Звездные раны - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 6

В это время вернулся посыльной Алиханов, виновато глянул на Ячменного:

– Нету Циклопа в вагончике. И поблизости нету.

– А где Гнутый?!

– Он на буровой, что-то маракует. А Циклоп куда-то отошел, может, где в кустах сидит. Должен подойти…

– Его уже три дня как нет! – рыкнул начальник партии. – И нечего тут темнить!

– И в Матвеевке не было! – с готовностью доложил тот. – Агидель сказала, не появлялся уже больше недели!

– Свободен, – бросил Зимогор, приступая к Ячменному вплотную. – Так кто подбросил спирт? Уж не эта ли Агидель?

– Издеваетесь, – в сторону сказал Ячменный. – Она по другой части…

Зимогор обвел глазами строй, остановился на Ячменном.

– Если тебе наплевать, – спокойно проговорил он, – если ты в нефтеразведку собрался… То мне подавно наплевать на все здесь! И на всех! Между прочим, я предупреждал!..

И, не договорив, отправился вниз по склону, куда все время тянуло взгляд: огромный малахитовый кедровник сверху напоминал бушующие морские волны, только не слышно было грохота прибоя. Хотелось нырнуть в эту молчаливую стихию и уйти на дно…

На склоне Зимогор запутался в маскировочных сетях, пришпиленных к земле, однако не стал искать прохода, деловито достал складной нож и прорезал дыру – аккурат по своему росту. Спустившись к речке, он поискал брод, но обнаружил пунктирную дорожку, выложенную из крупных камней, перескочил на другую сторону и вошел в лес.

Темный кедровник изнутри тоже напоминал взволнованную и застывшую воду, и, так же как на дне, здесь было тихо, когда наверху, в кронах, с криком носились птицы и гулял ветер, стряхивая на землю зависшие на хвое потоки воды и зрелые шишки. Они падали с глухим стуком, иногда густо, как дождь, и чудилось, кто-то стоит на берегу этого озера и бросает камешки. Ленивые, объевшиеся бурундуки безбоязненно передвигались совсем рядом, словно караси в тине, рыжие белки напоминали золотых рыбок…

Зимогор поднял шишку, отшелушил: крупный темно-коричневый орех легко вываливался в ладонь. Он расщелкал несколько штук, прежде чем вспомнил, что здесь все отравлено, однако это не остановило. Вкус крепких маслянистых ядер походил на сладкий сыр, который мать иногда варила сама. И увлекаемый этим вкусом детства, он шел в глубь кедровника, подбирал шишки и щелкал, испытывая такое же детское ощущение беззаботности и легкости. Он вспоминал, как брел здесь весной, одержимый любопытством и легким, затаенным страхом оттого, что на глазах оживает природа и он идет из ранней весны, изо льдов, снежной каши прямо в лето, где растет трава, поют птицы и пахнет сенокосом. Он даже стал узнавать места: вот два упавших от древности скрещенных кедра, через которые не то что перешагнуть – перелезть трудновато: от дождя все осклизло, а сухие сучки острейшие, как железнодорожные костыли.

Сейчас будет луг, где и явилась ему женщина по имени Лаксана…

И увлекшись, не сразу заметил, что за ним следят – идут чуть ли не по пятам, почти не скрываясь. Зимогор встал за кедр, выждал минуту и резко высунулся: солдатик в мокром камуфляже, с карабином за плечом был пойман врасплох, однако помедлил и нехотя спрятался за дерево.

Олег подошел к нему, смерил взглядом растрепанную, смущенную фигуру.

– Ты что за мной ходишь?

– Командир приказал, – вяло пожал плечами охранник.

– Зачем? Составить мне компанию?

– Никак нет. Охранять…

– От кого?

– У нас тут режимный объект, – нехотя объяснил солдат. – Положено охранять весь начальствующий состав партии.

– Я обойдусь. Здесь меня не тронут.

– Как сказать. – Солдат огляделся. – Тут пещерный медведь ходит… Да и люди есть всякие…

– Какие, например?

– Да бандиты натуральные. Один Баркоша чего стоит!

– Баркоша? Это кто такой?

– Кто его знает?.. Говорят, раньше мусорщиком работал, космический мусор в Манорае собирал, – охотно объяснил солдатик. – А с весны, как ступени падать перестали, безработный. Собрал банду и промышляет по лесам…

– Грабит, что ли?

– Говорят, пещерного медведя ловит, по заказу Академии наук…

– Я же не медведь!

– У него с головой что-то… Стрельнет по ошибке. Он здорово стреляет! Даже на звук!

– А ты-то стрелять умеешь? – усмехнулся Зимогор. – Ну-ка, пальни в шишку! Собьешь или нет?

Парень секунду поцелился в крону кедра и дал короткую очередь – на землю полетела лишь хвоя…

– Вот это охрана! – заключил Олег и взял автомат из рук солдата. – Смотри, как это делается!

Он вскинул автомат, однако поставил его на предохранитель и закинул за плечо.

– Двигай на объект! Такие стрелки мне не нужны!

– Отдайте автомат, – заканючил тот. – Нельзя же… Не имею права передавать оружие… Верните, пожалуйста!

– Поздно пить боржоми, парень. – Зимогор пошел в глубь леса.

– Но мне же влетит! За автомат!

– Скажи, медведь отобрал!

– Ну пожалуйста, товарищ Зимогор! Отдайте!..

– Иди и скажи командиру: я в охране не нуждаюсь! – Олег развернул его, как мешок, и толкнул в спину. – Увижу еще, крадешься сзади, – плохо будет.

Ему не хотелось нарушать внутреннего равновесия, и потому он даже не злился на идиотские приказы начальника охраны, однако солдатик не послушался, встал поодаль, наблюдая за бурундуками, шелушащими орехи. Зимогор молча отломил увесистый сук и пошел на охранника; тот побежал и все-таки получил раз вдоль спины – оглянулся обидчиво, словно поджал хвост, и виновато скрылся в кедраче. Олег тем временем побежал в другую сторону, к лугу, желая оторваться подальше от назойливого стража и остаться одному.

Это удалось лишь через полчаса, по крайней мере больше не казалось, что за спиной кто-то есть. И вновь вернувшись к воспоминаниям весны, он неожиданно подумал, что солдатик ползал за ним вовсе не из соображений безопасности приезжего начальника – скорее всего получил приказ присматривать за ним, чтобы не увидел чего лишнего или не залез, куда не просят.

И никак уже не мог отвязаться от этой мысли. Даже когда стал подходить к опушке кедровника, за которым начинался тот памятный луг…

Но вместо него в просветах между стволами деревьев зазеленела высокая молодая поросль – будто лес вымахал за лето! Зимогор вышел на опушку, непроизвольно прислонился к кедру и какое-то время стоял не шевелясь.

Тогда Лаксана первый раз позвала его из смурнеющего вечернего пространства: огромный луг впереди был в островах леса, будто в родимых пятнах…

Сейчас же он не узнал места, которое так часто вспоминал, оно отпечаталось в памяти, как фотография. Нет, очертания луга были те же – вдали розовели заснеженные гольцы, и солнце светило так же, разве что тогда был закат. Но откуда-то впереди взялся молодой лес – роща, напоминающая бамбуковую! И пропали курганы, поросшие огромными старыми соснами…

Обыкновенная луговая трава не могла быть такой высокой…

Он забрел в глубь травы и примерился, как это обычно делают, чтобы на фотографии показать размеры предмета – кладут рядом горный компас, геологический молоток, трехкопеечную монетку…

Два человеческих роста.

С подступающим, сосущим страхом он медленно осознал, что теряет ощущение формы. Да, бывало, что перестаешь чувствовать время, бывало, что сонный плутал по квартире, не в силах отыскать дверь, случалось потом в ночной степи, что утрачивалось ощущение места. Но никогда он не терял чувства соразмерности вещей и предметов.

Но если для возвращения времени и места достаточно взглянуть на часы или компас, то сейчас он вдруг понял, что на свете не существует прибора, определяющего соразмерность пространства.

Он сел, скользя спиной по шершавому стволу дерева, рассмотрел свои руки, потом отнятый у солдата автомат, потянулся и потрогал гигантский корень, косо уходящий в землю, подобрал шишку, величиной в три своих кулака…

Он никогда ничего подобного не испытывал – сочетание несочетаемых чувств: недоумение, потрясение и возмущение одновременно! А в прошлый раз, весной, когда Зимогор пришел сюда, все было определенно и ясно, хотя тоже было потрясение, однако же радостно-печальное, щемящее и жизнетворное…