Крейсерова соната - Проханов Александр Андреевич - Страница 24

– Благодарите московских торговцев мебелью, – отозвался Мэр. – Они поделились с нами доходами, когда я стал намекать им, что земля покоится вовсе не на трех китах.

– Затем, как я понимаю, вами почти подготовлена церемония уничтожения космической станции «Мир». Выбрана смотровая площадка на Воробьевых горах. Установлена трибуна для почетных гостей с удобными креслами. Припасены телескопы, бинокли, подзорные трубы. Выпущен буклет, посвященный истории станции. Я уверен, что все приглашенные, включая дипломатов, банкиров и членов правительства, не пропустят возможность увидеть, как в ночном московском небе сгорает гордость советского Космоса.

– Можете быть уверены, – самодовольно заметил Мэр. – Мы извлечем из этого зрелища максимум коммерческого эффекта. Только такой бездарный правитель, как Счастливчик, мог допустить, чтобы потопление крейсера «Москва» не превратилось в увлекательное, нарядное шоу. Будь я на его месте, это вылилось бы в международный праздник на воде, в парусные гонки, аттракционы с Нептуном, парад военных кораблей. Стоимость билета колебалась бы от трех тысяч долларов и выше. Это был бы праздник города, праздник Москвы, перенесенный к Северному полюсу.

– Суть операции в том, что на борту космической станции установлен боевой лазер, совмещенный с компьютером и системой наведения. Этот секретный лазер – единственный из советской программы «Звездных войн», которую мы остановили и демонтировали по просьбе американских друзей. Пролетая над Москвой, за несколько секунд до сгорания станции, лазер будет наведен на кресло, где разместится мишень. Цель будет поражена лучом в лоб. На небе будет сверкать звездный дождь от сгорающей станции, и когда заметят убитого в кресле, его смерть можно объяснить несчастным случаем – попаданием в него микроскопического осколка станции.

– Модельера убьет метеорит!.. Неподражаемо!.. – от возбуждения Мэр бурлил вокруг себя воду. Плинтус был также взволнован услышанным. Его зоб раздулся и стал нежно-голубым, как пузырь у весенней лягушки, находящейся в состоянии полового перевозбуждения.

– Но как, скажите, будет обеспечено прицельное попадание?

– Номер кресла будет введен в компьютер, а тот в состоянии направить луч хоть в дырочку от пуговицы на вашей ширинке, – снисходительно, как наивному гуманитарию, пояснял Буранчик.

– Но есть ли гарантия того, что Модельер придет на праздник сожжения «Мира»? – все еще тревожился Плинтус.

– Он будет считать, что это его затея. Он – великий драматург, и в числе устроителей праздника его имя набрано самыми крупными буквами. Главной тайной является номер кресла, в котором разместится мишень. Этот номер введен в бортовой компьютер, управляющий наведением лазера. В это кресло на смотровой трибуне служитель отведет и посадит того, кто является мишенью.

– Браво!.. – ликовал Мэр, окунаясь с головой в воду, выныривая обратно, голый, лысый, блестящий, с дышащей грудью, на которой слипшиеся волосы образовали свастику, словно Мэр был скинхедом. – Эй, кто там есть!.. – громко позвал он. На его крик появился бородатый служитель с сачком, склонился в молчаливом поклоне, – Теперь, любезный, мы созрели. Можешь пустить к нам «мамочек».

Служитель удалился. Медная решетка в кафельной стене бассейна отворилась, и в воду как темные глянцевитые торпеды метнулись дельфины. Молодые резвые самки стали носиться из края в край, пеня воду, разрезая ее стеклянными плавниками, взлетая в бурных фонтанах, оглядывая людей счастливыми выпуклыми глазами. Утолив первую радость свободы, они стали приближаться к купальщикам, ластились к ним, касались нежными телами, прижимались белыми шелковистыми животами. Мэр изловчился, вскочил на дельфиниху, и та со смеющимися глазами, похожая на актрису Минелли, ринулась по воде, играя серповидным хвостом. Мэр вцепился в ее стеклянный плавник, обвил упругое туловище скрещенными ногами. Покрикивал, повизгивал. Мчался на ней в бурунах и брызгах как фантастический наездник.

Плинтус изнывал под ласками водяного страстного зверя. Самка, по пояс в воде, обнимала его, наваливалась млечной теплой грудью, целовала тонким изящным ртом. Соскальзывала вниз, обвивала торс, нежно целуя в пах. Плинтус, закрыв глаза, издавал сладостные курлыканья. Его зоб трепетал, приобретя раскаленно-алый прозрачный цвет. Сквозь стенки просвечивали кумранские свитки и щипчики для снятия нагара, которые он проглотил в раннем детстве.

Игрища в бассейне продолжались долго, в то время как наверху, в торжественном гулком соборе, шла панихида, пылали свечи, диакон разрывал истомившиеся сердца громоподобным рыдающим рыком. Утомленные дельфинихи вяло уплыли в аквариум. А вкусившие услад купальщики, в засосах, оставленных страстными, неосторожными подругами, отправились в душевую, где выяснилось, что Мэр и Плинтус, в отличие от легкомысленного Буранчика, предпочли безопасный секс.

Расходились дружески пожимая руки. «Мерседесы» выносили их из подземных стоянок, из-под пластмассово-белых стен собора. Мчали в разные края Москвы, окутанной осенним сиянием.

Через час в рабочий кабинет Модельера вошли разведчики из спецслужбы «Блюдущие вместе». Служитель, похожий на голубоглазого инока, подававший Мэру и Плинтусу морковный сок. Горбоносый, испанского вида, скотник, присматривающий за андалузскими быками. Бородач из бассейна, все еще чуть влажный и пахнущий хлоркой. Все трое выложили перед Модельером аудиокассеты с записями разговоров. Потирая ладони, не торопясь ставить их в портативный проигрыватель, Модельер поглядывал на кассеты, приговаривая: «Нуте-с, нуте-с…»

Аня сидела в сумерках занавешенной комнаты, у изголовья своей кровати, в которой спал неведомый пришелец. Плед на его груди тихо вздымался и опускался. Слабо золотилась приподнятая бровь. На лбу, словно звезда, багровел незаживший ожог. Лежавший перед ней человек хлебнул горя, которое запечатало ему уста, залепило глаза и уши, пометило множеством ожогов и ссадин. Горе гуляло по родной земле, заглядывало в каждый дом, в каждую душу, и люди повсюду горевали, кто тихо, обливаясь беззвучными слезами, кто криком крича, колотясь головой о стену. Но мало кто слышал друг друга. Аня, разнося по домам конвертики писем, соединяла это разрозненное горе в клетчатое покрывало.

Она и сама горевала, сама нуждалась в сочувствии. Ей хотелось сесть под горящую вечернюю лампу, положить перед собой стопку чистых листов и писать одно бесконечное, печальное и сладостное письмо о своем одиночестве, о своей несостоявшейся жизни, о неслучившемся счастье. Отправить письмо в окружавшую ее пустоту, откуда никогда и никто не пришлет ей ответ.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Из храма трое заговорщиков, утонув в благоухающей, замшевой глубине машин, направились каждый к своей заветной цели.

Буранчик помчался в Звездный городок на встречу с космистами, которые готовились спалить над Москвой орбитальную станцию «Мир»…

Плинтус торопился домой, в тишину кабинета, где ждала его почти завершенная книга «Мед и пепел» – о сладостных демократических иллюзиях, которыми как акридами питались отважные и честные либералы, и о горьких угольках, в которые превратил эти мечтания жестокий и коварный Счастливчик…

Мэр поехал в Думу, где разгоралась жаркая политическая схватка между его сторонниками и депутатами пропрезидентских фракций.

Обе стороны, обладая почти равными возможностями в Думе, мерились силами, стараясь провести каждый свою версию важнейшего для России закона.

Президентская версия звучала так: «Сокращение народонаселения России до пятидесяти миллионов человек». Версия либеральных сторонников Мэра звучала иначе: «Сокращение народонаселения России до шестидесяти миллионов человек, с последующим замедлением темпов падения». Исход голосования определял расстановку политических сил в стране и мог, в случае успеха либерально настроенных фракций, серьезно повлиять на рейтинг Президента.

Здание Думы на Охотном ряду было построено в стиле тяжеловесной сталинской мебели. Напоминало огромный каменный диван или дубовый комод, в котором твердый и властный резец выточил герб СССР. Когда-то здесь размещался супермозг большевистской экономики. Многоумные государственники запускали заводы, города, электростанции. Планировали расходы на мировую революцию, освоение планет, достижение человеком бессмертия. Теперь этих утопистов и тоталитарных мыслителей сменил депутатский корпус новой, свободной России. Политические споры, блеск идей и воззрений, цветущее разнообразие партий и лидеров составляло гордость молодого российского парламентаризма. Однако и он себя исчерпал. Был готов уступить место просвещенной монархии. Счастливчик, замышлявший восхождение на престол, больше не нуждался в парламенте, как не нуждается в вялых желтых лепестках созревший огурец. По замыслу Модельера, большого знатока музеев и ревнителя театральных действ, здание Думы должно было превратиться в Музей российского парламентаризма. Для этого сохранялась вся атрибутика Думы, кабинеты и залы, буфеты и туалеты. Но места в овальных рядах зала заседаний должны были украсить восковые фигуры депутатов последнего созыва. Они же, восковые копии депутатов, размещались в кабинетах у телефонов и компьютеров. Они же стояли в очереди перед буфетными стойками. Некоторые же, из мягкого воска, располагались в туалетах и в комнатах для интимных свиданий.