Чёрный трон - Желязны Роджер Джозеф - Страница 36

Шесть министров повисли в воздухе.

Принц Просперо и министр, к которому он был прикреплен, остались внизу. Тень пробежала у меня по лицу. Я направился к своему тайнику.

Петерс подбежал к стене и выхватил факел из рук кариатиды. Он двинулся к центру зала, туда, где теперь висели шесть министров, наслаждавшиеся последним танцем Трипетты.

Он прикоснулся пламенеющим жезлом к каждому из них по очереди. Смола хорошо горит. Они вспыхнули.

Панические крики раздавались тут и там, но их теперь перекрывали крики и стоны живых свеч, которые извивались и корчились от боли. Громыхали и скрежетали цепи, тени, как злые духи, прыгали по стенам. Все это пронизывал звук, словно идущий из преисподней. Я сразу понял, что это был невеселый смех Петерса.

Обернувшись, принц быстро оценил ситуацию. Из-под своего костюма он достал пистолет, поднял его, прицелился в Петерса. Откуда-то возникла мохнатая фигура и бросилась на него. Он выстрелил.

Эмерсон рухнул.

За этим последовала всеобщая паника. Сабля была у меня в руке. Шесть министров извивались, стонали и светились над головой. Петерс взревел, закрепил лебедку и расправил плечи. Потом он попытался выйти, но путь ему преграждала человеческая стена.

Потом огромные черные часы стали отбивать полночь.

Не успело отзвучать эхо последнего удара, как все собравшиеся затихли. Было неясно, что произошло. Как будто странный ветер проник в зал и незримой рукой коснулся каждого присутствовавшего, лишив нас речи и сковав движения.

Кроме одного. Я первым это понял, потому что единственным движущимся предметом, возникшим из темного угла, который легко мог скрывать узкий проход, была эта фигура. Гротескный костюм притягивал взгляды всех, кто на него смотрел. Это было не что иное, как тело давно умершего, и наиболее вероятной причиной этого было то, чего пыталась избежать толпа, собравшаяся здесь, — Красная Смерть.

Поступь ее была нескладной и шаткой, кожа одновременно бледной, как поганка, и пунцовой, как кровь, когда она переходила от тени к свету и снова в тень. Это неверное продвижение было ужасным в облаке запахов склепа, которые позднее дошли до меня. Причудливое обличье, могильный дух, приводящее в оцепенение выражение лица и неуклонное продвижение, — все это словно было воплощением самого возмездия.

Но это явление не столько испугало меня, сколько навело на мысль о том, что это не была маска, или грим, или специально сделанный костюм. Я знал этого человека, видел его в дальнем конце нашего тоннеля, где Петерс снял с него пестрый кафтан, колпак и бубенцы. Это был Фортунато, чахоточный пьяный приятель Монтрезора. Мертвый, мертвый, мертвый и каким-то образом оживший, он двигался по проходу, который образовался перед ним. Пошатываясь, подошел он к Просперо, чтобы обнять его. Просперо вскрикнул от прикосновения и упал на пол, одной ногой запутался в цепях и увлек за собой своего последнего министра.

Тишина взорвалась. Вновь начались шум и суматоха. В дрожащих руках появились кинжалы. Я взмахнул саблей и позвал Петерса. Я взял факел и, когда он посмотрел в мою сторону, указал ему туда, где, как я думал был потайной ход. Бросив последний взгляд на дело своих рук и тоскливо посмотрев на своего бывшего приятеля, Петерс пробился сквозь толпу и последовал за мной.

Стихотворение без названия, Эдгар Алан Перри

10

Эдгар Алан По скончался. Он умер позавчера в Балтиморе. Это известие многих удивит, но мало, кто будет горевать об этом. Поэт был хорошо известен у нас в стране; у него были читатели в Англии и в северных государствах континентальной Европы; но у него было мало, а может и вовсе не было, друзей; и сожаления по поводу его кончины будут выражены в связи с тем, что в его лице литература потеряла одну из своих наиболее ярких, но загадочных звезд.

Нью-Йорк, Дейли Трибюн

«Людвиг» (Руфус Грисуолд)

Проход, по которому мы шли, заканчивался лестницей, которая вела вниз к другому коридору, проходящему под площадью. Когда мы пробирались по ним, Петерс двигался механически, ослепленный горем и совершенно опустошенный. Сначала я ничего не говорил, просто шел и помогал ему, пока мы не оказались в тоннеле позади чулана, через который входили. Путь был почти засыпан, частично обрушившейся стеной. Нам все-таки удалось боком кое-как протиснуться сквозь узкую и пыльную щель.

В связи с этим мне удалось убедить Петерса расстаться с костюмом шута. После этого мы прихватили инструменты, которые оставили в начале года, входя сюда.

На другом конце тоннеля со стороны города Монтрезор заделал выход стеной. Это означало, что Фортунато тоже был замурован внутри. Это ужасное злодейство было сродни тем, что описаны в сказках мастера мрачных историй Э.Т.А.Гофмана, чьи произведения помогали мне коротать время в армии, когда я стоял на посту. Если бы мы бросили инструменты в колодец, как предлагал Монтрезор, мы бы оказались в ловушке.

Петерс бил молотком с нечеловеческой силой. Вместо того, чтобы помогать ему, я просто отошел в сторону. В считанные минуты он пробил дырку в стене; этого было достаточно, чтобы мы вышли наружу.

Быстро поднявшись из подвала, мы обошли весь дом. В то время как никаких признаков Монтрезора не было, Лиги в ответ на мои призывы вышла из верхних комнат. Грин примостился на ее плече.

— Перри, на фиг! На фиг, Перри! — приветствовала меня птица.

— Все в порядке, Лиги? — спросил я.

— Да.

— А Вальдемар?

— Как всегда.

— Где Монтрезор?

— Ушел, — ответила она.

— У меня такое чувство, что нам следует сделать то же.

— Да, я упаковала некоторые вещи.

— Я принесу багаж.

— Он уже внизу.

— Вы знали, что мы придем?

— Я послала Фортунато за вами.

— Почему?

— Пришло время.

— Как мы поедем?

— Есть повозка, — ответила она, — за конюшней на заднем дворе.

— Тогда, я думаю, нам следует собраться и направиться к границе.

— Нет, — ответила она, — до Барселоны, а там — морем. «Эйдолон» должна ожидать нас там.

— Как все это устроилось?

— Энни методом внушения направила туда капитана Гая, совсем недавно.

— Как вы узнали об этом?

— Я собиралась сделать это сама, когда обнаружила, что это все уже сделано.

— Действительно, — сказал я, — она ваша…

— В конюшне не осталось ни одной живой лошади, — продолжала она. — Помогите мне снять со стены этот гобелен.

Я посмотрел на стену. На гобелена была изображена картина: один человек наносит удар другому; в отдалении, на плане картины, стоит, как статуя, лошадь исполинских размеров и необычной масти. Я пододвинул к стене небольшой столик, встал на него и снял гобелен. Когда я скатывал его в рулон, спросил: — Нам нужна эта вещь по какой-то особой причине?

— Да, — ответила она.

Мы с Петерсом вынесли ящик с Вальдемаром и гобелен во двор. Пока мы грузили Вальдемара, я услышал ржание лошади.

Потом обойдя повозку сбоку, подошла Лиги, ведя огромного коня. Когда они приблизились, она сделала вокруг животного несколько пассов.

— Помогите мне запрячь его, Эдди, — попросила она.

Во мне проснулись кавалерийские инстинкты, и я ласково похлопал коня, не спеша подведя его к упряжи. Мне было жаль его. Как бы силен он ни был, будет нелегко выполнять работу, предназначенную для четырех обычных лошадей. Конечно, мы теперь без Эмерсон, с нами нет извозчика и большей части багажа.

Обходя повозку, я заметил гобелен, расстеленный на мостовой двора. В то время, как один человек все еще закалывал другого, огромная лошадь с переднего плана исчезла. Мне не хотелось думать о значении всего этого. Тут я услышал смех, а когда обернулся, увидел Лиги с развевающимися на ветру волосами, с белым рядом красивых зубов; на мгновение мне показалось, что странный бледный свет окутывает ее, но это светились ее глаза.