Оглянись - пришельцы рядом! - - Страница 53

Здесь, в уэде Джерат, в сахарском заповедние Хоггар-Тассили, стояло позднее утро. В холле, длинной узковатой комнате, дальний конец которой уходил в скалу, зной не чувствовался, но на галерее, у тонких прозрачных стен из оксинита, было жарковато. Солнце плавило выцветшую синеву небес, раскаленный воздух струился над барханами и бурыми трещиноватыми скалами, порывы ветра кружили песок, сталкивали смерчи друг с другом, бросали их на камни. Пожалуй, здесь ничего не изменилось за прошедшие тысячелетия, но не природа хранила эту частицу Сахары, а воля человека: от Джерата заповедник тянулся на семьсот километров в любую сторону. На северо-востоке и юге он граничил с жилыми зонами у берегов Ливийского и Нигерийского морей, а на западе, за плато Танезруфт, лежала обильная водой саванна, где водились мастодонты, шерстистые носороги и саблезубые тигры. Там тоже был заповедник, на месте бывшей пустыни Эль-Джуф.

Сенеб, мой дом и хранитель бьона, приветствовал меня бравурной мелодией и вспышкой пламени в камине. Он конструкт [27] , и потому удостоился имени; хоть не совсем разумное существо, зато на редкость преданное и заботливое.

Музыка отзвучала, и Сенеб спросил:

– Чай с булочками, магистр?

Дом знает мои вкусы и полон уважения к хозяину: магистр, и никак иначе! Хотя последние три столетия меня обычно зовут Ливийцем.

– Чай? Не откажусь. – Полюбовавшись языками пламени в камине, я сел в кресло, вытянул ноги и повернулся к Туманным Окнам. В холле их три: одно, из которого я вынырнул пятью минутами раньше, ведет к Октавии, другое – в мой кабинет в меркурианской половине бьона, а третье – обычный стандартный портал. Сейчас он связывал мой дом с базой Реконструкции под Петербургом.

Узкая щель прорезала стену, в воздухе поплыл поднос с дымящейся чашкой и горкой булочек.

– Есть сообщение от Давида, – вымолвил Сенеб. – Интересуется, когда вы закончите работу над отчетом.

Голос его изменился: чай мой дом предлагал нежным контральто, а сейчас прозвучал сухой деловитый баритон. Сенеб лишен видимого облика, но речью, звуками и запахами умеет пользоваться виртуозно.

Поднос замер у моего локтя. Я отхлебнул золотистый настой, потом впился зубами в булочку. То и другое было великолепным. Просто восхитительным, особенно на взгляд человека, почти забывшего о благах цивилизации. В Древнем Египте, конечно, умели делать превосходные напитки, хороший хлеб и всяческие лакомства, но фараон Яхмос был владыкой суровым и не баловал деликатесами своих солдат, особенно ливийских и эфиопских наемников. В наш рацион входили лук, чеснок, каша из полбы, жидкое пиво и временами финики. Правда, став предводителем отряда, я получил возможность оттянуться.

– Координатор Давид просил передать, что торопиться нет нужды, – прежним суховатым тоном сообщил Сенеб. – Хотя магистр Гинах очень хотел бы повидать вас и...

Я помахал рукой, и дом замолк. Гинах вернулся три месяца назад и уже успел разгрузиться. Улов у него был богатый; не считая обычных сведений, интересных для психоистории, он раздобыл подлинный текст отчета Ганнона о путешествии на запад, за Столбы Геракла или Мелькарта, как их называли в пунической традиции. Мы с Гинахом занимались смежной тематикой: я – ливийцами, он – историей Карфагена, что контактировал с ливийскими племенами на протяжении многих веков. Однако работали мы не в фазе, ибо Карфаген был основан за восемьсот лет до новой эры, а я в те годы еще не добрался. О поздних ливийцах – тех, которые то нанимались в армии карфагенян, то сражались с ними, устраивая бунты и набеги – я не мог рассказать ничего интересного. Пока не мог. Через восемьдесят лет реального времени ситуация могла перемениться.

Фантомные языки огня метались в камине, соперничая яркостью красок с Туманным Окном – тем, что соединяло земную и меркурианскую части бьона. Стандартный портал был, как и положено, затянут серебристым, а в Окне, ведущем к Тави, плескалась синева. Я сидел расслабившись и думая о том, как приятно вернуться домой, вернуться во всех смыслах – в свою эпоху, в свое жилище и в собственное тело. Тут было так много привычного, хорошего – ощущение данной с рождения плоти и этот прохладный холл с камином, с дверьми, ведущими в спальню, и пространственными вратами, полные жизни небеса и мирная зелень Антарда, внимание коллег, заботливый Сенеб, чай, приготовленный им, и сладкие булочки... Было и кое-что еще, не просто хорошее, а прекрасное – руки, губы и глаза Октавии. Я чувствовал, как семнадцать лет мниможизни уходят в прошлое, проваливаются в никуда, и вместе с ними тает память о Небем-васт. Я еще вспомню о ней и вспомню эти годы, час за часом, день за днем, но это будет в Зазеркалье, в континууме Инфонета, в таком же почти нереальном существовании, как моя жизнь в облике Гибли в Ливийской пустыне.

– Для вас есть еще одно сообщение, магистр, – вкрадчивым бархатным голосом произнес Сенеб. – От старого, очень старого друга. Он сказал, что не виделся с вами целое столетие, но надеется, что вы о нем не позабыли. Его зовут Саймон, ксенолог.

Я замер, приоткрыв рот, потом сунул в него остаток булочки и энергично прожевал. Саймон, надо же! Мог ли я забыть его? Нет, клянусь теен и кажжа [28] ! С ним и с Корой, моей подругой, мы работали в системе Песалави и на Панто-5, а еще на Бу-Банге, Топазе и Нейле, где похожие на стрекоз аборигены собирают мед тысячи сортов. Не всякий их мед подходит для гуманоида с земным метаболизмом, и однажды Саймон...

– Желаете связаться с вашим другом? – спросил Сенеб, прервав мои воспоминания.

– Да. Разумеется! – Я оттолкнул поднос, и тот неторопливо направился к стене, а затем исчез в щели рециклера, оставив слабый запах чая и сдобы.

Стена с частью камина c тихим перезвоном растворилась в ви-проекции. Я увидел обширный покой дисковидной формы: пол, плавно перетекающий в потолок, слабое свечение, что опоясывало комнату, нити причудливой паутины – они, казалось, вырастали прямо из воздуха. На планетарное жилище это не походило; скорее, ячейка где-нибудь в космическом поселении или на борту круизного корабля. В центре паутины парил человек – крупный, мощного сложения и почти нагой, если не считать мерцающего ореола вокруг бедер. Рядом с ним, на расстоянии протянутой руки, плавала в невесомости пара инфонетных капсул.