Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Звездные раны - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 13


13
Изменить размер шрифта:

Тогда Святослав Людвигович забрал статью и засекретил все, что было связано с Балганской впадиной, – благо, что сектор работал в режиме строжайшей государственной тайны, допуск к которой имели единицы. А летом, взяв отпуск, он в одиночку поехал на Таймыр, не имея пропуска в погранзону, обошел все посты и добрался до реки Балганки. Даже чтобы пройти впадину насквозь, потребовалось две недели: внутренний диаметр отпечатавшегося в земной коре каравая достигал семидесяти километров, но был еще и внешний, стокилометровый круг, очерченный цепью гор, растертых и обработанных ледником. На дне котловины – труднопроходимая летом тундра, на ее бортах – развалы голубоватых от лишайника глыб и камней, которые в дождливую погоду становятся кусками мыла. А из космоса все выглядело чистенько и красиво.

К тому же весь отпуск шел дождь – нормальное таймырское лето…

На обратном пути его арестовали пограничники в норильском аэропорту за незаконное вторжение в зону, причем взяли как шпиона, поскольку с собой у нарушителя оказался рюкзак с образцами пород и десятками отснятых фотоаппаратом «ФЭД» пленок. Препроводили в Красноярск, где посадили за решетку и возбудили дело. Институт мог бы походатайствовать и прекратить его в самом зародыше, а Насадного вернуть домой, но обиженные на него столпы науки хлопотать за него не спешили, и пришлось два месяца сидеть на нарах, пока шло разбирательство. Святослава Людвиговича наконец оштрафовали и отпустили, и даже вернули вещи – рюкзак с образцами и проявленные в кагэбэшных лабораториях пленки. Самодеятельность и строптивость кандидату наук обошлись дорого: во главе сектора сидел уже другой человек, а ему предложили место младшего научного сотрудника, по сути – лаборанта. Да еще строго-настрого внушили, что Балганская впадина – вулкан и ничто иное, имеет земное происхождение и нечего отвлекаться на космические глупости.

Святослав Людвигович хотел доказать обратное: Таймырская котловина имеет космическое происхождение, то есть это метеоритный кратер, подобный лунному, и называется одним словом – астроблема, доселе науке неведомая. Анализ привезенных образцов, сделанный в лаборатории тайно от руководства, вначале обескуражил и поверг в уныние. Оказалось, Насадный притащил с Таймыра обыкновенные, ничем не примечательные брекчевидные лавовые и туфовые породы, характерные для области вулканической деятельности. А материнскими, подстилающими породами оказались гнейсы архейского возраста.

Гнейс означало – гнилой…

Консультации с опытными вулканологами и их заключение разочаровали еще больше. Насадный не признавался им, откуда привез образцы, чтобы не быть смешным…

Короче говоря, лет эдак миллионов полста назад из жерла вулкана вырвался фонтан магмы, пепла, газа и все это разлилось, разлетелось по округе в сотню километров, перемешалось и застыло. И так стояло, пока не началось оледенение, после чего от лунного ландшафта осталась цепочка холмов, расставленных по кругу. Не ясно только, почему на месте извержения возник не конус, как обычно, а впадина. Возможно, произошло опускание участка земной поверхности, а возможно, на этом месте уже была глубокая котловина, почему и произошел прорыв расплава… Святослав Людвигович долго ходил понурый, пока не получил химических анализов, которые пришлось делать на стороне и за деньги через одного знакомого лаборанта. Тот внезапно обнадежил интересным результатом: химсостав гнейсов и застывшей магмы практически одинаков, разве что последняя претерпела температурное воздействие. То есть будто кто-то переплавил эти гнилые породы и вылил в котловину.

Это значит, нет вулканической магмы и нет жерла вулкана!

И еще заметил, что в лавах и туфах очень высокое содержание углерода, которого мало в подстилающих гнейсах: вероятно, произошли некоторые термохимические процессы…

Всю зиму Насадный рисовал апокалипсические картины космической катастрофы, благо в институте неплохо научили работать с акварелью – раскрашивать геологические карты. И выглядели они примерно одинаково: огромный, до семидесяти километров в диаметре, метеорит или болид приблизился к земле, вошел в ее атмосферу, и спрессованный воздух разогрелся выше трех тысяч градусов, и гнейсы, по сути, растаяли под ним, как тает снег от горячего потока. А от высочайшего давления произошел выплеск расплава, отчего образовалась впадина, обрамленная горами. Сам метеорит сгорел в этом огне и обратился либо в пепел и газообразные вещества, либо в столб пара, если был просто блуждающим по Вселенной куском льда.

И осталась на земле звездная рана…

Акварель не позволяла выразить динамику явления – он перешел на масло, и к весне его комната в коммуналке на Кронверкской превратилась в выставочный зал живописи, а сам кандидат наук – в одержимого, с блистающим взором, полухудожника, полуфантаста. В институте его стали считать не то что больным, а как бы не очень здоровым человеком, повредившимся на космических катастрофах. Он же больше всего боялся быть смешным, даже когда в блокадном Ленинграде умирал с голоду, сидя возле ног часового у хлебного ларька, лениво жующего горбушку. Можно бы попросить, но от дистрофии он выглядел как лягушачий головастик – лоб шире плеч, и голова уже не держится на шее, все время падает то влево, то вправо, словно поплавок на волнах. Часовой смотрел, жевал и ухмылялся…

В начале лета он пригласил к себе домой бывшего подчиненного по сектору дешифрирования аспиранта Рожина и показал картины. Часа полтора ошалевший аспирант рассматривал полотна и схемы, после чего сам стал одержимым, будто эта нарисованная космическая катастрофа была инфекционным заболеванием. Таким способом обретя себе единомышленника, Святослав Людвигович выправил разрешения на въезд в погранзону и, получив отпуск, снова двинул на Таймыр, теперь уже не один. И сделали за месяц в два раза больше, образцов привезли четыре рюкзака и открыли Пестрые скалы – двухсотметровой высоты обнажение брекчиевидной толщи на реке Балганке, где отвесная стена была словно раскрашена всеми цветами радуги и напоминала расцветку таджикских тканей. Насадный был почти уверен, что отыщет среди этой пестроты остатки метеоритного вещества или даже обломки его, но знакомый лаборант из химлаборатории на сей раз сильно разочаровал: ничего космического в исследованных образцах не нашел. Кроме той пыли, которая летела из Вселенной и оседала на землю естественным образом. Аспирант Рожин слегка подостыл и стал даже редко появляться у Насадного, а тот тем временем с помощью молотка и набора зубил крошил и дробил привезенные куски крепчайших пород, выбирая из каменного праха отдельные разноцветные, а больше темно-серые, невзрачные песчинки. А когда надоело, у того же лаборанта купил бутыль тяжелой воды и принялся высаживать их более современным способом.

Когда этих песчинок набралась хорошая щепоть, Насадный позвал Рожина, показал ему плоды трудов своих, а также результат собственных минералогических анализов и сказал:

– Садись, Миша, и пиши кандидатскую.

У аспиранта затряслись руки и голос.

– А ты?.. А вы?

– А я поехал в Совет Министров выколачивать деньги на экспедицию, – ответил он, пряча в карман мешочек с алмазами.

Впоследствии Рожин защитил сразу докторскую диссертацию, а сам Насадный был произведен в членкоры Академии наук и через год – в академики.

Алмазы были настолько привычны для его сознания, что давно не вызывали каких-то особых чувств. Но и загадочная солонка, оставленная Зимогором, хоть и будоражила воображение, однако при этом не захватывала его так, как некогда алмазы метеоритного происхождения. В голове сидела горькая, болезненная мысль о проданном городе, и Насадный понимал, что никогда не сможет отторгнуть ее; к ней следовало привыкнуть, как родители привыкают к преждевременной и ошеломляющей смерти своего дитяти. Привыкнуть и жить дальше с этой горечью до последнего часа.

Зимогор оставил ему пустую солонку, и вот теперь, рассматривая ее и проделывая нехитрые опыты с электроникой, академик лишь пожимал плечами, не зная, как относиться к столь необычному предмету и более всего к утверждению, что там была некая соль, добытая из недр Манорайской впадины, которая якобы и является родиной человечества.