Вещий Олег - Павлищева Наталья Павловна - Страница 27

– Под себя-а-а… – Глаза у конунга совсем круглыми стали, даже усы вроде выше вздернулись.

– Для тебя, ярл, оговорился я, – пригнул голову Рольф.

Рюрику вдруг стало весело:

– А я не против, бери под себя, бери и дань, только после мне ее отдавай!

Оглушительно захохотал. Долго смеялся, потом вдруг посерьезнел, на лавку сел, ноги выпрямил, точно хотел, чтоб Рольф с него обувь снял, смотрел выжидая. Это для варяга унижение, если заставит, как раба, с себя обувь снимать, поэтому Рольф стоял, словно не понимая. В воздухе висело молчание, глаза смотрели в глаза, и хотя искры меж ними не пробегали, шла борьба. Наконец Рюрик сдался, ноги подогнул, а Рольфу показал, чтоб тот тоже садился. Конунг сразу даже обмяк как-то, уже спокойно сказал:

– Для того и позвал. Здесь будешь, крепость уже поставили, немного осталось, доделаешь. И крепко сидеть будешь, и дань собирать тоже…

Спросил Рольф, а боялся и вопроса, и ответа:

– А ты?

– Я? – Глаза Рюрика снова впились в лицо зятя. – Я в Скирингссал схожу. Не бойся, обратно вернусь быстро.

– Зачем? – удивился Рольф и тут же быстро добавил. – Зачем уходишь?

Конунг разозлился:

– Я перед тобой ответ держать должен?

– Нет, ярл, только не пойму, зачем себя опасности подвергать…

Похоже, Рольф просто не знал, что сказать, Рюрик снова оглушительно захохотал:

– От тебя ли такие слова слышу?! Рольф про опасность заговорил?

Ярл встал, прошел к маленькому окошку, глянул в него, словно что увидеть мог, потом снова к зятю:

– Без моря тошно, товары возьму и до весны в Скирингссале поторгую, а ты пока здесь порядок держать будешь.

Подумал Рольф: «Как ключник», да только сам того же хотел, поэтому возражать не стал. Рюрик ему другую задачу задал, сказал, что на днях и пойдет. Задумался Рольф, надо в Ладогу с ярлом идти, не то проклятая женщина успеет отцу пожаловаться. Знал бы, что все так повернется, сейчас с собой взял бы. Понял это и Рюрик, снова рассмеялся:

– Чего испугался, что Силькизиф мне про убитого тобой норманна расскажет? Хочешь, я ее с собой заберу да кому в Скирингссале отдам?

Ответить бы Рольфу, что согласен, да побоялся пытливого взгляда ярла, отрицательно покачал головой:

– Сам справлюсь.

– Ну, гляди, я ее знаю, ее мать утонула в море не по своей воле…

Жалел потом Рольф, что не согласился, но кто знает как лучше?

Рюрик с тех пор то и дело Хольмгард на зятя оставлял, а сам то в Скирингссал ходил, то вообще к Лотарю. В Скирингссал товары отменные возил, что со славян собирали, к Лотарю тоже, но как дары. Рольф был не против, даже лучше, когда Рюрика нет, сам хозяин. Аскольда не трогал, а остальные не мешали. Силькизиф осталась в Ладоге, видно, пробовала на мужа жаловаться, но отец не послушал, только Рольфу посоветовал ей волю дать, пусть развлекается. Еще Рюрик по окружающим землям ходил с боевой дружиной, примучивал. Так и поделили – Рольф в Ново Граде хозяйничал, конунг точно его воевода, то в Корелу, по за Изборск, то еще куда… Иногда Рольф даже усмехался про себя – ну и кто у словен правит, спрашивается?

Глава 17

Прошли четыре года с тех пор, как варяги прибыли в Ладогу, за это время крепости поставлены в Ладоге и Ново Граде, Рюрик один остался, поскольку и Трувор и Синеус отправились на Валгаллу, хотя и умерли не в бою, но славы достойны, доблестные викинги были. Рольф занимается все больше воспитанием Ингоря, у него самого два сына – Асмунд, названный в честь сводного брата, и Геррауд – в честь Рюрика. Но князь без его совета ничего не предпринимает, именно Ольг договаривается с местными князьями и дальними тоже, но всегда за спиной Рюрика, хотя и от его имени. Может, оттого, что князь далеко, а Ольг близко или еще из-за чего, но зятя любят больше тестя, надеются на его мудрость, советуются. Для Рюрика это удобно, пусть себе правит Рольф, а он для такого не гож, он варяг, и его место в море. Геррауду по ночам снятся соленые морские брызги, скрип уключин, вой ветра, рев бури. Просыпается и слышит только сверчка за печью. Это не для варяга!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Геррауд лежал с открытыми глазами и пытался представить себе, как хорошо сейчас в море. Ветер треплет волосы, забранные под полоску кожи на голове, шлем сброшен, когда нет врага, незачем его носить. Крепкие ноги упираются в доски, настеленные на палубе драккара, он дышит полной грудью… Парус не хлопает на ветру, Рюрик всегда умел поймать ветер, полотнище упруго натянуто, оно неудержимо влечет за собой драккар. Бьет барабан, задавая ритм гребцам, мерно взмахивают весла, хотя под парусом можно и не грести, но Рюрик и его дружина любят добавлять ходу своим драккарам. Вдруг ему показалось, что он слышит женское пение! Геррауд даже вздрогнул, но потом вспомнил, что так иногда пела мать, если было можно, когда на румах гребли. Дочь ободритского князя, Умила стала настоящей женщиной варяга! Она была красива и бесстрашна, хотя родилась не от сына Вотана.

Он вспомнил о планах Рольфа по захвату всех славянских земель постепенно. Надо Аскольда предостеречь, чтоб его не постигла участь Трувора. Хельги ни перед чем не остановится, чтобы власть получить. Не для себя, для своего Ингоря, которого Рюриковичем зовет. Странно все в жизни переплетается, его мать была дочерью ободритского князя Гостомысла, по велению которого славяне призвали Геррауда защищать их после смерти князя. Но Рюрику пришлось убить старшего внука Гостомысла Вадима Храброго, чтобы самому сесть в Ново Граде. Ильменские словене почему-то не любили Гостомыслова внука, иначе не позволили бы убить его прямо дома пришлому Рюрику. Рольф про это откуда-то знал, да, конечно, он много слушал купца-викинга, что они перехватили, Раголда, кажется. Хитрый купчишка не товар продает, больше знания. Дорогого его слова стоят, это сразу понял Ольг, щедро оплатил, зато и знает много. И таких купцов еще далеко разослал. Умно.

Снова улыбнулся в свои торчащие усы князь, пусть старается, он, Рюрик, потом найдет способ его убрать. А может, и нет, если станет до конца дней работать на его сыновей, то незачем.

Но сам Геррауд все равно рвется в море, на волю. Лес его душит, давит.

В зиму собрались на торжище в Плесков да в Изборск Торп с Отеней, что еще с лета жили в веси, Радога вдруг подхватилась с ними идти, мол, тетку проведать, как за Кариславом ушла, так и не видала. Сказали пришлые, что жива-здорова, но одно услышать, другое увидеть места, где девчонкой несмышленой бегала. Зорень с ней увязался. Сирко сначала против был, потом подумал, что пусть сходит жена с сыном, остальные дети дома побудут. Решили, что пока мужики в Плескове добычу сбывать станут, Радога с Зоренем в Изборске у тетки и погостят.

Дальняя дорога от веси до Плескова, а до Изборска еще дальше, только не одни Радога с сыном идут, не скучно. В Плескове Зорень все дивился, до тех пор только Ладогу видел, не похож Плесков на его родину, Ладога – город иной, там кто только ни жил, а тут все славянское. Торп с Отеней остались, а Радога с сыном сами в Изборск пошли, пристав к обозу. Как ближе подходить стали, у Радоги сердце зашлось, места свои узнает, Зореню про каждую кочку рассказать готова, где какой ручей да какая поляна даже под снегом видит. Теткина изба – почти крайняя, только с другого бока от Плескова, пока шли, много кого встретили. Дивятся те, кто Радогу узнал, уходила девчонка совсем, пришла взрослая женщина, и сын выше матери ростом.

Двор у тетки немаленький, только собаки вход заступили, залаяли точно на чужаков совсем, кинулся кто-то к двери, Радога тетку ожидала, а как увидела кто – обмерла. Человек, что выскочил, тоже онемел, стоят напротив друг дружки двое мужчин, один постарше, другой помоложе, ростом и статью одинаковые; глазами, всем младший старшего повторяет, точно срисовал кто; а Радога за горло схватилась, слова сказать не может, всего ждать могла, а вот что Карислава у тетки встретит – нет. И тетка сама во двор поспешает: