День поминовения - Кристи Агата - Страница 32

– Да, но то делалось в интересах государства, когда речь шла о политике. А теперь перед нами сугубо частное дело. Я сильно сомневаюсь, чтобы в данном случае мне удалось чего-то добиться.

– Добиться можно всего, если проявить решительность.

Лорд Киддерминстер покраснел от гнева.

– Я бы не стал этого делать, даже если бы мог! Знаешь, как это называется? Злоупотребление общественным положением!

– Что же, если Сандру арестуют и будут судить, ты откажешься нанять ей лучших адвокатов, не станешь делать все от тебя зависящее, чтобы вызволить ее из беды, в чем бы она ни была виновна?

– Ну о чем ты говоришь? Это же совсем другое дело. Как вы, женщины, не понимаете разницы!

Леди Киддерминстер смолчала, пропустив мимо ушей эту шпильку. К Сандре она была привязана меньше, чем к другим своим детям, но сейчас Сандре грозила опасность, и в эту минуту леди Киддерминстер была только матерью, готовой всеми правдами и неправдами защищать свое дитя. Она должна спасти Сандру, чего бы это ни стоило.

– В любом случае, – сказал лорд Киддерминстер, – Сандре не могут предъявить официального обвинения, пока против нее нет достаточного количества улик. Что касается меня, то я отказываюсь верить, что моя дочь убийца. И как это ты, Викки, можешь хоть на минуту допустить такую мысль? У меня просто в голове не укладывается.

Его жена снова промолчала, и лорд Киддерминстер вышел от нее с тяжелым чувством. Подумать только, что Викки – Викки, которую он так давно, так близко знал, – вдруг раскрылась перед ним с такой неожиданной и пугающей стороны!

Глава 5

Рейс застал Рут Лессинг поглощенной разбором каких-то деловых бумаг за большим письменным столом. На ней был строгий черный костюм и белая блузка. Он был приятно поражен ее спокойной, несуетливой деловитостью. Он сразу же заметил черные круги под глазами и горькую складку у губ, но горе ее – если это было горе – находилось у Рут под таким же жестким контролем, как и все остальные чувства.

Рейс изложил цель своего посещения, и она живо отозвалась:

– Я очень рада, что вы пришли. Конечно, я знаю, кто вы. Мистер Бартон ждал вас вчера вечером, не так ли? Я помню, как он это сказал.

– А не помните ли вы, когда именно он объявил об этом? Во время вечера или заранее?

Она задумалась.

– Это было, когда все уже собрались и садились за стол. Помню, меня даже немного удивило… – Она смешалась и слегка покраснела. – Удивило, конечно, не то, что он вас пригласил. Вы его старый друг, я знаю. И вы должны были присутствовать на том вечере, год назад. Меня удивило другое: почему мистер Бартон, пригласив вас, не пригласил еще одну даму, чтобы уравнять число мужчин и женщин. Правда, вы предупредили его, что опоздаете или, возможно, совсем не придете. – Она неожиданно умолкла. – Боже, какая я бестолковая! Рассказываю вам о каких-то пустяках. Я сегодня совсем ничего не соображаю.

– Тем не менее вы явились в контору как обычно?

– Разумеется. – Она была явно удивлена, почти шокирована. – Это же моя обязанность. Столько всего нужно разобрать и привести в порядок.

– Джордж всегда говорил мне, что во всем полагается на вас, – мягко сказал Рейс.

Рут отвернулась. Он увидел, как она судорожно сглотнула подкативший к горлу комок – очевидно, пыталась сдержать слезы. Отсутствие всяких подчеркнутых проявлений горя почти полностью убедило его, что она невиновна. Почти, но все же не на сто процентов. Полковнику приходилось сталкиваться с женщинами, обладавшими прекрасными актерскими способностями; бывало, что и покрасневшие веки, и черные круги под глазами объяснялись не натуральными причинами, а искусно наложенным гримом.

Он решил повременить с окончательными выводами и подумал: «Чего-чего, а хладнокровия ей не занимать».

Рут снова повернулась к столу и в ответ на его последнее замечание сказала ровным голосом:

– Я проработала с ним много лет. В апреле будет семь. Я знала его привычки, и он, кажется, мне доверял.

– Я в этом не сомневаюсь. Кстати, скоро у вас перерыв. Может быть, мы выйдем вместе и где-нибудь позавтракаем? Мне многое хотелось бы вам сказать.

– Спасибо, с удовольствием.

Рейс привел ее в знакомый ему ресторанчик, удобный тем, что столики там были расставлены на большом расстоянии друг от друга и можно было поговорить без помех.

Он заказал завтрак и, когда официант удалился, окинул взглядом свою спутницу. Несомненно, интересная девушка – гладкие темные волосы, твердо очерченные рот и подбородок.

Пока не подали завтрак, они беседовали на отвлеченные темы. Она слушала внимательно и отвечала разумно и с пониманием дела.

Довольно скоро она сама сказала:

– Вы ведь, наверное, хотите поговорить о вчерашних событиях? Пожалуйста, не стесняйтесь. Это до такой степени не укладывается в голове, что мне даже легче будет, если я с кем-то поговорю. Если бы все не произошло на моих глазах, я бы ни за что не поверила.

– Инспектор Кемп с вами уже беседовал?

– Да, вчера. Он как будто умный и компетентный человек. – Она помолчала. – Неужели это было убийство, полковник?

– А что, Кемп высказал такое мнение?

– Он ничего прямо не утверждал, но это явствовало из характера его вопросов.

– А вы сами, мисс Лессинг, как вы считаете? Похоже это на самоубийство? Ваше мнение особенно ценно. Вы хорошо знали Бартона и провели с ним весь вчерашний день. Как он вам показался? Был ли он в своем обычном настроении или, может быть, был чем-нибудь обеспокоен, расстроен, взволнован?

Она ответила с некоторым колебанием:

– Это трудный вопрос. Мистер Бартон был действительно расстроен и взволнован, но на это имелись причины.

Она рассказала об осложнениях, возникших в связи с Виктором Дрейком, и в двух словах обрисовала тернистый жизненный путь этого молодого человека.

– Гм, – сказал Рейс, – пресловутая паршивая овца! И Бартон, вы говорите, был расстроен именно из-за него?

Рут ответила, помедлив:

– Не знаю, сумею ли я объяснить. Видите ли, я слишком хорошо знала мистера Бартона. Эта история на него, конечно, подействовала. Тем более что миссис Дрейк, как всегда, пришла в истерическое состояние. Поэтому, естественно, ему хотелось все это поскорее уладить. Но одновременно у меня сложилось впечатление…

– Какое именно, мисс Лессинг? Мне почему-то кажется, что у вас не бывает ложных впечатлений.

– Видите ли, я почувствовала, что на этот раз в его раздражении против Виктора Дрейка кроется что-то еще. Дела Дрейка нам приходилось в той или иной форме улаживать и раньше. Около года назад, когда у него стряслась очередная беда, он приехал в Англию, тогда мы посадили его на пароход и отправили в Южную Америку, а уже в июне он опять прислал телеграмму и просил денег. Так что я уже привыкла к реакции мистера Бартона на Дрейка. Но вот вчера мне показалось, что его вывело из себя не столько содержание телеграммы, сколько ее несвоевременность – она пришла, как нарочно, в тот самый день, когда мистер Бартон был целиком поглощен приготовлениями к празднику. Всякие дополнительные хлопоты в этот день были совсем некстати.

– Вам не показалось странным, что мистер Бартон так беспокоился об этом вечере?

– Да, я об этом думала. Он придавал ему какое-то особое значение, прямо не мог его дождаться, как ребенок.

– А вам не приходило в голову, что вечер был задуман с какой-то особой целью?

– Вы имеете в виду тот факт, что он был почти точным повторением того вечера, на котором покончила с собой миссис Бартон?

– Да.

– Откровенно говоря, мне показалось это диким.

– Но Джордж ничего не объяснял и ничем не делился с вами?

Она замотала головой.

– Скажите мне, мисс Лесинг, а не возникало ли у вас сомнений в том, что миссис Бартон покончила с собой?

Она была поражена.

– Сомнений?! Нет, никогда.

– Джордж Бартон не намекал вам, что его жена была убита?

Она смотрела на него в изумлении.