Попугай в пиджаке от Версаче - Александрова Наталья Николаевна - Страница 30

— Видишь вон ту бабу в черном платке? Ну, сутулая такая…

— Ну вижу…

— Это она, та самая белобрысая Зайценогова! — выпалила Лола. — Ну дела! И тут она, и там она!

— Ты точно знаешь?..

— А чего я, по-твоему, тут сижу? — огрызнулась Лола. — Для развлечения? Вон, всю куртку вымазала!

— Сиди тут и не высовывайся! — приказал Леня, заметив, что один из могильщиков погрузил инвентарь в тачку и пошел прочь. Второй остался для делового разговора с женщиной в платке, в результате которого, надо думать, некоторое количество денег должно было перекочевать из сумочки девицы в карманы могильщиков.

Маркиз поднял повыше воротник куртки, натянул на голову всегда имевшуюся у него в кармане кепку-бейсболку, выхватил из стеклянной банки, стоявшей на соседней могиле, довольно еще свежий букетик гвоздик и рванулся вперед, чтобы выскочить наперерез парню с тачкой. Он налетел на него и сделал вид, что сильно запыхался.

— Кого закопали-то, служивые? — вскричал он, показывая на могилу. — Не Сидоренко Иван Дмитрича?

— Не, бабу какую-то, — махнул рукой могильщик, — старуху, в общем…

Леня сделал вид, что перевел дух, потом вытер со лба несуществующий пот и достал из кармана сигареты.

— Значит, не туда я пришел, — сокрушался он, протягивая сигареты парню, — точно старуха это?

— Ну я тебе говорю, — парень закурил и посмотрел в засаленную записную книжку, —Лопатина Анна Ермолаевна, одна тысяча девятьсот двадцатый, две тысячи третий, вот! К мужу ее, Лопатину Федору Ивановичу…

— Точно, старуха, — Маркиз сделал вид, что совсем расстроился. — Я, понимаешь, дядю Ваню, Сидоренко-то, лет двадцать не видел, кто там его хоронит — понятия не имею! Да опоздал еще, вроде помню, что здесь место, где жена дяди Ванина.., да еще издали показалось, что девка эта знакомая, — он кивнул на черный платок.

— Не, это старухина племянница, что ли, пояснил могильщик. — Она там всем распоряжается, и венок от нее «Дорогой тете от Веры».

— Ну, спасибо, пойду дальше искать! вздохнул Маркиз.

— Все точно, — сообщил он Лоле, когда оказался рядом с ней за ангелом и заботливо вернул позаимствованный букетик на место, — это ее тетка. Что-то мне удивительно, с чего это вдруг на всех родственников этой Веры Зайценоговой мор напал почти в одночасье? Надо бы с этим делом разобраться…

Не обращая внимания на грязь, они, прячась за памятниками, отошли подальше и только там решились выйти на аллею.

— Ужас какой! — вздыхала Лола в машине. —Столько времени провести на кладбище! Этак можно живым трупом стать!

Дома Лола отправилась в ванную, а Маркиз заперся в своей комнате и плотно «повис» на телефоне. Он решил выяснить, кто такая была покойная Анна Ермолаевна Лопатина.

Когда Лола выползла из ванной через сорок минут, вся розовая, разомлевшая и пахнущая лавандой (несколько капелек лавандового масла, добавленного в воду, снимают стресс и успокаивают), Леня попался ей на дороге. Он страшно спешил.

— Хорошо, что в нашей квартире две ванные комнаты! — недовольно заговорил он. —Иначе я все время опаздывал бы!

— Куда это ты собрался? — удивилась Лола. — Я думала — посидим, поболтаем, чайку выпьем…

— Пока ты отмокала в своей лаванде, —Леня поморщился, — я выяснил множество интересных вещей. Не спрашивай, как, — заторопился он, хотя Лола и не думала спрашивать, — это мои производственные секреты. Значит, так, — начал он, отвернувшись к зеркалу, чтобы завязать галстук, — Анна Ермолаевна Лопатина — вдова Федора Ивановича Лопатина, известного партийного деятеля.

— Когда известного? — Лола сморщила носик. — Что-то я такого не знаю.

— Вот именно, дорогая, — Леня улыбнулся в зеркале, — ты смотришь в самую точку. Старуха умерла в возрасте восьмидесяти трех лет — возраст солидный, она была моложе своего мужа лет на пятнадцать, если мои информаторы не наврали. Впрочем, можно проверить, этот самый Федор Лопатин есть в каком-нибудь политическом словаре семидесятых годов. Умер он в семьдесят пятом, будучи на пенсии. В молодости он воевал в Гражданскую, потом пошел по линии НКВД, потом перешел на партийную работу, достиг там высот, после почему-то покатился вниз и закончил свою трудовую деятельность, занимая пост скромного начальника отдела в Смольном, откуда его тихо-мирно ушли на пенсию.

— Слушай, к чему ты мне это рассказываешь? — вскипела Лола. — Больше мне делать нечего, как про какого-то партийного функционера слушать! Что тут интересного?

— Лола, я тебя не узнаю! Ты стала нелюбопытной, а это плохо для нашей работы… — укоризненно проговорил Леня. — Дело в том, что этот самый Лопатин работал в НКВД. И до войны, и в войну. А после войны он оттуда ушел на партийную работу. А жена его нигде не работала. Не то она была артистка, не то несостоявшийся художник, в общем, собирала произведения искусства. То есть это он собирал.

Но про это стало известно только после его смерти, то есть какие-то слухи просочились, потому что вдова была еще женщина не старая и болталась по всяким салонам и выставкам. Коллекцию своего мужа она показывала очень немногим. И вот сейчас я встречаюсь с человеком, который должен быть осведомлен о коллекции вдовы Лопатиной. То есть покойной вдовы…

— Так не говорят, — заметила Лола, отбирая у Маркиза галстук и поворачивая его к себе лицом.

Она полюбовалась красивым узлом и сняла пылинку с его плеча.

— Спасибо, дорогая. — Маркиз чмокнул ее в щеку и испарился.

Маркиз вошел в антикварный магазин на Литейном проспекте, миновал зал, недовольно покосившись на пошленький туалетный столик карельской березы и картину неизвестного художника середины девятнадцатого века «Утро на птичьем дворе», толкнул дверь с надписью: «Посторонним вход воспрещен».

Охранник, лысый отставник с оловянными глазами, шагнул к нему, но Маркиз махнул рукой и бросил:

— К Артуру!

В кабинете хозяина царила уютная полутьма. По стенам висели портреты осанистых вельмож и их очаровательных жен в кружевах и парче. Артур, низенький толстячок с живыми бегающими глазками, сидел в глубоком кресле за помпезным столом черного дерева с бронзовыми накладками и курил тоненькую темную сигарету.

— Здорово, Артур! — Маркиз протянул руку хозяину кабинета. — Ты что это, никак женские сигареты куришь?

— Что бы ты в этом что-нибудь понимал! поморщился Артур, приподнявшись из-за стола и удостоив Маркиза рукопожатия — мягкого и влажного, как малосольная селедка. —Какими судьбами?

Отношение Артура к Маркизу было сложным и неоднозначным. С одной стороны, Леня мог иногда недорого продать какую-нибудь случайно попавшую в руки по-настоящему ценную вещь или поделиться интересной информацией. С другой стороны, он был слишком самостоятелен, не подчинялся ни одному из криминальных авторитетов, а это опасно, и Артур, при его рискованном бизнесе, опасался случайно попасть в немилость из-за контакта с свободолюбивым мошенником. Во всяком случае, следовало соблюдать осторожность.

— Так что же тебя привело в мою берлогу?

— Артурчик, ты все знаешь! — Леня сел верхом на стул (Россия, ампир, десятые годы девятнадцатого века).

— Ты мне льстишь, Леня, — Артур откинулся на спинку стула, — а раз ты льстишь, значит, тебе что-то от меня нужно.

— Информация.

— Какая?

— Тебе что-нибудь говорит такая фамилия — Лопатин?

— Ничего! — уверенно заявил Артур, но именно по этой уверенности, а также по тому, как забегали его глазки, Леня понял, что попал в точку.

— Так-таки и ничего? — Леня придвинулся вместе со стулом к черному инкрустированному столу, за которым Артур окопался, как за бруствером окопа. — Первый раз слышишь?

— Вот те крест!

— Артур, ты некрещеный! А помнишь то бюро красного дерева?

— С круглой консолью? — Глазки Артура плотоядно зажглись.

— С круглой консолью, — подтвердил Маркиз.

— И с потайными ящиками?

— Именно!

— И ты мне его продашь?

— Продам, живоглот, и очень дешево, если ты поделишься со мной информацией! Представляешь, за такую неосязаемую вещь, как информация, ты получишь замечательное бюро раннего классицизма!