Кочевники поневоле - Гелприн Майк - Страница 49

Глава 18

Остров Мюнхен и апрель. Курт

– Пойдём, парень. – Иоганн Цвайберг взял Курта за локоть и повёл от дома в глубь острова, к вырубке. – Поговорим с глазу на глаз.

Они уселись друг напротив друга на некорчёванные сосновые пни. Курт огляделся. Под лучами с каждым днём поднимающегося всё выше Сола снег стремительно таял, образуя проталины, истекающие многочисленными юркими ручейками. На ветвях кривых, с зеленовато-белёсыми стволами деревьев уже начали набухать почки. На острове вовсю готовились к празднику весны, который справляли в последний день марта. В этот день Цвайберги собирались выдавать замуж Эльзу – через неделю после ярмарки на Мюнхен в запряжённых собаками санях прикатили сваты. Зажиточная семья и с достатком, понял Курт, разглядывая гостей: содержать псов могли позволить себе лишь немногие, живущие на самых плодородных или богатых ископаемыми островах. После длившейся двое суток попойки Иоганн с Клаусом Абертом, отцом жениха, ударили по рукам. Младший сын Аберта, тощий, с холодным рыбьим лицом Арнольд, церемонно надел Эльзе на палец кольцо из отливающего рыжим металла. Это было золото, товар чрезвычайно редкий, добываемый на дальних островах и ценящийся на ярмарках чуть ли не дороже всего прочего. По словам Клауса, за два колечка пришлось отдать большую часть летнего урожая.

– А второе где же? – выслушав, как Аберты торговались за кольца, спросил Курт.

Ему никто не ответил, а старший брат, сухощавый жилистый Хельмут, одарил нехорошим взглядом и сразу отвёл глаза.

– Хельмут сватался ко мне, – шепнула Курту Габриэла на следующий день, едва сани унесли семейство Абертов прочь. – Отец бранился вчера, когда я отказалась, пришлось рассказать ему всё.

– Что это «всё»? – изумился Курт.

– Что я люблю тебя.

Курт стиснул зубы с досады. С каждым днём отказывать Габриэле становилось всё труднее. И сопротивляться желанию – тоже. Вскоре Курт уже сам перестал понимать, почему он, насилуя собственную природу, старается избегать девушки…

– Вот что, парень. – Иоганн Цвайберг прищурился на зависший над дальними островами диск Сола. – Ты уж решай что-то. Лёд скоро вскроется, а остров, что нашла моя дочка, хорош. Отличный остров, парень, и отсюда неподалёку. Хочешь, забирай Габби, дом мы вам отстроим, и живите с миром. А не хочешь… – Иоганн прервался, сплюнул на землю. – Тогда лучше поищи себе другую семью. Я не к тому, что ты нам не пришёлся – наоборот, я за тебя дочь отдам с радостью. Но не годится жить вам под одной крышей, если она тебе не мила. Думаю, ты и сам это понимаешь.

Курт кивнул: он понимал. Остаться, жениться на Габби, завести детей и жить здесь в любви и довольстве было бы поступком правильным. Тем более правильным, что девушка ему нравилась, а он нравился ей. Габби наверняка стала бы ему хорошей женой, заботливой и верной. К тому же та, другая, оставшаяся в зиме, неизвестно, жива ли. А если жива, то не станет его ждать, наверняка считая погибшим. Но даже если жива и даже если ждёт, она недостижима – отправиться на материк одному – верная смерть.

И всё же решиться Курт не мог. Несмотря на то, что знал – с совестью он справится и изводить себя позором не станет. Несмотря на то что выбора никакого не было. Несмотря ни на что.

– Дай мне срок, Иоганн, – попросил, уставившись в землю, Курт. – Для меня честью будет породниться с тобой. Но я…

– Хорошо, – прервал Цвайберг. – Жизнь непростая штука, парень. Я понимаю, мы не всегда делаем то, что хотим. Срок до конца лета тебя устроит?

– Устроит, – Курт благодарно улыбнулся. – Даже до майской ярмарки.

Праздник весны отгуляли на славу, на следующий день Аберты увезли Эльзу, и Габриэла с Лизхен до вечера проревели, запершись в опустевшей девичьей спальне. Ещё через день вскрылся лёд, и Иоганн сказал, что не сегодня завтра у берега появятся голубые моржи, и начнётся сезон охоты.

Вместо моржей, однако, у берега появилась лодка под парусом. Ловко обогнув Мюнхен с севера, она стремительно развернулась, влетела в тихую, образованную длинной косой заводь и ткнулась носом в береговой песок.

– Не разгляжу, кто такие, – приложив руку козырьком ко лбу, проворчал Иоганн Цвайберг. – Лихие, должен сказать, парни: выйти в такое время в протоки под парусом – хороший шанс сломать себе шеи.

Курт, стоявший рядом с Иоганном на крыльце, вдруг сорвался с места и побежал. Пронёсся мимо домов Бурмейстеров и Фрезенбургов, перескочил через узкий извилистый ручей и со всех ног помчался к берегу. Долговязый курносый парень выскочил из лодки на песок и бросился Курту навстречу. Они обнялись, потом настала очередь обниматься со вторым, плечистым и коренастым. Курт расцеловался в обе щёки с обоими по декабрьскому обычаю.

– Откуда вы, Глеб? – отдышавшись, спросил Курт по-июльски. – Не представляешь, как я рад тебя видеть. И тебя тоже, Иван.

– И мы рады, – за обоих ответил Глеб. – Мы зимовали на острове названием Саратов, это в полутора сутках отсюда к северу, если под парусом. Добрались до него тогда чудом. Пётр погиб в пути, а мы вдвоём уцелели.

– Фрол тоже погиб, – глухо сказал Курт.

– Мы знаем, – кивнул Иван. – Этот шелудивый пёс рассказал.

– Какой пёс? – не понял Курт.

– Твой напарник – Илья, трус хренов. Хорошо хоть, показал, где тебя искать. Собирайся, Курт, мы приплыли сюда за тобой. Еда и фляги с водой в лодке. Переночуем на каком-нибудь острове, а завтра с утра рванём. Если повезёт… – Иван осёкся. – Постой, а может, ты тоже, как и он?

– Нет, – горячечно выдохнул Курт. – Я с вами. Спасибо, что не забыли про меня. Дайте мне полчаса, собраться и попрощаться с людьми.

– Я не сомневался в тебе, дружище. – Глеб хлопнул Курта по плечу. – Собирайся скорее, мы ждём.

– Уходишь. – Голос у Габриэлы дрожал. Она не плакала, лишь стояла, привалившись к дверному косяку, и отрешённо смотрела не на Курта, а куда-то в сторону. – Оставляешь меня ради давно забывшей тебя женщины. Может быть, ради мёртвой.

– Прекрати. – Курт едва не физически ощущал, как слова её терзают его, корёжат, достают до нутра – и ранят особенно глубоко, потому что правдивы. – Прошу тебя, прекрати, – повторил Курт. – Я не могу иначе. Не могу остаться с тобой и предать друзей.

– А меня предать, значит, можно?

– Это разные вещи, Габби. Мне… мне не объяснить, почему разные.

– Она красивее меня? Лучше? Добрее?

Курт поперхнулся воздухом. До этой минуты о Снежане Габриэла не говорила. Ни разу, деликатно обходя вопрос стороной.

– Она моя жена.

– «Жена», – повторила Габриэла с горечью. – Чужачка, которую ты знаешь меньше, чем меня. Грубая, наверняка жестокая, злобная. Стрелявшая в живых людей. И убивавшая их, наверно.

– Прости. Мне пора.

– Постой. – Габриэла метнулась в спальню и через пару мгновений выскочила оттуда с шубкой в руках – иссиня-чёрной с золотыми подпалинами, той самой, что Курт выменял на фамильный портсигар. – Забирай! – крикнула она и швырнула шубку ему в руки. – Отдашь ей. Ну! Забирай же и уходи!

Ошарашенный, Курт выбрался на крыльцо. У дверей хлева, обняв за плечи навзрыд плачущую Лизхен, стоял и смотрел на него Иоганн Цвайберг.

– Простите меня, – выдавил из себя Курт.

Иоганн не ответил. Пару мгновений постоял, застыв, на пороге, потом махнул рукой, подтолкнул жену и вслед за ней скрылся в хлеву.

На неверных ногах Курт двинулся к берегу. На полпути остановился. Ещё не поздно перерешить, метались в голове отчаянные, сумбурные мысли. Он не простит себе, если останется. А простит ли, если уйдёт?

Курт оглянулся. Габриэла, замерев на крыльце, смотрела ему вслед. Нарядная, чёрная с золотом шубка жгла, казалось, ладони.

Глядя себе под ноги, Курт побрёл к берегу. Механически принял протянутую Глебом руку, переступил через лодочный борт и тяжело опустился на банку. Иван веслом оттолкнулся от берега, лодка сдвинулась с места и стала сползать в воду.