Не было бы счастья - Антонова Александра - Страница 14

Наполнив корзинку, я позвала Гошу и повернула назад. Но мой четвероногий друг потянул носом и устремился вдоль притока вверх по течению. Мне ничего не оставалось делать, как припустить за ним.

Гоша привел меня к большущему валуну. В этом месте речка мелела, и можно было перебраться на другой берег. А там, на другой стороне, раскинулась поляна незабудок. Небесно-голубые цветы веселым ковром устилали берег до зарослей орешника, а дальше стояли могучие березы.

Мы перебрались вброд через речку и насобирали букет незабудок. В самом конце поляны, у орешника, мое внимание привлек прямоугольник перекопанной земли. Как будто кто-то вскопал небольшую грядку, длиной, примерно, в четыре шага и шириной в один, но забыл засадить ее.

Гоша довольно странно отреагировал на мою находку. Он поджал хвост и спрятался за меня, виновато поглядывая из-под бровей. Потом углубился в орешник и позвал оттуда негромким лаем. За кустами был еще один участок перекопанной земли, говоривший о людском присутствии. Почва здесь уже просела и стала зарастать травой.

Мне показалось, что птицы разом замолчали, порыв ветра взмахнул ветвями, а серый дракон притушил солнце. Я в страхе огляделась по сторонам. Душа напомнила о своем существовании в районе пяток, озноб пробрал до костей, ладони вспотели, и захотелось спрятаться…

На шаг я перешла только рядом с водяной мельницей. Букет незабудок остался где-то в лесу. Лисичек в корзинке поубавилось, должно быть, они вывалились во время марафона по ельнику.

Дядя Осип с благодарностью принял остатки грибов и обещал приготовить нечто восхитительное.

Вторую половину дня я безвылазно просидела в библиотеке, то и дело покрываясь мурашками. Меня не покидало ощущение, что кто-то наблюдал за нами из-за кустов орешника. Я была совершенно уверена, что там, на поляне, в этом безмятежном месте кто-то закопан. Ну, хорошо, первый прямоугольник вскопанной земли мог принадлежать останкам неизвестного героя из орехового шкафа, но второй?! Кто лежит в той могиле, которая уже просела, и заросла молодой травкой? Выяснить это можно только путем эксгумации. Бр-р-р!..

После ужина мы с Эммой Францевной раскладывали пасьянсы «Восемь мудрецов» и «Гарем». Я все время путала карты, и бабушка, в конце концов, рассердилась и отправила меня в светелку.

Два дня я не решалась удаляться от дома и категорически отказалась идти на рыбалку с Гошей. Я сидела в библиотеке, усердно делая вид, что перебираю книги. На третий день Гоша взмолился, что засиделся дома, и уговорил меня дойти хотя бы до флигеля.

Задняя дверь домика так и осталась открытой после осуществления операции по спасению Федора. По комнатам гулял легкий сквознячок, шевеля листья на полу.

Три комнаты и ванная с чугунной печкой были совершенно пусты, если не считать колченогого стула без сидения и ходиков с ржавыми гирями-шишечками на стене. Солнечные лучи проникали через щели ставней и рисовали на ободранных обоях причудливые узоры.

Мои мысли свернули в сторону раненого филолога. Аркадий Борисович каждый день наведывался к больному и сообщал нам с Эммой Францевной о самочувствии ноги любителя матерных частушек. Дело пошло на поправку, доктор перестал делать кислое лицо и цокать языком. Бабушка решила выполнить долг гостеприимства и навестила Федора после ужина. Я не смогла найти правдоподобного предлога для отказа, и пришлось составить ей компанию.

Комната, в которую поместили раненого, была раза в три больше моей. Мебель карельской березы, богатые восточные ковры и китайские вазы тонкой росписи вызвали во мне нездоровую зависть. Сам пострадавший турист возлежал, укрытый пледом, на кровати с шелковым пологом. Его нога была забинтована профессионалом и покоилась на диванном валике с кистями. Федор выглядел похудевшим. Он зарос черной щетиной, которая контрастировала с его светлым ежиком на голове. При нашем появлении он попытался встать, но скривился и схватился рукой за филейную часть. Я злорадно усмехнулась, представляя, какую дозу антибиотиков вколол в него Аркадий Борисович. Эмма Францевна царственно махнула рукой, расположилась в кресле и поднесла к глазам неизменный лорнет. Я встала за ее спиной, как образцовая компаньонка.

― Голубчик, как же это вас угораздило? ― поинтересовалась она.

― Несчастный случай! ― бодро отрапортовал он.

― А как вы попали во флигель? ― продолжала допытываться Эмма Францевна.

Я переминалась с ноги на ногу за ее спиной и корчила рожи Федору, намекая, что упоминать мое имя в связи с его приключениями, не следует.

Он понял мою мимику и скромно ответил:

― Я понимаю, это было некрасиво с моей стороны, забраться в чужую частную собственность, но у меня не было выхода. Не знаю, как заслужить ваше прощение и отблагодарить за спасение моей жизни. Считайте меня своим должником по гроб жизни.

― Это вы не меня благодарить должны, а Елизавету Петровну. Она нашла вас и спасла… Позвольте узнать о цели вашего визита в наши края.

Разговор протекал в изысканных манерах и напоминал вальсирование двух боксеров в начале спарринга. Эмма Францевна пыталась выведать какие-нибудь сведения о нашем госте, а тот вежливо уходил от ответов, и заговаривал ей зубы комплиментами. Я напряженно следила за их диалогом, все больше убеждаясь, что Федор появился здесь неспроста. В наше неспокойное время никакой филолог не пойдет в одиночку по глухим лесам в поисках сомнительного фольклора довоенного периода.

Так и не добившись вразумительных ответов на свои вопросы, Эмма Францевна элегантно завершила визит вежливости, пожелав больному скорейшего выздоровления.

Направляясь в малую гостиную, она задумчиво вертела в пальцах лорнет.

― Не спускай с него глаз, Лизонька, окружи его заботой и лаской. Выводи на прогулку и наблюдай… Ой, не прост наш Федор Федорович… Боже, как он похож на моего второго мужа! Помню, я увидела своего Франтишека первый раз таким же беспомощным и несчастным в польском госпитале… Какой же это был год? То ли девятьсот четырнадцатый, то ли девятьсот пятнадцатый… Ах, как я была хороша в платье сестры милосердия! Как сейчас помню: он лежал весь в бинтах, а в глазах горечь и надежда. О! Я влюбилась в него с первого взгляда. Он был так красив: русые волосы, карие глаза и темная бородка. Кажется, это называется «знак породы»… Ах, какой у нас был страстный роман! Господи, какие безумства он совершал ради меня! Шампанское лилось рекой, розовые лепестки устилали ложе любви, а ривера из черных бриллиантов украшала мою прическу… Через год его арестовали за изготовление фальшивых банковских билетов и, бедняга, сгинул где-то на каторге… Я спаслась только чудом…

Я старалась не показать своего изумления. Какая, однако, бурная биография, какая бесшабашная молодость была у моей двоюродной бабушки! Как ей везло на страстные романы с криминальной окраской! Дороги, которые мы выбираем!.. Видимо, ее девизом было: «Горя бояться, счастья не видать».

Имеющий глаза ― да увидит, имеющий уши ― да услышит, имеющий нос да учует. Вот руководство к действию настоящего следопыта. Выследить добычу, загнать ее в угол, насладиться торжеством своей силы, ловкости и отваги ― и чувствуешь себя всесильным существом.

Жизнь ― это охота. У каждого есть своя добыча, и у каждого есть свой охотник. Тут главное не увлечься погоней. Разгадать хитрый маневр, не дать заманить себя в ловушку, и не угодить в собственный капкан.

Порой случается, что охотник сам становится жертвой.

ГЛАВА 8

Выполняя новое поручение Эммы Францевны, я не спускала глаз с Федора. Аркадий Борисович разрешил пациенту ходить, и с помощью моего плеча и трости с набалдашником из моржового клыка, которую ему подарила бабушка, он уже резво скакал по всему дому.

― Лизавета, в какой комнате стоит телевизор, есть ли в доме телефон и что нового пишут в прессе? ― спросил он меня первым делом и поверг в глубокую задумчивость.

― Телевизора в доме нет, сотовым телефоном пользуется только Эмма Францевна, а газеты мы не выписываем. Барыня говорит, что в прессе все ложь и заказная правда.