факты и покалечить судьбы людей.

– Какие предложения, Сергей Осипович?

– Отменить приказ об исключении ребят из БГУ. Преподавателя П. привлечь к ответственности за аморальное поведение.

– Как же люди, вчера исключавшие, будут восстанавливать?

– Ректор – человек мудрый, поймет. Думаю, что он действовал под влиянием необъективной информации. Другим, кто давал указание «привлечь и строго наказать», будет наука. К судьбам людей нельзя относиться под влиянием эмоций.

Как сложилась судьба молодых журналистов, спасенных от «волчьих билетов», не знаю, так как вскоре уехал на работу в Москву. Но в январе 1968 года получил от Валерия Высоцкого (главного «героя» этого дела) небольшой сборник очерков с надписью: «Дорогому Эдуарду Болеславовичу в знак уважения и на память о Минске от автора». Не стану скрывать, это была для меня приятная неожиданность и награда.

На охоту и рыбалку ездили всегда вместе. Он не любил шумных компаний и застолий. Осенью и зимой на охоте – 100 граммов для «сугрева», сало, черный хлеб, луковица. Никаких разносолов. И терпеть не мог на охоте или рыбалке обсуждать деловые вопросы.

Как-то напросился на охоту министр финансов. И пошел о делах. Он не знал, что Притыцкий в подобной обстановке не выносил таких разговоров. Больше министра в охотничью компанию не приглашали.

* * *

Из почты С.О. Притыцкого. 24.3.1956 года

… Уже солнце светит по-весеннему, хотя ночью жмет не мартовский, а февральский мороз. Снег на солнце тает и, как дым, уносится в воздух. Если так будет и дальше, то земля останется ненапоенной водою, а луга неудобренными весенним половодьем. Таким образом, и без того запущенная и опустошенная наша белорусская земля не даст должного урожая, о котором так много мы беспокоимся, пишем и говорим....

Хорошо помню ваше приглашение приехать к вам в Молодечно. Этого я не забываю и очень хочу поехать к вам…

Якуб Колас

* * *

Еще один штрих к портрету Сергея Осиповича.

В мою бытность начальником Минского УКГБ возник «бунт». К зданию обкома партии пришла большая группа рабочих и работниц тракторного и других заводов. Возбужденные люди требовали встречи с первым секретарем обкома. Встреча состоялась.

Рабочие возмущались, почему их детям не дают учиться в русских школах. Доводы о том, что русских школ в Минске достаточно, их не убедили.