Пламя на воде(СИ) - Хожевец Ольга Аркадьевна - Страница 3

Годы странствий слегка подправили его характер, хотя прежней живости он так и не приобрел. По крайней мере, когда несколько лет спустя Барсу все же пришлось вернуться в Замок, он обнаружил, что это вовсе не неприятно и даже в чем-то сродни возвращению домой – так он это для себя определил, хотя сравнивать ему было не с чем. Теперь он частенько исчезал на годы, но снова и снова возвращался, чтобы немного отдохнуть. Долго усидеть на месте не мог: неизбежно наступало время, когда он вновь становился неоправданно молчаливым, маялся несколько дней, а затем поспешно собирался в дорогу.

В Башню Барс вошел мальчишкой, которому едва исполнилось шестнадцать. Рыцарем стал в семнадцать, имея внешность тридцатилетнего и неизвестный груз за душой. Постепенно реальный возраст догнал видимый, а затем и перегнал. Вернувшиеся из Башни не менялись, как обычные люди – их продолжительность жизни увеличивалась во много раз, если только не обрывалась насильственным путем. Барс продолжал выглядеть тридцатилетним, с каждым приездом заставая в Замке новое поколение пацанов.

Барс не вел счет убитой им нечисти, но если бы кто-нибудь потрудился сделать это, счет оказался бы весьма солидным. Сверхчувствие – способность ощущать напряженность пространства, предваряющую прорыв – тоже было результатом посещения Башни, но с годами совершенствовалось. Обычно Барс работал чисто: обнаружив место будущего прорыва, он поселялся поблизости, выжидал и в нужный момент встречал тварей во всеоружии, не позволяя им разползтись и натворить бед. Таких проколов, как нынче, с ним не случалось очень давно, и теперь Барс мысленно честил себя на все лады, медленным шагом проезжая вдоль темнеющей лесной опушки. Самое обидное, что рыцарь искренне не мог понять, как это он позволил себе так расслабиться.

Барсу не очень хотелось возвращаться в таверну – он полагал, что ничего хорошего его там не ждет. Но и уехать просто так не мог тоже. Рассвет еще не наступил, и деревня по-прежнему спала, когда рыцарь Пламени в полном боевом облачении въехал в ворота таверны на норовистом арраканском жеребце.

Кара сидела перед камином в общем зале, протянув руки ко все еще тлеющим углям. Серое платье, волосы тщательно убраны под платок, спина сгорблена. Горела одна из ламп. В ее свете маслянисто отблескивали два больших пятна на полу – все, что осталось от убитых здесь тварей.

Когда хлопнула дверь, Кара вздрогнула, но не обернулась.

– Я могу побыть здесь еще, – сказал Барс. – Помочь тебе разобраться с этим всем.

– Не нужно.

– Ты хочешь, чтобы я уехал?

– Да.

– Я не виноват, что я тот, кто есть, Кара. И – мне было хорошо с тобой.

– Уезжай, – отозвалась она тихо. – Уезжай, окаянный.

И, всхлипнув, добавила еще тише:

– Пока большей беды не навел.

Барс пожал плечами. Так оно чаще всего и случалось. Поскольку рыцари чувствовали прорыв заранее, обычно в местечке сначала появлялся черный рыцарь, а уже потом – нечисть. Выводы каждый делал в меру своего понимания.

– Счастливо оставаться, Кара.

– И тебе… вам… счастливого пути.

Уже выехав за околицу, Барс строго сказал заартачившемуся было коню:

– Нам пожелали счастливого пути, Шторм.

Жеребец всхрапнул, недовольно дернул головой и размашистой рысью пошел по дороге, взбивая фонтанчики грязи крепкими шипастыми копытами.

Глава II

Алина удобно расположилась на крошечной прогалинке посреди густых зарослей ежевики, сидя с ногами на стеганом атласном покрывале, тайком утащенном из спальни. Здесь было ее любимое убежище. Стена колючих кустов снаружи казалась совершенно сплошной, и нельзя было попасть внутрь, не зная потайного пролаза, в который даже Алине приходилось пробираться, став на четвереньки. Правда, в последнее время ей частенько случалось цепляться за колючки и рвать платье, и Алина с ужасом думала о том недалеком времени, когда она станет слишком большой для своих любимых развлечений и ей придется смириться с нудным взрослым существованием.

Откровенно говоря, все воспитатели Алины в один голос утверждали, что повзрослеть ей пора уж давно, и не уставали твердить ей об этом при всяком удобном случае. Четырнадцать лет – немалый возраст для принцессы, еще года два – и можно будет всерьез думать о ее замужестве. Эти разговоры были для Алины постоянным пугалом, поскольку ни становиться взрослой (вернее, взрослой она стать, возможно, и не возражала бы, но вести себя при этом так, как ее учили – увольте!), ни, тем паче, замужней она упорно не желала.

Потому при каждом удобном случае Алина сбегала от воспитателей и камеристок, находя убежище в самых неожиданных местах. Таких укромных местечек у нее с раннего детства было присмотрено немало: некоторые в самом дворце, некоторые в саду за кольцом внутренних стен. А самые любимые – во внешнем дворе, где под сенью парковых посадок (чтобы ничто не раздражало глаз гуляющих по верхним террасам) располагались многочисленные службы – конюшни, прачечные, казармы гвардейцев и прочее, прочее.

Любимых развлечений у Алины было два. Одно из них – чтение: она обожала читать все подряд, но в особенности – авантюрные романы, которые проглатывала на одном дыхании, с замирающим сердцем примеряя на себя образ главного героя. Именно героя, не героини – женские персонажи подавляющего большинства романов почему-то ни умом, ни смелостью не отличались и были Алиной глубоко презираемы, поскольку, по ее твердому убеждению, не стоили своих героев. Второе развлечение Алины состояло в том, чтобы наблюдать за людьми, но так, чтобы ее присутствие не было ими замечено. Для этого занятия существовало еще одно название – подглядывание – но Алине оно в голову почему-то не приходило, и если бы кому-то вздумалось обвинить ее в том, что она подглядывает, принцесса была бы искренне возмущена.

«Ежевичное» убежище располагалось во внешнем дворе. Заросли колючих кустов примыкали к монолиту внутренней стены, с этой стороны высокой и неприступной, и именно вдоль стены располагался потайной проход. Плети разросшейся ежевики поднимались высоко по стене, свисали вниз, пряча прогалинку от взгляда сверху. Единственным неудобством убежища было то, что пользоваться им можно было только в теплую пору года. Сейчас, в середине осени, листва уже прилично поредела, но пока еще выполняла свою маскирующую функцию. Несколько погожих деньков, выдавшихся после затяжного периода нудных осенних дождей, слегка подсушили землю, и Алина не преминула воспользоваться случаем, улизнув из дворца с книгой и покрывалом под мышкой.

Теперь книга была уже прочитана, но уходить не хотелось, и Алина слегка раздвинула ветви, приглядываясь к происходящему на расположенной неподалеку тренировочной площадке гвардейцев. Оттуда доносились звон оружия и азартные крики. Похоже, кто-то рискнул вызвать на состязание Бертрама, капитана гвардейцев. На это стоило посмотреть! Алина встала на колени и аккуратно, стараясь не уколоться, отогнула несколько упругих плетей, закрывающих обзор.

Действительно, зрелище того стоило! Молодой гвардеец, высокий и золотоволосый, с изумительной осанкой и гордой посадкой головы – наверное, новенький, поскольку раньше Алина его не видела, а не заметить подобную персону она не могла – вел изящную атаку, угрожая тренировочной рапирой Бертраму, опытному волку Королевской Гвардии. Бертрам отступал, не пропуская ударов, но и не переходя в нападение, и, видимо, ему приходилось нелегко. Подбадриваемые возгласами болельщиков, соперники кружили по площадке; темп ударов ускорялся.

Алина не видела движения Бертрама, когда рапира золотоволосого гвардейца вдруг взлетела в воздух, описала красивую дугу и упала на песок тренировочной площадки, прямо к ногам болельщиков. Принцесса досадливо закусила губу. Она болела за новичка. Как он держался! Алина пообещала себе, что непременно узнает, как его зовут. Еще неизвестно, чья взяла бы, если бы Бертрам не воспользовался каким-нибудь нечестным приемом из своего арсенала. На площадке Бертрам покровительственно похлопывал по плечу молодого гвардейца. Алина отвернулась и принялась сворачивать покрывало.