Демон-дракон - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 43

– Нет… я не хочу в это верить! Вы слышите?

– Ваше право. Но именно там я принял решение перейти в греческий обряд. Баронов в православии не наблюдается. Кроме меня, разумеется. Ибо патриарх в отличие от Папы Римского не стремится к стяжанию светской власти и вполне доволен духовной. В сущности, это и стало причиной раскола церкви. Мы ведь одно целое – христиане. Были… из-за амбиций Святого Престола, который предал заветы нашей веры и развязал кровавую бойню. Или вы не знаете, что творилось в Окситании? Когда папские легаты вырезали подчистую целые города только потому, что им казалось, что они, возможно, верят немного не так, нежели предписывает простой пенек в тиаре. И ладно бы бить тех, кто с оружием в руках выступал против войск Ватикана. Но женщин, детей и немощных стариков – их за что резали и жгли? По плодам их узнаете! Вот они – плоды. Залитые кровью, болью и ненавистью по самое горло. А потому я говорю вам – уходите с миром.

– Это невозможно, – с вызовом произнес Андреас.

– Тогда вы знаете, что вас ждет. Или смерть в бою, или позорное бегство, или исправительные работы, перемежаемые молитвой. Впрочем, не переживайте, я не дам на этих работах никому умереть от болезни или истощения. Десять лет тяжелого, изматывающего труда вперемешку с молитвами пройдет каждый, прежде чем вернуться к мирской жизни.

– Вы не посмеете!

– Уже посмел. Поверьте – я знаю, что я делаю. Идите с миром. И думайте. Через трое суток, если вы продолжите упрямство свое в угоду лукавому, я возьму Псков штурмом. Аминь. – После чего Максим перекрестил Андреаса и применил исцеляющее плетение, что совершенно заживило свежий шрам на его лице, полученный в битве при Тесово. Потом развернулся и не спеша поехал в сопровождении своих людей в лагерь.

А Андреас фон Вельвен еще минут пять держался рукой за щеку и ошарашенными глазами смотрел на удаляющегося барона…

– Так это не сказки? – с любопытством рассматривая лицо Андреаса, произнес Дитрих по его возвращении.

– Теперь я не знаю, во что верить… – ответил фон Вельвен и в общих чертах пересказал слова Максима. Впрочем, на ландмейстера и прочих старших чинов Ордена, севших в городе, они не произвели никакого впечатления. Даже напротив – вызвали раздражение.

– Эту скверну нужно выжигать каленым железом… на корню! – подвел итог повествованию фон Грюнинген. – Или ты поверил ему? Андреас? Что же ты молчишь?

– Я не знаю, что сказать. Я поражен. Смущен. Ведь мы действительно пролили очень много крови во имя Господа нашего. И это… странно. Но я верен Ордену. И выполню любые ваши приказы.

– Хорошо… – чуть подумав, кивнул Дитрих. – Господь посылает нам сомнения только для того, чтобы испытать веру нашу. Помни об этом!

Спустя трое суток

Первые лучи рассвета ударили словно в набат по векам Андреаса. И в этот момент он проклял все из-за этого весьма неприятного ощущения. Надо же было так неудачно повернуться!

Но заснуть уже не получилось – со стороны лагеря руссов прозвучал раскатистый грохот и какой-то сильный удар чуть позже. Потом еще, еще, еще…

– Что происходит? – крикнул он, вскакивая. Но слуги и сами не знали. А грохот продолжался. Он помнил эти звуки. Там, под Тесово именно после них в толпах людей образовывались целые просеки мелкими железными шариками, летящими с бешеной скоростью. Он сам такой умудрился поймать в щит. Но, к счастью, тот в нем так и застрял – слишком далеко было. Но что это за сопутствующие удары?

Андреас спал прямо в доспехах, опасаясь ночного нападения, потому смог собраться очень быстро и уже через несколько минут мчался на коне в сторону шума вместе с другими рыцарями Ордена. Без всякой, впрочем, надежды на благоприятное известие. Наместник Ладоги дал слово взять Псков по истечении отведенного времени и, вероятно, приступил к задуманному…

«Так вот что это были за удары…» – пронеслось в голове Андреаса при виде раскуроченной деревянной стены и выбитых ворот[22]. Выстрелы уже прекратились, а к самим воротам спешила ладожская пехота, сверкая латами в лучах утреннего солнца. Перед ней, напротив обрушенного участка стены, строились братья-рыцари, кнехты, городские стражники и вообще все, кто был поблизости и мог отразить штурм. Добрый строй выходил. С наскока не возьмешь.

Однако пехота наместника остановилась по… девичьему крику, который он после того разговора узнал бы из многих. Спешно выстроилась. Достала свои странные приспособления, что таскала вместе с оружием. Вскинула их, направив в сторону обороняющихся, и… окуталась дымом, обильно выделившимся вместе с грохотом. А первый ряд строя защитников в большинстве повалился на землю.

Потом второй ряд наступающих войск продвинулся вперед, вскидывая к плечу свои странные железные трубки, и также окутался дымом под дробный грохот. И снова посыпались на землю защитники, пытавшиеся подхватить выпавшие из рук погибших щиты.

После того как вперед вышла третья шеренга наступающей пехоты и вскинула свои адские трубки, Андреас понял – ворота не удержать. А потому развернулся и, стараясь не оглядываться, направил свою лошадь к резиденции ландмейстера. Требовалось срочно сообщить о трагедии.

Бои за Псков, не останавливаясь, шли до глубокой ночи. Максим действовал достаточно аккуратно и старался не подставляться под участие в крепких контактных свалках. Вместо этого золотой дракон использовал оперативное маневрирование тех десяти пушек, что он привез с собой, и обстрелы противника из винтовок. Что первое, что второе действо не оставляло никого равнодушным среди врагов. Очень уж губительным оно оказывалось. Даже импровизированные баррикады не помогали.

К концу дня войска наместника Ладоги заняли примерно половину укрепленного Пскова, буквально усеяв улицы города трупами врага. Но боеприпасы, захваченные с собой, подходили к концу. И если по винтовкам еще было выстрелов по сто на ствол, то по артиллерии имелось всего сорок семь полуготовых зарядов, из которых картечью были снаряжены только десять. Однако этого не знал ни Андреас, ни Дитрих, ни кто бы то ни было иной из руководства Ордена в Пскове, что обнадеживало. Слишком уж эффектный дебют был дан в первый день сражения.

– Сколько у нас осталось людей? – устало вздыхая, спросил Дитрих фон Грюнинген, присаживаясь на лавку.

– Тысячи три, из них едва полтора десятка братьев-рыцарей.

– Невероятно… – покачал головой Дитрих, в который раз за день, взглянув на лицо Андреаса, излеченное от шрама. – Пять тысяч человек полегло…

– Больше. Из оставшихся войск наших только полторы тысячи.

– Эти гады хотели отсидеться за нашими спинами? – удивился Дитрих.

– Нет. Я сам видел, как они искренне пытались атаковать. И не раз. Но войска наместника слишком сильны. Эти дымные трубки – страшное оружие. Думаю, что тысяч десять совокупно мы потеряли. Может, больше, может, меньше. До утра, полагаю, потери только возрастут.

– Почему?

– Дезертиры, – произнес, пожав плечами, Андреас. – Многие видели эти страшные потери. Если завтра будет то же самое, то к обеду все будет кончено. Хотя, наверное, даже скорее. Таких атак, как сегодня, мы производить не сможем. Кроме того, я не исключаю, что, кроме дезертирства, будет и еще массовая сдача в плен.

– Да уж… – покачал головой Дитрих. – С таким врагом нам еще сталкиваться не доводилось.

– Зато теперь понятно, что случилось с ярлом Ульфом и Биргером. Тысяча от пяти – неплохой размен.

– Сейчас нас это мало должно волновать, – оборвал размышления Андреаса ландмейстер. – Что предлагаешь делать?

– Максим не обладает достаточным войском, чтобы заблокировать город, поэтому мы сможем спокойно покинуть Псков. Сами видите – мы слишком слабы, чтобы ему противостоять. Десять тысяч – это очень большая плата за попытку удержаться за свой успех. И это не считая разгромленных трех под Тесово.

– У Максима тысяча кавалеристов. Он завтра же нас нагонит и даст бой в поле.