Взрыв - Желязны Роджер Джозеф - Страница 19

– Ваш урожай погибнет на корню, когда вода перестанет поступать, – заметил инженер.

– Однако по вашей диаграмме этого сказать нельзя, – управляющий выключил экран, – через систему по-прежнему поступает восемьдесят пять процентов тепла. Если вы будете убеждать людей, что им грозит неминуемая опасность, то вас просто поднимут на смех.

– А разве вы никогда не слышали о малых мерах предосторожности?…

– У нас будет время подумать о ваших превентивных мерах после того, как мы соберем капусту, а пока я попрошу Управление удобрений сделать смесь менее густой и провести антисолевую обработку. Скоро вы увидите, что закупоривания исчезнут.

– Но это не…

– Я отвечаю за целостность системы, и пусть каждый занимается своим делом, – заявил Давенпорт.

– Тогда я официально прошу поднять эту проблему на ближайшем собрании города. Наши люди должны знать…

– Люди хотят собирать урожай и получать деньги по накладным, а вы собираетесь произвести переоборудование всей подструктуры. Господин Камен, я понял ваши замыслы и во сколько обойдется такая перестройка. По вашим планам, нам придется трудиться не покладая рук, и мы не успеем заняться насущными делами. Всякий в колонии прекрасно знает это.

Питер Камен поморщился и прикусил верхнюю губу.

– Тогда это останется на вашей совести.

– Это моя работа, она всегда была такой, – вежливо ответил Давенпорт.

Компания «Мюррей-Хилл лабораториз»,

      Джерсиборо, штат Нью-Йорк, 20 марта 2081 г.

Харви Соммерштайн наблюдал, как на экране вспыхивали отметки, исходящие от каскадных вызовов станции непрерывного небесного зондирования.

Несколько раз в секунду, сотни, а то и тысячи раз на дню кусочки неземной материи входили в верхние слои земной атмосферы на высотах от восьмидесяти до ста двадцати километров. Двигаясь со скоростью порядка сорока двух километров в секунду, эти остатки старых комет и астероиды практически всегда сгорали, вспыхивая яркой зеленой искоркой и оставляя за собой недолговечный след из густых ионов.

Во второй половине столетия человечество научилось использовать ионные следы, отражавшие сгустки радиочастот. Эти следы произвели настоящую революцию в электросвязи, ведь они оказались дешевле медных кабелей и стеклянных волокон, значительно больше числом, нежели спутники на геосинхронизированных орбитах, а главное, их отражательная способность превосходила ионосферную.

Трюк был очень прост: навести на небо радиолуч, сообщить сигналу изменяемую траекторию и запрограммировать чувствительный элемент на поиск вспышки и, как только система обнаружит искру, осуществить мгновенную передачу. Угол склонения совпадал с углом возвышения во всерасширяющейся плоскости, и, как результат, соединение происходило незамедлительно.

Все в порядке, успокоил себя Соммерштайн, все давно об этом знают. Воображение тем не менее подсказывало ему, что если этот принцип с успехом применяется на Земле, то почему бы не попробовать сделать то же самое в открытом космосе?

Проблемы с передачей сигналов по земному шару в основном возникали из-за линии прямой видимости, ограниченной горизонтом и горными цепями. Разве не по этой причине связисты давно устремили взоры в небо?

Однако в открытом космосе таких проблем практически не существовало. Прямая радиосвязь со спутника от одной орбиты к другой или сеансы радиосвязи Земли с Луной и другими колониями были нормальным явлением.

Все так, если не принимать во внимание ряд небесных уголков, таких, как обратная сторона Луны, вечно темная половина Марса или любой из спутников Юпитера и Сатурна в обратной фазе, а также всякий объект, находящийся на дальней стороне солнечной короны. Как было бы здорово отыскать путь отражения сигналов под острыми или тупыми углами вне Солнечной системы. Тогда отпала бы необходимость использовать вращающиеся на эксцентрических орбитах механические ретрансляторы, эти современные аналоги миллионов километров медной проволоки.

Подобный трюк с насыщенными ионами треками метеоров легко удавался в земной атмосфере, но в межпланетном пространстве подобного феномена не существовало. Соммерштайн уже пытался использовать в качестве ретрансляторов астероиды, но в силу того, что преобладающую часть среди них составляли хондриды, чьи внешние слои состояли из кремнистых и углеродных соединений, нужного эффекта достичь не удалось, да и на сами астероиды нельзя было полагаться.

Хотя, возможно, имеется иное техническое решение.

Соммерштайн продолжал наблюдать за вспыхивающими на экране искорками, пытаясь представить себе, как это могло бы выглядеть.

Часть третья

За восемь минут до взрыва

Глава 8

Сияние славы

Рев!

      Рев!

                Рев!

                     Рев!

Подобно излучине одной из величайших рек зеленой планеты плазма течет, изгибается и низвергается вниз на поверхность солнечной атмосферы. Запертому на мосту из сжимаемых газов плазмоту приходится приноравливаться к изменениям потока. Ему приходится сражаться с турбулентностью колышущихся слоев, готовых ежесекундно вытолкнуть его в густую горячую пустоту короны, сомкнувшейся вокруг газовой трубы. И даже понимая, что его никто не услышит, плазмот кричит, но все звуки тонут в сверхзвуковом реве бури.

Поворот!

      В сторону!

                Кручение!

                     Вверх!

Магнитный поток создает колоссальные объемы энергии, пока плазменная трубка продолжает оставаться привязанной к одному месту в фотосфере. Подобно скрученной в невидимые кольца змее, она лежит высоко над солнечной поверхностью. Протуберанец накапливает огромный потенциал вдоль километровой динамо-машины горячего газа, бессмысленно вращающейся в поверхностном конвекционном слое.

Каждый новый тераватт электрического потенциала треплет одежду и иссушает сознание плазмота. Интенсивный поток постепенно разрушает последовательность закодированных ионов, да – нет, наружу – внутрь, которые составляют самую суть плазмотной структуры. По мере увеличения напряженности плазмот движется все медленнее и хаотичнее, сопротивление газам ослабевает. Его существо становится все жарче и тоньше, сливаясь с плазмой, текущей в этом энергетическом Мальстриме. Он медленно угасает.

Пим!

      Пиим!

                Пииим!

                     Пиииим!

На борту «Гипериона», 21 марта 2081 г.,

      18.34 единого времени

Доктор Ганнибал Фриде застыл от удивления. В замкнутом пространстве слышались лишь звуки из охлаждающей системы, напоминая ему, что корабль живет повседневной жизнью.

На мониторе его взору открывался солнечный диск, который в свете альфа-водородных эмиссий походил на золотую монету, в центре которой зияла черная дыра. Настроив датчики, Фриде увидел, что аномалия похожа на две пулевых пробоины, две сквозных раны, заключенных в серый ореол с размытыми границами. Основное солнечное пятно простиралось с запада на восток на двадцать два градуса вдоль диска, чуть ниже экватора.