Стратегия. Спасатель - Денисов Вадим Владимирович - Страница 60

Подожди, Федя… Значит, члены Братства и своему дружку, какому-нибудь команч-вождю Сидящему Быку, выходцу из сил СпН,[35] порой помогают провернуть левое?

Забавно. А что, стойкая структура, часть системы жизнеобеспечения, все разумно.

Тих и спокоен Великий Ганг. И это нам на руку.

Иначе на таких скоростях у нас печенки бы повылетали к лешему. Обводы катера и реданы чудо как хороши, судно быстро выходит на глиссирование и уверенно держит курс, мощный мотор у Ленни. Перед поездкой я вместо грузового поставил скоростной полированный винт — с малым весом «Гугль» летит стрелой.

Опоздали индусы и шанхайцы, долго телешились. По сравнению с ними обитатели Берна просто «шумахеры». Или же восточная ментальность сыграла злую шутку: пока первые и последующие попаданцы округи оглядывались и неспешно обустраивались, по реке к ним спустились на красивом белом пароходе организованные и экипированные вояки из Берна, оглядели местность, оценили происходящее, познакомились и утвердительно сообщили, что речка-то Рейном называется! Но жители Шанхая, тогда еще не имевшего нынешнего названия, карбофос от отчаяния пить не стали, на потерю плюнули слюной и быстро обозвали Гангом мощный широкий приток напротив.

Манила, к крупным великим рекам как-то непривычная, к своему ужасу, не обнаружив под боком океана, ограничилась первоименованием собственной невеликой речки, восточнее города впадающей в Ганг, — ее обозвали Пасигу, как и утерянную родную. Манила по-тагальски «Там есть нила» — это трава речная. Удивительно, но примерно такая же водоросль и в этом мире плывет по реке Пасигу, напоминая жителям о городе вечного лета и солнца на тихоокеанском острове Лусон, оставшемся на «той Земле».

Так Ганг и остался Гангом.

Летим, звеним мотором и корпусом, кустистые берега быстро уходят за корму.

Алеет восток, еще прохладное небо дышит утренней свежестью, проснувшиеся речные птицы лениво разминаются на коротком плече, готовясь стартовать к местам кормлений. Тихо. Парадоксальным образом громкое ворчание двигателя, стабильно работающего на высоких оборотах, уже стало привычным и не мешает человеку с развитым относительным слухом различать сторонние звуки.

Меня интересуют звуки техногенные — их не слышу, река пуста.

Как я уже отмечал, вода в Ганге более мутная, по сравнению с прозрачной рейнской водичкой. Так она еще и теплее, такое впечатление, что где-то на востоке река протекает через Великие Пустоши и там, без вмешательства холодных горных притоков, прогревается градусов до двадцати пяти. Все условия для купания в заводях, уже пробовал.

— Подплываем! — с воодушевлением крикнула Zicke.

И сам вижу.

Большой тяжеловесный замок стоит на северном берегу реки.

Это Интрамурос — относительно недавно поставленный на эти земли наследник гордости старой Манилы, старинной испанской крепости. В «старой» истории испанцы поступили просто: четыреста лет назад пушками раскатали поселение раджи Солимана в пыль. И построили свою цитадель, вечно благородный каменный город с ратушей, фортом Сантьяго и собором. В этой истории Писатели еще на старте подарили похожее сооружение анклаву филиппинцев. Судя по всему, историческая память обросших мхом крепостных стен цитадели пока не пригодилась, все целенькое. В былые времена ни один «индио», а именно так пренебрежительно называли островитян, не имел шансов пройтись по улицам Интрамуроса. Кроме прислуги и наемников. Сейчас островитяне — желанные потребители услуг, соседи и союзники Манилы. Часть монокластеров влилась, часть привязана к городу договором.

Мы с Ленни в Крепость не пойдем, хоть и очень хочется, — Джай не советовал. Пройти внутрь можно по предъявлении любого документа, удостоверяющего личность, внутреннего пропуска или карточки жителя анклава. Проверка простая и быстрая, но и она нам не нужна: людей с белой кожей тут немного. А отношения у Манилы с Берном и Шанхаем не из самых лучших, даже системной торговли нет, лишь самодеятельность частных лиц. Вот ведь… Ладно, Шанхай — сосед и конкурент. А «виксы»? Интересно, так с кем же у Берна хорошие отношения? В общем, палиться не будем, экзекуц-процедуры в Маниле жесткие — любят местные полицаи пользовать удары бамбуковыми палками по голым пяткам и глупым затылкам провинившихся дурней, не вовремя высунувших голову выше всех.

Серая громада все ближе, возле нее центральный причал с маленьким черным пароходиком, самым настоящим, с длинной трубой с полоской! Причал там удобный, но он нам не нужен — по советам старших товарищей будем подходить не к такому шикарному, но куда как более демократическому — торговому.

За Крепостью лежит Лас Пиньяс, более-менее благополучный крошечный пригород Манилы. К северу от цитадели, в километре, судя по небрежно накаляканной индусом схеме, есть Навотас — район откровенной бедноты, где живет голь перекатная. В старом мире это кладбище, где, кроме покойников, устроились и живые-бедные. Здесь хоронят в другом месте, но название осталось. Туда мы ни ногой. Как в обоих мирах мрачно шутят филиппинцы, самый опасный город в Восточном полушарии — это, конечно, Сайгон, правда, пока не найденный, но зато второе место прочно удерживает Манила.

Широкий и длинный дощатый причал все ближе. Народу не видно, но лодок в секциях причала много. Берег пуст, большинство манильцев, похоже, еще спит. Лишь одинокий улыбающийся мент или охранник смиренно поджидает нас — сонный, похоже, действительно добродушный. На поясе большой блестящий револьвер и дубинка-тонфа, на груди какой-то значок.

«Гугль» легонько ткнулся бортом о привальную доску, я быстро выскочил на причал, начал вязать конец на рубленый деревянный кнехт.

Мент подошел ближе. Местная Манила по-прежнему говорит по-тагальски и по-английски. Я даже выучил одно важное слово — «мабухай»: в переводе с тагалога, языка тагалов, главной народности Филиппин, это означает «здравствуй».

— Мабухай!

— Мабухай! — И улыбчивый таможенник сразу перешел на английский. — Меня зовут Ванчай, я таец. Бригада охраны пристани и рынка. Кто, откуда, цель приезда?

Бригада? Звучит многообещающе.

Я вкратце стал рассказывать немудрящую легенду о шанхайском бытии молодого доморощенного агронома. А здесь прицениться хотим, техника нужна, культиватор или даже мини-трактор. Все это время боец бригады благосклонно качал головой, но, когда я споткнулся с переводом слова «прописка» и в сердцах произнес его по-русски, Ванчай вдруг резко оживился.

— Скажите «водка»! — неожиданно попросил он.

— Ну водка, — машинально брякнул я.

Поймал, подлец.

— О! Зема! — на отличном русском языке вскричал охранник. — Так ты русский! Подожди, зема, давай поговорим! Я ж из «лумумбария»! В РУДН[36] учился!

Как вы считаете, есть от чего обалдеть?

Удивительно, но я тут же проникся общностью прошлого: первый встреченный мной человек, судьбой связанный с Россией, некогда, пусть и временно, пребывавший там. Мы зацепились языками и начали бодро вспоминать сладкую московскую жизнь. Все на русском, и все мимо Ленни, которой и пришлось самой вытаскивать на берег невеликое наше имущество.

В конце короткого диалога КВН-таец произнес:

— Ну же, елки! В общем, не боись, бросай все, никто ничего тут не тронет и вас не обидит, обещаю эту, как ее, «крышу»! Только длинноствол нельзя, закрою в будке. А пистолеты носи… Ну скажи еще раз, друг, как тебя зовут!

Он аж приплясывал от восторга.

— Федя.

— Федя!!! Какое красивое слово, какие звуки! Это же чистая Москва! Федя-а… Ты же наверняка будешь в Россию пробираться?

Никогда и ни за что я не смогу скрыть цели своего похода. Всем все ясно.

— Ты же радио слушаешь? Они уже и футбольные матчи начали транслировать, на русском! У нас никто ничего не понимает, так им и перевожу, под пиво, в харчевне у старого китайца. И все болеют!