Пелагия и красный петух - Акунин Борис - Страница 45

А раньше справа от Шмулика сидел Михл-Бык, имя которого теперь произносить запрещено, но ведь на мысль запрет не наложишь. О несчастном Быке Шмулик думал часто. Где он теперь? Каково ему?

Живет себе человек, пускай даже такой тупой и грубый, как Михл, но всё же еврей, живая душа, а потом невесть откуда нагрянет судьба, приняв вид голоногого фокусмахера, и всё, нет еврея. Ужасная участь.

У Мендлика в брюхе снова забурчало, и живот Шмулика сочувственно откликнулся.

Солнце-то уже перевалило за полдень. Пора обедать.

Сразу же по прибытии в Ерушалаим, да пребудет он вовеки, каждому ешиботнику выдали список: в какой из местных семей ему кормиться в понедельник, вторник, среду и все прочие дни недели. Тут уж как кому повезет. День на день не приходится. Если семья бедная или прижимистая, остаешься голодный. Если хлебосольная да жалостливая, налопаешься доотвала.

Сегодня Шмулику был черед идти к мадам Перловой. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что вдова накормит лучше, чем на Пасху: и мясом, и рыбой, и даже кремовыми пирожными (слава Господу Богу нашему, сотворившему такое чудо). А плохо, потому что сядет рядом, будет смотреть влажными коровьими глазами и поглаживать по плечу, а то и по щеке. Шмулику от этого делалось стыдно, даже эклер застревал в горле.

Мадам Перлова, как и другие богатые вдовы, приехала в Ерушалаим, да пребудет он вовеки, чтобы умереть близ кладбища на Масличной горе. Уже купила участок для могилы, в самом лучшем месте. Но здоровья в ней было еще лет на пятьдесят, так что следовало позаботиться, как их прожить. Известно, что женщине в награду за то, что кормит и обихаживает мужа, на том свете достается ровно половина заработанного им блаженства. В этом смысле на покойного господина Перлова больших надежд возлагать не стоило – он был биржевым маклером. На жизнь супруге – да, заработал, а чтоб на после жизни – увы. Так что интерес вдовы был понятен: из Шмулика Мамзера наверняка получится большой ученый, и это как минимум.

Он и сам подумывал: не жениться ли? Вот и пух на подбородке уже лезет. Не ждать же, когда усы вырастут? Без подлой фамилии, которая осталась в Житомире, а скоро и вовсе позабудется, Шмулик превратился в завидного жениха. Правда, за душой ни гроша, но когда это евреи смотрели на богатство? Ученость и доброе имя дороже денег. Илуя охотно возьмут даже в исконную ерушалаимскую семью. Сефарды никогда не женятся на ашкеназских девушках, потому что те избалованы и своевольны, но зато благоволят ашкеназским женихам, из которых получаются хорошие и заботливые мужья.

Только зачем нужна сефардская семья, если есть мадам Перлова? Женщина она добрая, хозяйственная и при капитале, а значит, заботы о добывании насущного хлеба не будут отвлекать Шмулика от главного дела жизни. Конечно, она очень уж толстая и не сказать, чтобы сильно красивая, но мудрецы говорят, что телесная красота ничего не значит, а мудрецы врать не станут.

И рав Шефаревич тоже говорит: женись. На следующей неделе обещал сводить к реб Менахем-Айзику, который объясняет женихам, как правильно лежать с женщиной, чтобы не нарушить ни одного из предписаний Закона, – ведь в слиянии плоти участвуют трое: муж, жена и Тот, Чье Имя благословенно.

Шагая по улице к дому мадам Перловой, Шмулик принял решение. Схожу, послушаю реб Менахем-Айзика. Что не пойму – запомню наизусть, а потом, так и быть, осчастливлю вдову, женюсь. Хватит на полу-то ночевать.

В Армянском квартале перешел на рысцу. Тут жили скверные мальчишки, кидались в евреев ослиным пометом. Ничего, в Житомире кундесы из Рабочей слободки могли и камнем запустить.

Чем бы вы предпочли получить по спине: острым булыжником или ослиной какашкой, которая сначала прилипнет, а потом сама отвалится?

То-то.

По всем статьям выходило, что Шмулик за минувшую весну здорово продвинулся по жизненной лестнице – можно сказать, скакнул с самого низа на самый верх, через Бог знает сколько ступенек: из житомирского мамзера сделался завидным женихом, да не где-нибудь, а в самом городе Ерушалаиме, да пребудет он вовеки.

Рыжая шикса

После обеда, который сегодня был особенно хорош, Шмулик совсем немножко понежился во дворике, на мягких подушках. Почитал для мадам Перловой из Торы. Она не понимала ни слова, но слушала благоговейно и с поглаживаниями лезть не смела. Во дворе у вдовы росло настоящее тенистое дерево, такая редкость в Старом городе. Сидеть бы и сидеть, но нужно было торопиться назад, в ешибот. Во второй половине дня с учениками занимался сам рав Шефаревич, а к нему опаздывать нельзя. Не посмотрит, что илуй, – отхлещет указкой по пальцам, больно. Учитель не дает послабления плоти – ни чужой, ни своей, потому что тело принадлежит к асиа, низшей сфере явлений, и недостойно снисхождения.

Даже на Ерушалаимской жаре рав одевается так, как положено ашкеназскому мудрецу: в черный долгополый сюртук с бархатным воротником и лисий штраймель, из-под которого свисают седые пейсы, слипшиеся от пота. И это сейчас, в мае, а что будет летом? Говорят, жара в Земле Обетованной бывает такая, что яйцо, положенное на песок, за две минуты сваривается вкрутую. Выдержит ли святость рава подобное испытание?

Глядя на расхаживающего по классу Учителя, Шмулик подумал: выдержит.

Вот рав Шефаревич остановился подле косого Лейбки, ткнул его пальцем в затылок:

– Почему не переписал главу из «Мишны», как было велено?

– Брюхо болело, – понуро ответил Лейбка.

– У него брюхо болело, – сообщил Учитель остальным ешиботникам, как будто они сами не слышали. – Обсудим это.

Последняя фраза означала, что ученая беседа началась – сейчас из уст рава забьет родник мудрости.

Так и вышло.

– Сказано: все болезни постигают человека в наказание за грехи. Согласен?

Лейбка пожал плечами – подобное начало не сулило ему ничего хорошего. Рав Шефаревич сделал вид, что удивлен.

– Разве не так? Голова болит у того, кто думает о суетном и нечестивом. Зубы болят у сладкоежки, кто грызет много сахара. Уд гниет у распутника, кто шляется по непотребным девкам. С этим-то ты согласен?

Лейбке пришлось кивнуть.

– Ну вот и хорошо. Раз у тебя болело брюхо – значит, брюхо твое согрешило: сожрало чего не следовало. Оно – виновник твоей болезни. Согласен? А кому принадлежит брюхо? Тебе. Значит, ты сам и виновен. Согласен?

На месте Лейбки я бы ответил цитатой из «Жемчужной россыпи» Иуды Габирола, подумал Шмулик: «Дурак обвиняет других; умный обвиняет себя; мудрый же не обвиняет никого». В последнее время появилась у Шмулика такая привычка – спорить с Учителем. Привычка была весьма похвальной для талмудиста, но небезопасной применительно к раву Шефаревичу, поэтому полемику илуй вел про себя, мысленно.

Лейбка цитаты в свое оправдание привести не сумел, за что и получил указкой.

Учитель сегодня опять был не в духе – как все последние дни. По пальцам досталось и Шимону, который рассказывал урок боязливо и неполно.

– Ты сказал всё, что знаешь? – нахмурился рав.

– Да, я сказал всё, что знаю, – ответил Шимон по всей форме, как полагалось.

Но это его не спасло.

– Глупец говорит, что знает. Мудрец знает, что говорит! – рявкнул Учитель.

Шмулик тут же мысленно парировал другим афоризмом: «Глупость кричит, мудрость говорит шепотом». Отличный ответ. Здорово было бы подискутировать с равом – не важно, на какую тему. Еще неизвестно, чья бы взяла. Есть такая штука, называется «телефон». В самый раз для диспута с равом Шефаревичем: говори ему что хочешь, указкой не дотянется.

Не так уж был виноват Шимон, чтоб хлестать его с размаху, да еще с потягом. Бедняга аж взвыл, и слезы потекли в два ручья. Никто из ешиботников кроме Михла-Быка с его толстой шкурой не вынес бы такую экзекуцию без крика.

Снова вспомнилось запретное имя, второй раз за день.

Похоже, и рав Шефаревич думал о том же, потому что темой сегодняшней беседы выбрал вероотступничество.