Крейсерова соната - Проханов Александр Андреевич - Страница 3

Плужников последний раз хлебнул свежий, пахнущий водорослями воздух, глотнул холодный малиновый сок зари и, цепляясь за хромированный поручень лестницы, ставя подошвы над пилоткой второго акустика, опустился в бархатно-теплое чрево, озаренное немеркнущим светом. В запахи металла и краски, сладких пластмасс и масел. В нутро огромной машины, по которой расторопные моряки расходились по отсекам, занимали места у пультов, у торпедных аппаратов, реакторов, погружаясь в едва ощутимую вибрацию громадной стальной оболочки. И уже неслась по лодке лающая «громкая связь». Работала автоматика навигации, энергетики, систем наведения.

Плужников, заняв пост акустика, перебирал наушники, касался пальцами клавиш и кнопок, окруженный стеклом, пластмассой и сталью. Почувствовал слабый упругий толчок, как если бы чья-то огромная ладонь легла ему на спину. Это значило, что лодка оттолкнулась от пирса, повлекла свои тысячи тонн на открытую воду. Все быстрей и быстрей, могуче и мощно, раздвигая залив, подымая черным угрюмым лбом тугой бурун. Командир стоял в рубке, чувствовал лицом давление твердого ветра, посылал команды на центральный пост, а оттуда в турбинные, ходовые отсеки. Солнце, маленькое, красное, вставало над сопками. Лодка удалялась от берега, сверкала на заливе как черное стекло. С горы, прижимая ладони к бровям, смотрели ей вслед женщины. Нинель, без платка, с рассыпанными волосами, крестила ее мелкими крестиками.

В надводном положении крейсер мощно бежал в проливе, среди волнистых гранитов, голых каменных сопок, на которых щетинились мачты, белели округлые колпаки, похожие на яйца огромной птицы, темнели отточенные стрелки зенитно-ракетных комплексов, защищавших военно-морскую базу. Льдистые воды тускло блестели на солнце, и пока над морем не нависли космические аппараты противника, не слетелись самолеты-разведчики «Орион», лодка торопилась в открытое море, в район погружения. Стальная длинная капля, наполненная оружием, компьютерами, с раскаленной ядерной сердцевиной. Достигнув расчетной точки, лодка тихо ушла в глубину, оставив на воде рубец солнца, который тут же исчез среди пляшущих волн.

Океан дышал кислородом, преломлял полярные спектры, перемешивал ледяные и теплые воды. Струился течениями, гнал рассолы, растворял белые осколки льдов. Давил непомерной тяжестью на подводные хребты и долины, под которыми клокотала жаркая магма. Был частью мировой воды, омывавшей землю.

Плужников, вооруженный акустическим комплексом, внимал океану. Наушники соединяли барабанные перепонки с чуткой антенной, помещенной в слепой голове корабля. Как если бы его живые, розовые уши были выведены в океан, омывались холодным потоком, различая бесчисленные переливы звуков. Безглазая стальная громада имела его розовые горячие уши, выступающие из прорезей лодки.

Некоторое время он слышал рокоты надводных кораблей, продвигавшихся в береговой зоне. Тяжко стуча, издавая мембранный клекот, прошел большой противолодочник. Поместил свои винты, серые стальные уступы, глубинные бомбометы и пушки в его расширенную ушную раковину. Шум турбулентной волной омывал его сердце. Отражался на экране колючими всплесками.

Плужников передал на центральный пост информацию о противолодочнике:

– По пеленгу тридцать обнаружена цель!.. Предположительно – надводная!.. Классификация…

Похрустывая, как если бы винт рубил не воду, а сочную, чуть подмороженную капусту, встречным курсом двигался рыболовецкий траулер. Ухо поместило в себя обшарпанные, с потеками ржавчины борта, трюмы с серебряным слитком слипшейся сельди, прорезиненные робы уставших рыбаков, стакан водки в красном кулаке капитана. И об этом узнал командир, окруженный приборными досками, пряча подводную лодку в непрозрачный для звука слой соленой воды.

– По пеленгу двадцать пять обнаружена цель!.. Предположительно, надводная!.. Классификация…

Похрипывая, сердито булькая, приближался норвежский сухогруз. Плужников держал в поле слуха длинную клепаную палубу с разноцветными контейнерами, овальную рубку с толстым стеклом, красивый дубовый штурвал, окованный медью, за которым стоял рыжий рулевой.

Надводные корабли медленно вплывали в его ухо. Вызывали легкое дребезжание височной кости. Держались под сводом черепа, подобно туманным видениям. А потом исчезали как тени.

Лодка вильнула к северу. Ушла от проторенных корабельных маршрутов, беря курс на полюс. Пустынный, лишенный механизмов и металлических конструкций океан зазвучал таинственными хорами, как если бы в ушах переливались бесконечные пышные радуги.

В слуховой памяти Плужникова, словно на магнитной ленте, было записано множество подводных мелодий. Плужников наслаждался и пьянел от этой музыки. Погружался в сладостное созерцание, в сон наяву. Каждый звук моря порождал абстрактные образы, напоминавшие спектральные галлюцинации. Всякое живое существо источало пузырек звука и нежный цветной пучок. Любая капелька, сталкиваясь с другой, чуть слышно звенела, рождая слабую цветную корпускулу.

Сейчас он слушал звук, похожий на треск стрекозиных крыльев, словно сшибались стеклянные ворохи, комкались и ломались нежные перепонки, шелестели хрупкие слюдяные пластины. Это двигался косяк сельди. Темное облако состояло из тысяч стремительных рыб, мелькающих плавников и хвостов, отточенных глазастых голов. Их чешуйчатые тела терлись одно о другое. Перед каждой заостренной головой возникал водяной бурун. Море трескалось от переполнявшей его жизни. Лодка расталкивала холодное рыбное месиво. Борта искрили от бесчисленных скользящих прикосновений. Антенна трепетала от волнообразных колебаний. В ухе Плужникова растопырила сверкающие перепонки, выпучила фиолетово-серебряные глаза огромная яркая рыбина, окруженная изумрудным свечением.

Теперь он внимал легким стукам, слабым скрипам, хрупким потрескиваниям. Словно кто-то вколачивал множество крохотных гвоздиков, водил изящными лобзиками, делал надрезы стекла, протирал салфеткой край певучего стеклянного сосуда, ввинчивал в древесину буравчики, надкалывал каленые орешки. Лодка шла сквозь необъятную тучу планктона, который размножался, увеличивал массу, вытягивал в океане длинные вялые протуберанцы. На слиянии холодных и теплых вод море кипело рождавшимися бесчисленными тварями, напоминало густой бульон, куда вторглась тяжкая громада лодки, окруженная неисчислимыми рачками, креветками, икринками, клубеньками. Они сталкивались, ударяли в лодку хрупкими панцирями, щекотали ее волосяными усиками, долбили игольчатыми клювами, налипали живым трепещущим студнем. Все это трепетало, волновалось, пело, брызгало плодоносными капельками, источало пульсирующее млечное свечение. Плужников, очарованный божественным хором несметных торжествующих жизней, удерживал в своем чутком ухе увеличенную во сто крат розовую креветку с золотыми глазами, прозрачным женственным тельцем, шевелящимися нежными усиками. Узорная раковина уха, и в ней, словно в раме, царственный портрет креветки.

Океан огласился иными звуками. Казалось, кто-то вдыхает слова в глубокий гулкий кувшин. В глубине сосуда исчезают согласные звуки и остается булькающее, бессловесное пение. Голоса были человечьими, но молвь, на которой изъяснялись подводные создания, была невнятна, как древний язык, пригодный для обозначения лишь самых важных понятий, таких как солнце, вода, любовь, бессмертие. На этом изначальном, от сотворения мира, языке, говорили касатки – глянцевитые киты, игравшие вокруг лодки, принимавшие ее за огромного медлительного сородича. Водили вокруг нее хороводы, заманивали в свой круг, нежно к ней прижимались. Плужников чувствовал сквозь сталь их близкие, глазированные тела, гладкие ласты, фиолетовые выпуклые глаза. Касатки нежились, ласкали друг друга. Самцы танцевали, играли мускулами. В самках, в горячих темных утробах, созревали детеныши. Матери несли их в студеных потоках, выпуская серебряные цепи воздушных пузырей. Подымали прекрасные глаза ввысь, откуда проникали зеленоватые лучи полярного солнца. Плужников слушал божественный язык китов. Старался понять его смысл. Ему казалось, что киты говорят о нем, зовут к себе, в соленую играющую стихию. Его восхищенное ухо заключало в себе фиолетовое, с серебряным пятном, китовое око.