Клеймо - Ахерн Сесилия - Страница 4

– Что Ангелина сделала? – повторяю я вопрос.

– Скорее всего, вам известно, что Ангелина несколько месяцев назад выехала за рубеж, сопровождая свою мать: ее мать совершила эвтаназию, что в нашей стране запрещено законом.

– Но она поехала с матерью по ее просьбе – в другую страну, где это разрешено, – перечит Джунипер. – Это не преступление.

– И Трибунал рассматривает не предусмотренные законом преступления, а характер человека. Мы полагаем, что, приняв такое решение – выехав в другую страну, чтобы обойти запрет, – она обнаружила свой порок. Если бы органам власти было заранее известно ее намерение, они бы нашли способ ему воспрепятствовать.

Снова за столом молчание, пока мы пытаемся переварить услышанное. Я знала, что мать Ангелины много лет тяжело и безнадежно болела. Причины ее смерти я не знала, но на похоронах мы присутствовали всей семьей.

– Трибунал, разумеется, не принимает во внимание какие-либо религиозные убеждения, – продолжил Боско, видимо почувствовав, что не сумел нас убедить. – Мы всего лишь оцениваем характер человека. И, поскольку мы строго следуем государственному учению о святости жизни, позволив Ангелине Тиндер как ни в чем не бывало вернуться в страну после того, что она сделала, Трибунал узаконил бы такой выход из страдания и боли. Вопрос о том, в какой стране это было осуществлено и подпадает ли это под действие уголовного закона, к делу не относится. Мы должны разобраться в ее характере.

Джунипер вместо ответа фыркнула.

Да что с ней такое? Вот эту ее манеру я терпеть не могу. Все считают, будто мы с ней чуть ли не близнецы – пусть она на одиннадцать месяцев старше, внешне мы очень похожи. Но кто с нами близко знаком, того не проведешь: стоит Джунипер открыть рот, и она себя выдаст. В дедушку уродилась: никогда не может вовремя заткнуться.

– Тебе было известно, что Ангелина Тиндер спланировала поездку с целью убить свою мать? – Боско подался вперед, локти на столе, в упор смотрит на Джунипер.

– Разумеется, она ничего не знала, – вмешалась мама шепотом, и я почувствовала, что с ее губ рвется крик.

Джунипер уставилась на свою так и нетронутую тарелку с закусками, и я мысленно приказала ей остановиться, сидеть тихо. Это не смешно и даже не курьезно. За этим столом сидят люди, которых я люблю, а сердце оглушительно бьется, как будто нам грозит какая-то беда.

– Ангелину заклеймят? – спрашиваю я. Еще не отошла от шока: получается, среди моих знакомых будет Заклейменный, человек прямо с нашей улицы.

– Если в День Именования ее сочтут виновной, то да, она получит Клеймо, – ответил Боско и добавил, обращаясь к маме: – Постараюсь, чтобы об этой истории не прослышали газетчики – ради Боба, разумеется, – это будет нетрудно, поскольку журналисты только и пишут, что о Джимми Чайлде, до Заклейменной учительницы музыки никому и дела не будет.

Джимми Чайлд – знаменитый футболист, он десять лет изменял жене с ее родной сестрой, а теперь попался, и ему грозит Клеймо, а это для него катастрофа еще и потому, что он не сможет ездить на зарубежные матчи. Среди множества ограничений, которым подвергаются Заклейменные, есть и такое: у них отбирают паспорта.

– Конечно же Боб оценит такую заботу, – говорит мама. Так легко, так ровно говорит, что я понимаю: чувствует она себя очень неловко, и каждое слово ей самой кажется ходульным.

– Надеюсь, – кивает Боско. – Очень на это надеюсь.

– Куда ей поставят Клеймо? – Я не в силах отделаться от этой мысли и не понимаю, почему остальные не задают вопросов. То есть Джунипер-то задает, но это не столько вопросы, сколько обвинения.

– Селестина! – резко обрывает меня мама. – Вряд ли уместно обсуждать…

– На правую ладонь, – отвечает Боско.

– Обокрала общество? – уточняю я.

– Вот именно. И каждый раз, когда она протянет руку, чтобы поздороваться, все увидят, кто она есть.

– Если ее заклеймят. Человек не виновен, пока не вынесен приговор, – отважно напоминает судье Джунипер.

Но мы все знаем: шансов у Ангелины Тиндер нет. Каждый, кто предстает перед Трибуналом, признается виновным: не будь он виновен, его бы и не арестовали. В отличие от Джунипер, я с правилами не спорю. Существуют определенные границы, в том числе моральные, Ангелина их переступила. Но я никак не могу смириться с мыслью, что среди моих знакомых будет женщина с Клеймом, что я сидела в ее доме, рядом с ней за пианино, и она касалась клавиш, а потом их касалась я. Мне хочется немедленно вымыть руки. Я пытаюсь припомнить последние наши разговоры или более ранние: не проявлялся ли какой-то изъян в ее характере? А как насчет ее дочери Колин? Смогу ли я, как прежде, болтать с ней в школе? Лучше, наверное, не стоит. Но и это решение не кажется правильным. Противоречия раздирают меня.

– Где Каттер? – вдруг сердито спрашивает Боско.

– С Бобом. Скоро вернется, – мягко и вежливо отвечает мама.

– Это не годится, – настаивает он. – Ему следует быть здесь.

– Конечно, он сейчас…

– Она ведь сможет играть на пианино? – ни с того ни с сего спрашивает Джунипер. – Со шрамом на руке?

– Тебе ее жаль? – раздраженно уточняет Боско.

– Разумеется, ей не жаль, – вмешивается Арт. Рот у него набит, в больших, словно у взрослого мужчины, руках он сжимает нож и вилку и тычет ими во все стороны, как пещерный человек. Он говорит, размахивая руками, заплевывая едой стол: – Мы просто все поражены, врасплох захвачены, вот и все. Право же, папа, ты мог бы нас предупредить, сказать, что гостья, которую мы ждем к обеду, будет арестована. Когда заревели сирены, у бедняжки Селестины сделался такой вид, словно за ней вот-вот санитары из дурки приедут, – конечно, где ж ее еще и держать, если не в дурке, мы-то с тобой это понимаем, но ей об этом знать не обязательно.

Он говорит так легко, так свободно и разумно, что Боско наконец соображает, где находится: в гостях у соседа, а не на заседании Трибунала.

– Разумеется, – кивает он, на миг смутившись, затем оглядывается на Эвана, который что-то совсем притих. Он протягивает руку и ласково похлопывает меня по руке. – Прости, дорогая Селестина, я вовсе не хотел напугать тебя. Давай начнем с чистого листа, договорились? – Он поднял бокал и с лучезарной улыбкой провозгласил тост: – С Днем Земли!

4

Я дождалась, чтобы дом затих к ночи, чтобы и в спальне родителей смолкло негромкое бормотание – сегодня, после этих событий, разговор длился намного дольше обычного. Затем я отправилась на вершину, где мы с Артом встречались почти каждую ночь на протяжении последних трех месяцев.

В эти месяцы я проводила с Креванами больше времени, чем с собственной семьей, и рада была бы остаться у них насовсем. Мне казалось, в эту семью я лучше вписываюсь, все у них так логично и разумно. Я всегда верила в правоту Трибунала. Я безусловно поддерживала Боско. Мне нравилось, как он за обедом пересказывал подробности судебных разбирательств, как он уличил члена благотворительного фонда, который вздумал обеспечить себе «золотой парашют», как разоблачил звезду, которая нажила миллионы на продаже дисков со своей волшебной гимнастикой, а сама тайком сделала подтяжку живота. Каждый день у него находились занятные истории из зала суда, и я садилась и слушала их одну за другой. Я хорошо понимала, что он делает: предотвращает обман и мошенничество, спасая граждан. Я-то различаю добро и зло. Я знаю правила. Но вот наступил день, когда эти правила, за которые я всегда ратовала, расплываются у меня перед глазами, потому что это происходит прямо у порога моего дома. Буквально.

11 часов вечера. Вершина горы нависает над сонной столицей. Мы живем в долине, окруженной со всех сторон горами. Там, на вершине, господствующий над городом замок Хайленд-касл, подсвеченный мощными красными прожекторами, у него почти угрожающий вид, как будто оттуда следят за каждым нашим движением. Он был построен примерно в 1100 году нашей эры, там жили короли, Хайленд-касл – настоящая крепость. Самая высокая круглая башня в мире, ее зоркое око видит и вдаль и вблизь. После многих веков войн, вторжений, резни теперь там проводятся правительственные съезды и официальные обеды, экскурсии по памятнику архитектуры и музею древностей, и там же заседает Трибунал. Мы устроились на вершине напротив горы, слева и справа от нас горизонт загораживают ветряные мельницы. Налево, точками в ночи, другие города, одна точка за другой, бесконечно, замок бдительно присматривает за всеми, а направо тянется сельская и промышленная местность, где-то там поселился мой дед. Хамминг – самый большой город Хайленда, столица, знаменитая и своей красотой, и славной историей. Туристы стекаются к нам из самых разных стран, чтобы полюбоваться мостами и сказочными дворцами и замками, мощеными улочками, богато украшенными площадями. По большей части здешние здания устояли перед яростными разрушениями ХХ века на радость любителям романской архитектуры, готики и Возрождения. Хамминг-бридж, шириной десять метров и длиной шестьсот, – один из самых знаменитых в мире мостов, он был построен в XIV веке. Он ведет за реку, к замку Хайленд. Он и ночью прекрасен, подсвечены все шесть арок моста, три его башни, статуи наших героев, которые стоят на мосту с обеих сторон, словно стерегут его.