Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад - Петрушевская Людмила Стефановна - Страница 44

— Он не должен видеть меня в этом кресле, — сказала Дезире, и Миранда бросилась вперед, крича и махая руками:

— Плохая примета! — вопила она. — Нельзя смотреть на невесту в свадебном платье! Иди вон туда!

Аксель послушался. Ушел в кабинет пастора, чтобы не видеть невесту, а жена пастора помогла Дезире войти в часовню, пока Миранда прятала кресло в кустах пионов на автостоянке. Жена пастора усадила Дезире на переднюю скамью.

— За прокат букета мы обычно берем пять центов. — Она подождала пару секунд — вдруг Дезире предложит монету. — Но сейчас это будет мой вам подарок. — И она принесла Дезире букет искусственной сирени из фетра, завернутый снизу в вышитый носовой платочек.

Когда жена пастора заиграла на фисгармонии какую-то почти мелодичную песню, Дезире глубоко вздохнула и закрыла глаза. Ей вспомнились все свадьбы, которые она успела намечтать себе в детстве. Вспомнилось, как они играли в женитьбу с Офелией Мелковош, когда учились в третьем классе: завязанная на голове ночнушка, тянувшаяся сзади, как древняя фата, а вместо букета — одни ипомеи. Они с Офелией изобразили поцелуй — чмокнули друг друга сквозь ладони — в углу школьного двора, где садовник только что утопил в бадье жабу. А когда Дезире стала чуть постарше, она бормотала перед сном торжественные клятвы для симпатичного принца, которого показали в новостях, когда его мать упала с балкона и разбилась насмерть: «Если я когда-нибудь перестану любить тебя хоть на мгновение, пусть сам дьявол тогда прихлопнет меня пыльным мешком!» Она вспомнила все цветы, которые хотела держать у алтаря — высокие фиолетовые гладиолусы, скромные маргаритки, тигровые лилии с их вульгарными крапинками. В конце концов она выбрала желтые розы, но потом прочитала в старой книге об этикете, что желтые розы означают ревность.

«Жених не испортит моей свадьбы», — клялась теперь Дезире на скамейке этой грошовой часовни, и, само собой, он ничего не испортил. Жених был прекрасен в своем костюме, пусть и с чужого плеча. Он так мило нервничал, и прыгающий на шее кадык очаровательно покачивал галстук-бабочку, завязанный совсем неправильно, если уж на то пошло. Дезире поблагодарила бога, что Рапунцель умерла одна, — и тут же пожалела, что вообще вспомнила о Рапунцель.

— Согласен, — сказал Аксель, и Дезире тоже сказала «да», когда ее спросили. А в руке у нее, в крепко сжатом кулаке, пряталась косточка, такая же крошечная, как те, которыми давишься где-нибудь в ресторане. В скелете русалки, распадавшемся на части под проклятой веткой того дерева, был и другой скелет — полумальчика-полурыбки, того нерожденного первенца Рапунцель. Дезире будет беречь эту косточку, держать ее в тайне — до одного ужасного дня в будущем. А когда почувствует, что муж уплывает от нее навсегда, если придет время, когда она полностью его потеряет, — просто достанет эту косточку, такую маленькую и белую, что и не видно, и уничтожит его, и вернет его себе.

Самоубийство русалки есть в выдуманной детской книжке, вокруг которой построен мой роман «Гробы слабой надежды». Эта книжка, которая тоже называется «Гробы слабой надежды», повествует о двух несправедливо осужденных сестрах, отправленных в приют для малолетних преступниц, где их за каждым углом подстерегают фантастические опасности. (По сюжету романа серия детских книжек вызывает опасный фанатизм у читателей, и дети начинают перенимать злые и корыстные черты самых ничтожных персонажей.) Облекая плотью историю русалки, я увлекся образом невесты в первоначальной сказке Андерсена — девушки, на которой принц женится вместо Русалочки. Новая невеста принца ни в чем не виновата, и все же мы склонны считать ее отрицательной героиней из-за ее красоты и безупречности, и еще потому что принц женится на ней, а не на Русалочке. Кроме того, меня зацепило описание роскошной подводной жизни Русалочки среди затонувших сокровищ — какой резкий контраст с ее немотой и униженным положением на берегу. Однако в моей истории невеста получает принца только после того, как любовь к русалке причинила ему много горя и всем разбила сердца.

— Т. Ш.

Кэтрин Вас

О ЧЕМ ПЕТЬ РАКУШКЕ, КОГДА ТЕЛО ОТЛЕТЕЛО

Дания. «Русалочка» Ханса Кристиана Андерсена

Огромный аквариум в гостиной пришлось наполнять очень долго. Мередит притащила садовый шланг, а Рей пристроил стремянку так, чтобы лить воду через бортик. В снятом на Дивизадеро викторианском доме потолки — как в церкви. Аквариум из плексигласа, пятнадцать футов в высоту и двенадцать в ширину, куплен по звонку в компанию его отца, поставщика емкостей — хоть для цирков, хоть для институтов морской биологии, хоть для крупных мебельных магазинов. Работяги вкатили аквариум в дом через сад на огромной грузовой тележке.

Мередит и Рей воду любили. Все эти годы, что они вместе, у них была общая страсть ко всему водному. Но они больше не ходили купаться, как некогда, океан навещали нечасто, хотя он совсем рядом, если на машине. Она боялась плавать с аквалангом, и оба фантазировали: если научиться подольше задерживать дыхание, можно нырять глубже туристов с маской и трубкой — и добраться до потрясающего синегубого спинорога на Гавайях; туда они собирались. И будет им там рай.

Но теперь они почти совсем не разговаривали.

Она отыскала книгу некоего подводного фотографа, его подарок: купальщики, едва одетые или неодетые вовсе, в прудах, озерах, аквариумах. Фотографии воплощали для нее счастье: веки сомкнуты от восторга тела, висящего в пространстве, будто людей на снимках сбросили с высоты на страховочную сетку. Посмотрите только, какие они покойные, а кожа почти тает, восхитительная до невероятия.

Вся эта затея с аквариумом и затяжным нырянием возникла из шутки, ставшей игрой, ставшей способом как-то мириться с тишиной в доме.

Их купальные костюмы зачерствели от безделья. Учтиво, почти церемонно, взбирались они по очереди на лестницу. От края аквариума до потолка оставался зазор в пять футов. Погрузившись в воду, Мередит выдыхала с бульканьем — казалось, ее варят. Она была высокой и бледной, цвет волос — абрикосовый; ее стрижка «паж» за десять лет брака никак не изменилась. Рей отмерил ее 22,0 секунды. Она выхлестнулась на поверхность и выбралась наружу — купальник обвис. Забрала секундомер. Он протянул 32,33 секунды. Хоть они и не стремились состязаться, результаты все же записывали на доску. Посмеялись: мировой рекорд Тома Сьетаса в задержке дыхания под водой без предварительного принятия бутилированного кислорода составил 10 минут 12 секунд. Куда им до него.

По воскресеньям она всегда готовила яйца «бенедикт» по рецепту, популярному в «Уздечке» — ресторане рядом с Пресидио, в Коровьем Логу, на Честнат, где она работала помощником шеф-повара. Рею еще нравился тост с повидлом — стеклянистая оранжевость в прожилках, неприятно похожих на лопнувшие капилляры. Сегодня какая-то красная точка испортила ей яйцо в мешочек. Рей включил «Концерт для арфы» Генделя так громко, что Мередит могла поклясться: звук проник в их столовые приборы, и завтракали они камертонами, а не вилками. «Хочешь еще?» — спросила она, потому что проще так, чем спрашивать: У тебя роман на стороне? «Нет», — ответил он резче необходимого, не глядя на нее. Детей у них не было.

Мередит считала, что виноваты графики: она работала ночами в «Уздечке», а Рей вел программу на «Кулинарном канале», что снималась в студии в Форт-Мэйсоне днем. Из-за вечной стоячей работы острая, как нож, боль терзала ей ноги и никак не проходила. Молодой да ранний Шеф ее обожал взбивать на блюдах пену… вспеним то, вспеним сё! Похоже на плевки. Ее от такого выворачивало. Стоило ей порезаться, как он приказывал ей выжимать лимоны — чтобы научилась быть осторожнее. Мередит ему в матери годилась. Глазела через кухонный иллюминатор на обеденный зал, где клиенты так походили на детей: принеси мне! покорми меня! — в некоем вечном царстве, а она тем временем уворачивалась от завихрений пылающего хаоса. Убрала пальцы с затуманенного стекла, оставив след в форме ракушки.