Темные (сборник) - Гелприн Майк - Страница 39

– Да, учитель, – ответил Цитан, уплетая рисовую похлебку.

Тинджол улыбнулся.

– Пока в Тибете есть хоть один человек, почитающий небесное погребение, должен быть и рогьяпа. Ты мне очень пригодишься.

– Да, учитель. Спасибо.

Юный Цитан рассказал о том, как скитался по пыльным дорогам, воровал еду, пытался выжить. Его родители зацвели, как и многие другие, поэтому люди из большого города сожгли их вместе с отравленными лесами. С тех пор Цитан остался один. Он держался подальше от городов, бродил по нагорьям и деревням, сторонился людей. Искал спасения в храмах, но не задерживался там надолго, ведь даже обитель бога не могла противостоять растениям.

– Ты что-нибудь знаешь о драконе, юный Цитан? – спросил Тинджол, раскуривая трубку.

– Нет, учитель. Я знаю лишь то, что мир уже не такой, как прежде.

– Все так. Но дракон – самое страшное порождение нового мира. Хищные растения, о которых рассказывают люди из города, служат дракону. Поверь мне, я знаю, что говорю.

Цитан поморщился.

– Когда я ночевал в развалинах храма, то видел их. Они приближались. В первую ночь растения едва показывались из-за холма, но когда темнота пришла вновь, они уже росли у дороги. Нам нельзя тут оставаться, учитель.

– Ты неправ, юный Цитан, – усмехнулся Тинджол. – Когда тебя еще не было на свете, меня коснулся дракон. И теперь я чувствую его приближение. Растения не придут за нами, пока дракон не разрешит. А завтра мы его остановим.

– А как выглядит дракон?

– Он соткан из тьмы, а глаза его горят светом тысячи костров. – Тинджол докурил, вытряхнул табак, спрятал трубку в карман жилетки и укрылся льняной накидкой. – И этот жар, это пламя до сих пор живет во мне.

– Как же мы его остановим, учитель?

– Пора спать, Цитан. Завтра будет третий флажок, третий день перерождения души. Завтра мы проведем джатор.

– Хорошо, учитель.

И они отправились спать.

На следующий день растения подошли совсем близко, но Тинджол не переживал. Цитан старался не смотреть в сторону холмов, погрузившись в таинство джатора. Он справлялся очень хорошо для своих лет, и со временем из него мог вырасти прекрасный рогьяпа.

Когда мантры закончились, пришло время самой трудной части. Цитан привязал труп Лхаце к столбику, чтобы птицы не смогли утащить его целиком, и Тинджол принялся за работу. Он делал надрезы по всему телу и вынимал внутренности, а грифы дожидались подаяния в небе, страшными тенями кружа над скалистой землей. У Цитана тоже был нож, и мальчик так уверенно вспарывал кожу, будто занимался этим с начала времен.

Они сидели и смотрели на птиц, которые поедали мертвую плоть. Тинджол курил, Цитан не отрывал взгляда от перепачканных клювов. Лхаце становилась ветром, пылью, частичкой стаи грифов. Когда птицы обглодали скелет, Тинджол взял топорик и превратил кости в песок. Смешал прах с пшеничной мукой и высыпал птицам. Грифы вернулись и унесли остатки тела Лхаце вслед за ее душой. На небо. Джатор был завершен.

– Ты хорошо держался, юный Цитан. Но ты должен помочь мне еще в одном деле.

– Конечно, учитель. Что угодно.

Они отправились к расщелине у горного склона, где хранились завернутые в мешковину запасы Тинджола.

– Что это, учитель?

– С помощью этого мы остановим дракона. Нужно все перенести к молельным флажкам до наступления темноты.

Ноша оказалась тяжелой. Завернутые в мешковину предметы были большими и плохо пахли, но Цитан не жаловался. Растения стали еще ближе. Насытившиеся грифы убрались прочь. Надвигалась тьма.

Когда все было готово, Тинджол заговорил:

– Скажи мне, юный Цитан, какова истинная цель джатора?

Ученик задумался и произнес:

– Очистить человеческую душу, проводить ее со всеми почестями. И сделать так, чтобы тело усопшего было полезно и после смерти.

– Я тоже всегда так думал, – сказал Тинджол, доставая из-за пояса бечевку. – У джатора множество назначений. Но главная его цель очень проста.

Тинджол схватил Цитана за руки, закрутил на них причудливый узел и привязал к столбику.

– Истинная цель джатора – кормление. Не пытайся освободиться, юный Цитан. Иначе мне придется сделать с тобой то же, что и с телом Лхаце.

Тинджол достал нож и стал разрезать мешковину. Под ней оказались тела пропавших детей.

– Птицы служат своим чудовищам, а у растений есть свое. Дракон. И его нужно кормить.

Задрожала земля. Тинджол улыбнулся.

– Он насытится сегодня. На какое-то время оставит эти места. Без твоей помощи, юный Цитан, этого бы не произошло.

Цитан сидел на земле в окружении мертвых тел и дрожал. Гудели скалы, вдалеке кричали птицы. Тинджол разводил костры.

А в земле открывался ход.

Тинджол отошел в сторону и вдохнул запах дыма. Глаза старика слезились. Он наблюдал.

Из земли лезли корни толщиной с лошадь. Растительные щупальца обвивали тела и уносили их во тьму. Черные сплетения неизвестной жизни, точно исполинские змеи, скручивались вокруг Цитана. Когда в уродливом нагромождении корней вспыхнули глаза, когда раздался рев чудовища, когда Цитан закричал, Тинджол отвернулся к дороге. Растения отступали.

Дракон пришел. Он получил то, что просил. И до следующего раза у Тинджола оставалось еще очень много времени.

Лишь бы хватило на его век юных учеников.

М. С. Парфенов

Сир Моргрив

Сир Моргрив ел своих детей. Конечно же, только мальчиков: тех из них, кто сумел дожить хотя бы лет до шести и при этом сохранил здоровье и ясный рассудок. Таким образом многие из его сыновей счастливо избегали большого обеденного стола в Розовой зале замка Моргрив.

Большая часть умирали еще в младенчестве от различных детских хворей. Слабоумных и увечных из числа выживших кастрировали и отправляли в отдаленные монастыри на попечение монахов-затворников. Прочих жарили, варили или запекали и подавали с приправами, овощами и фруктами как особое блюдо.

Обычно Сир обедничал в одиночестве. Но в такие дни, случавшиеся раз или два за год, мог пригласить к столу какую-нибудь из своих жен и наложниц – ему нравилось наблюдать, как матери поедают своих детей. Внимательно он вглядывался тогда в эти лица, жадно ловил дрожание ресниц. После вкушения пищи мог предаться любовным утехам с избранницей. «Сожрали первое – сделаем второе», – говаривал он, облизывая жирные губы, и брал женщину прямо на столе.

Однажды в замок Моргрив явился лекарь, известный на весь мир ученый старик прямиком с университетской кафедры. Сир пригласил его на ужин.

В Розовой зале горели свечи, на стенах висели большие портреты могущественного хозяина. Латники в черном стояли у входа и никого не пускали внутрь.

– Сир, это большая честь для меня – быть здесь, – сказал лекарь.

Он сидел напротив Моргрива и пил из высокого золотого бокала красное вино. К мясным же блюдам притрагивался редко, хотя весь стол был уставлен ими: мясо жареное, тушеное, вареное, мясные салаты, рулеты, мясо с картофелем и морковкой, мясо с грибами, копчености, мясные колбаски и еще много-много мяса, приготовленного самыми разными способами.

– Мы – люди темные, и, наверно, поэтому наука вызывает в нас известный трепет, – заметил Сир между делом, обсасывая куриное крылышко, точнее то, что от него осталось. – По миру торжественно шествует Просвещение, Сорбонна и ее выходцы у всех на устах.

Старик-лекарь скромно улыбнулся, и Сир улыбнулся в ответ, показав крупные коричневатые зубы. К одному из них прилипла куриная кожица.

– Я хочу, чтобы мой народ видел во мне просвещенного государя. Чтобы достижения современной науки приносили пользу моему государству.

– Да, Сир, в Европе наслышаны о вашем покровительстве ученым мужам!

– Я щедр с такими, как ты, ибо вы стоите этой щедрости. Если согласишься работать на благо моей страны, я заплачу тебе… – Сир поднял большую ладонь в кожаной перчатке с растопыренными «пальцами», – пять. Пять тысяч королевских гульденов. За месяц пребывания в этом замке.