Мелодия души - Бэлоу Мэри - Страница 15

Похоже, она прочла его мысли и, медленно покачав головой, сделала приглашающий жест рукой, а потом приложила пальцы этой руки к своему сердцу.

Он вспомнил, что это был один из их тайных жестов, означающий: «Присоединяйся ко мне. Мне нужно твое общество».

Интересно, помнит ли она, подумал он, или жест сделан бессознательно?

Он сказал себе, что не должен стараться вернуть прошлое, Эмми стала женщиной, у нее своя жизнь. Она уже не ребенок, готовый слушать, как он изливает все свои беды и несчастья. Усмехнувшись, он быстро взбежал наверх и встал с ней рядом.

– Он сказал, что вернется в дом и увидится с тобой за завтраком, – проговорил Эшли. – Сказал, что вам нужно продолжить разговор. Больше ничего важного. Тебе, наверно, хотелось узнать, что он говорил, когда ты отвернулась, Эмми? Не бойся, я не подслушивал. Вы поссорились?

Она не ответила.

– Хочешь поговорить об этом? – спросил он, улыбнувшись ей. Это был не простой вопрос. Он знал, что Эмми всегда умела, хотя бы с помощью жестов, сделать так, чтобы он ее понял. Правда, это было давно. – Рассказать все как старому другу, Эмми?

Как ни странно, ему хотелось с сочувствием выслушать Эмми. Вернуть хотя бы частично то, что она щедро давала ему. Забыть на несколько мгновений о своих бедах.

Ее глаза скользнули в сторону, потом снова остановились на его лице. Она подняла брови. Он посмотрел туда, куда она указала глазами.

– Картина? – спросил он. – Вы поссорились из-за картины? Она ему не понравилась? Это так, Эмми? Ты хочешь, чтобы я посмотрел ее и высказал свое мнение?

Она схватила его за локоть, покачала головой и быстро отдернула руку. В ее глазах он заметил смятение, даже страх. Она боялась показать ему свою картину?

Она указала рукой в направлении дома, потом на себя.

Обеими руками она обвела себя с головы до ног и отступила на шаг, чтобы он мог разглядеть ее. В глазах ее он заметил раскаяние.

– Ему не понравился твой вид? – фыркнул Эшли. – Не понимаю почему, Эмми? Он, должно быть, болван. Вчера, когда я еще не узнал тебя, меня потрясла твоя красота.

А сегодня утром ты в сто раз красивее. Сегодня ты – это ты. Похоже, он совсем не знает тебя, Эмми! Неужели он знает только красавицу, которой ты была вечером?

У нее вспыхнули щеки, и она стала еще красивее. Эшли испытал большое облегчение, увидев утром ту прежнюю Эмми, создание, которому естественнее находиться на лоне природы, чем в бальном зале. Хотя по правде говоря, он был ослеплен ее красотой в бальном зале еще до того, как узнал, кто перед ним. Но и там она была не такой, как остальные женщины. Пытаться вынудить Эмми походить на других означало бы заставить ее острее ощущать себя неполноценной. Она отличалась от окружающих, но неполноценной не была. Неужели никто этого не понял? Даже Анна.., или Люк? Но много ли он знал о ней теперь? Он не видел ее и не вспоминал в течение семи лет.

– Ты выходишь за него замуж, Эмми? – спросил он.

Пауэлл, несомненно, готов был смириться с ее неспособностью слышать и говорить. Наверное, несправедливо судить о нем по неодобрению, которое он выразил несколько минут назад, очевидно, по поводу того, что нарисовано на картине.

Она кивнула. Но, как только что она объяснила ему жестами, этот человек не одобрил и ее вид. А ведь сейчас Эмми была гораздо больше похожа сама на себя, чем та ослепительная красавица на балу. Неодобрение, высказанное Пауэллом, не сулило ничего хорошего.

– Ты любишь его, маленький олененок? – спросил Эшли, с грустью подумав, что старое прозвище больше не подходит ей.

Она уклонилась от ответа. Конечно, ее чувства к жениху его не касались. Эшли стал для нее чужим, как и она для него. Несколько минут они стояли, глядя друг на друга. Он почувствовал себя так спокойно, как не чувствовал уже давно. Многие недели, месяцы. Было в Эмми что-то такое... В ней всегда было что-то особенное.

Эмми протянула к нему руки ладонями вверх и поманила пальцами. Еще один когда-то придуманный ими жест, означавший: «Расскажи мне о себе». Это предлагалось не из вежливости. Он видел в ее глазах подлинный интерес, сожаление и ощутил искушение поступить так, как поступал много лет назад: излить перед ней душу. Рассказать ей все. Эмми всегда его понимала, хотя до нее доходило далеко не каждое сказанное им слово.

Одной рукой она указала на камень, выступающий из воды, уселась на него, не дожидаясь ответа, и, опустив в воду босую ногу, принялась болтать ею. Он сел рядом, и она, подобрав ноги, обхватила колени руками и, внимательно глядя на него, приготовилась «слушать». Ему показалось, что перед ним снова та девочка, которой она была тогда, а он – тот юноша, каким был прежде.

– Я уехал в Индию, бросив вызов судьбе, – начал он, – чтобы работать и составить себе состояние. Но прежде всего мне хотелось проверить, на что я способен, доказать, что могу сам добиться всего в жизни. Ты это понимаешь, Эмми?

– Да, – сказала она взглядом, обойдясь без кивка и улыбки.

– И у меня все получилось, – продолжал он; – Казалось, осуществилась моя мечта, я был очень счастлив. Конечно, там приходилось постоянно воевать с французами, но опасность лишь придавала жизни остроту. У меня есть друзья среди военных, например, майор Родерик Каннингем...

Эмили смотрела на него, не отводя взгляда, потом снова сделала манящий жест пальцами, требуя, чтобы он продолжал.

– Потом я встретил Элис, – сказал он так, будто эта встреча положила конец его счастью. – Ее отец, сэр Александр Керси, был моим начальником в компании. Она только что приехала в Индию после внезапной смерти брата, а я тогда был тяжело болен: меня трепала жестокая лихорадка. Мой слуга сообщил Керси о болезни, и, когда я очнулся, она сидела рядом, обтирая влажным полотенцем мое лицо. В течение нескольких недель она без устали ухаживала за мной. Элис была очень хороша собой, Эмми; миниатюрная, хорошо сложенная, темноволосая, с тихим голоском. Разве удивительно, что я безумно влюбился в нее?

– Нет, – сказала она своими большими и спокойными глазами, чуть улыбнувшись. По ее напряженному взгляду он понял, что она прочла по губам каждое слово. – Нет, это вполне понятно.

Еще бы не понять! Элис была нежна и терпелива. Она сильно горевала по умершему брату и ценила его сочувствие и внимание. Она тоже влюбилась в него. И они поженились.

– Мы поженились после нескольких недель знакомства, Эмми, – снова заговорил он, – поженились, чтобы жить счастливо до конца своих дней.

Эмили на мгновение прикоснулась к его руке. Должно быть, горечь в его голосе отразилась в выражении лица.

– Почему ты несчастлив? – спросил ее пылающий взгляд под вопросительно поднятыми бровями. – Почему ты вернулся домой? – Не требовалось ни слов, ни жестов.

Он не видывал человека с таким выразительным лицом, как у Эмми.

– Умер ее отец, – попытался он объяснить. – Как муж Элис я унаследовал его имение и огромное состояние.

К тому же надо было подумать о Томасе... А может быть, Эмми, стимула не осталось. Я скучал по дому, и мне захотелось вернуться в Англию. Ведь я всегда говорил, что вернусь, когда сколочу состояние, чтобы осесть на своей земле и жить в мире и покое со своей семьей.

Она понимала, что все не так просто, как он говорит. И сказала ему своими выразительными и умными глазами, что знает: ему плохо, ему больно – хотя и не понимает причины. Возможно, она не все поняла из того, что он рассказал, но поняла основное. И еще она поняла, что он рассказал ей не все.

Эшли не хотел говорить больше, чем сказал. У нее своя жизнь. И жених, с которым, кажется, возникли разногласия. Их предстоит уладить. Зачем обременять ее своими горестями? К тому же он теперь не тот юноша, который эгоистично облегчал свою душу перед благословенным слушателем. Он научился не перекладывать свои беды на плечи других. И хотя он вернулся в Боуден, к Люку и даже к Эмми, но знал еще до прибытия сюда, что ни один из них не сможет ему помочь – прежде всего потому, что он сам не позволит им это сделать. Хотя и с большим трудом, но он научился теперь полагаться на собственные силы. Он бросил взгляд в сторону мольберта и улыбнулся.