Пелагия и красный петух - Акунин Борис - Страница 63

XII. Замок Шварцвинкель

Версия номер три

– Катенька, – прошептал красивый молодой человек, оглянувшись.

– Сто рублей?! – возмутился Матвей Бенционович, но более для порядка, потому что готов был сейчас заплатить любые деньги, даже и такие большие. Легко сказать – сто рублей. Четверть месячного жалования. Конечно, жизнь в Заволжске дешевле, чем в других местах, не говоря уж о столицах, но когда у вас семья сам-пятнадцатый, поневоле приучишься к экономии. Главное, расписки не возьмешь, мимоходом посетовал Бердичевский, а значит, не получится включить в казенные траты.

– Давайте-давайте, – протянул Кеша узкую, ухоженную руку. – Если мой совет будет нехорош – получите обратно.

Это было справедливо. Прокурор достал бумажку с Екатериной Великой, передал. Блондин не спешил прятать гонорар – держал кредитку легонько, двумя пальцами, как бы демонстрируя готовность вернуть по первому требованию.

– Так кто выкупил Рацевича? – хрипло спросил Матвей Бенционович.

– Полагаю, тот, кто его любил.

Романтическая история? Прокурор встрепенулся. Это был совершенно новый поворот, пока еще неизвестно, в каком направлении ведущий.

– Вы хотите сказать «та, кто его любила»?

– Нет, не хочу, – улыбнулся Кеша.

Матвей Бенционович схватился за нос.

– Я что-то не…

– Вы думаете, Рацевича из жандармов за долги поперли? Как бы не так. Если б всех за этакие пустяки со службы гнать, мало кто остался бы. Да и не позволило бы начальство заслуженного офицера в яму сажать. Нет, это был только предлог.

– А в чем была настоящая причина?

Молодой человек улыбнулся еще загадочней:

– Этого никто не знает – только местное жандармское начальство и наши.

– Наши?

Приказчик опять взял Бердичевского за левую руку и повторил странную манипуляцию – пощекотал ладонь пальцем. Видя на лице собеседника полнейшее недоумение, Кеша фыркнул:

– Что, трудно поверить? Представьте себе, и среди жандармов есть такие, кому нравятся мужчины.

У Матвея Бенционовича от изумления сам собой раскрылся рот.

– Вижу, свои сто рублей я заработал, – удовлетворенно заметил блондин и спрятал бумажку в портмоне.

А прокурор всё не мог прийти в себя. Возможно ли?

И тут его как громом ударило. Да-да! Пелагия рассказывала, что на пароходе плыла компания мужеложцев, переселенцев в восстановленный Содом. Но это… Но это поворачивало расследование совсем в другую сторону!

Статский советник крепко взял молодого человека за локоть.

– Вы еще не сказали мне, кто внес выкуп.

– Наверняка не знаю, но уверен, что Чарнокуцкий, больше некому.

– Кто это – Чарнокуцкий?

– Вы не слышали про графов Чарнокуцких? – недоверчиво спросил Кеша.

– Слышал. Знатная польская фамилия.

– Знатная! Мало ли знатных! Чарнокуцкие – богатейший род на всей Волыни. Тут в двадцати верстах начинается Чернокутский уезд, так уездный город, Черный Кут, весь целиком принадлежит графу.

– Целый город? Разве такое бывает? – удивился Матвей Бенционович. – Ведь не средние века.

– На Волынщине очень даже бывает. Город Ровно принадлежит князю Любомирскому, Старо-Константинов княгине Абамелек, Дубно – княгине Барятинской. А Чарнокуцкие на Волыни семьсот лет. Вон, видите утес? – Кеша показал на видневшуюся вдали живописную скалу, нависшую над рекой. – Житомирская достопримечательность. Называется «Голова Чацкого».

Утес действительно отчасти напоминал гордо склоненную голову.

– При чем здесь Чацкий?

– Совершенно ни при чем. Раньше скала называлась «Голова Чарнокуцкого». Здесь в шестнадцатом столетии гайдамаки срубили голову предку нынешнего графа. А после шестьдесят третьего года скалу велели переименовать. Дело в том, что некоторые из Чарнокуцких участвовали в польском восстании, и одному это даже стоило головы. Вот, во избежание двусмысленности, и переделали в Чацкого.

– Так граф из повстанцев 63-го года?

– Вот еще! У его сиятельства совсем другие интересы. Примерно такие же, как у нас с вами. – Приказчик засмеялся. – Жалко, он евреев терпеть не может, а то бы я непременно вас с ним свел.

– А я вовсе не еврей, – объявил Бердичевский. – Это я прикинулся, чтобы войти в доверие к Голосовкеру.

– Хорошо прикинулись, – заметил Кеша, скептически оглядывая лицо прокурора.

– Нет, правда! Волосы крашеные. Вообще-то я блондин. Если повезете к графу – смою краску. И зовут меня не Мордехай Бердичевский, а Матвей Берг-Дичевский. Вы правильно догадались, никакой я не ростовщик. Я… я уездный предводитель дворянства, – соврал Матвей Бенционович, не придумав ничего более аристократичного. – Из Заволжской губернии.

Поверил молодой человек или нет, было неясно. Однако, поразмыслив, сказал:

– Двести рублей.

– Вы с ума сошли! – ахнул статский советник, пытаясь сообразить, есть ли у него столько денег. На худой конец, можно послать телеграмму владыке.

– Заплатите, когда поедем обратно. Если я ошибаюсь и граф Рацевича не выкупал, можете вообще не платить, – ловко ввернул оборотистый юноша.

На такое условие Матвей Бенционович охотно согласился. Если след окажется верным, а поездка результативной, пожалуй, все-таки можно будет записать расходы в счет расследования.

– Вы где остановились? – спросил Кеша.

– В «Версале».

– Я закрываю кассу в семь. Только уж вы не поскупитесь, наймите карету на пружинном ходу, а то все бока себе отобьем. Я сговорюсь с Семеном Почтаренко, у него хороший экипаж. Путь-то неближний…

Дорожные размышления о печальном будущем человечества

Статский советник снова прибег к помощи «Белокурого ангела», но светловолосие восстановилось не полностью. Получилось нечто золотисто-красноватое. Ничего, для вечернего освещения сойдет, успокоил себя Бердичевский.

Кеша приехал вовремя, в весьма приличном фаэтоне, обошедшемся прокурору в восемь целковых. Приказчика было не узнать. Он разоделся по самой последней моде, надушился, в пробор же можно было смотреться, как в зеркало. Кто бы поверил, что этот франт подрабатывает субботним сидельцем в еврейской лавке?

– Куда едем? – спросил Матвей Бенционович, усевшись на мягкое сиденье.

– В замок графа, в Шварцвинкель.

– «Черный угол»? – перевел название прокурор.

– Ну да. По-волынски Черный Кут, а по-великорусски «Черный Закут», что-то вроде этого. Дед его сиятельства выстроил, в готическом стиле. Очень любил рыцарские романы.

Бердичевский успел расспросить гостиничного портье о графе, но наслушался черт знает каких небылиц, только распалил любопытство. Нужно было проверить, что из этих сказок правда, а что нет.

– Этот магнат, кажется, человек необычный? – небрежно спросил Матвей Бенционович.

Кеша прыснул:

– Нас с вами тоже ведь обычными не назовешь, верно? Но до его сиятельства нам, конечно, далеко. Это субъект единственный в своем роде.

Жаждущий подробностей прокурор с глубокомысленным видом заметил:

– У отпрысков древних фамилий пристрастие к мужеложству в крови. Должно быть, от блазированности. Или вследствие вырождения.

– А граф не всегда мальчиками интересовался. Он в юности был куда как увлечен женским полом – до умопомрачения, или, как он выражается, до обсессии. Это такой медицинский термин, вроде навязчивой идеи.

– Я знаю.

– Он ведь по образованию медик. Так женщинами интересовался, что после Пажеского корпуса не в гвардию пошел и не в дипломаты, а поступил на медицинский факультет, гинекологию изучать. Не для заработка, разумеется. Говорит, хотел знать про женщин всё: как они устроены, что у них внутри, каким ключиком заводятся. Узнал во всех подробностях, – снова хохотнул Кеша. – Да, видно, перекормился. Выйдя из университета, открыл было женскую больницу, да скоро забросил. Теперь баб видеть не может, прямо до судорог.

У Матвея Бенционовича были несколько иные сведения. Портье сказал: «Граф пока не свихнулся, больницу держал, лечил бесплатно бабские хвори. Сначала одну на операции зарезал, потом другую, третью. До суда дошло. Обычного лекаря беспременно засудили бы, а этот известно – Чарнокуцкий. Но больничку все же закрыли».