Больше, чем любовница - Бэлоу Мэри - Страница 7

– Джейн Инглби.

– Так вот, мы отнюдь не ровня, Джейн. Я – хозяин, ты – прислуга. Причем прислуга весьма низкого ранга. И здесь не место упражняться в остроумии, переиначивая все, что бы я ни сказал, на свой лад. Ты ведешь себя с недопустимой наглостью. Хотя должна относиться ко мне с подобающим уважением. Всякий раз, что бы ты ни сказала, ты должна добавлять «ваша светлость». Тебе ясно?

– Да, – ответила Джейн. – И мне кажется, ваша светлость, что вам следует выбирать выражения в моем присутствии. Мне не нравится, когда вы постоянно, по любому поводу упоминаете дьявола, будто не умеете выражаться по-другому. Полагаю, что джентльмен в присутствии женщины не должен выражаться подобным образом.

Джоселин в изумлении уставился на дерзкую особу.

– В самом деле? – проговорил он ледяным голосом. – Может, у вас будут еще какие-нибудь пожелания?

– Да, всего два. Я бы предпочла, чтобы вы называли меня мисс Инглби.

Джоселин потянулся за лорнетом.

– И еще что?

– Полагаю, что вам следует находиться в постели.

Глава 3

Джейн наблюдала, как герцог Трешем с нарочитой медлительностью подносит к глазам лорнет.

Он рассматривал ее так долго и тщательно, словно она, Джейн, была мелкой мошкой, которую иначе и не разглядишь. Очевидно, герцог пытался таким образом запугать ее. Впрочем, он почти преуспел в этом, но девушка понимала, что показать Трешему свой страх равносильно самоубийству.

Джейн успела узнать от прислуги, что герцог страшен, когда находится в скверном расположении духа. А именно в таком настроении, если верить камердинеру, сегодня и пребывал ее новый хозяин. И выглядел Трешем весьма грозно, хотя был не в рыцарской броне, а в шелковом халате, надетом поверх белоснежной рубашки. Джейн успела заметить, что безупречно накрахмаленный шейный платок герцога повязан умело и даже с некоторым шиком.

Итак, Трешем представлял собой прекрасный образчик мужественности – высокий, широкоплечий, мускулистый… К тому же у него были выразительные черные глаза, крупный нос и тонкие губы, сжатые в презрительной усмешке. Причем именно надменность казалась самой отличительной чертой его характера. Впрочем, следовало сделать скидку на то, что сегодня у герцога был весьма трудный день…

Направляясь в библиотеку, Джейн думала о своей новой должности и пыталась надлежащим образом приготовиться к роли сиделки.

Разумеется, от нее ожидали скромности и послушания – ведь ей выпало великое счастье прожить три недели в доме герцога. Увы, играть чужую роль порой труднее, чем может показаться, и сейчас Джейн получила этому очередное подтверждение. А ведь за месяц, проведенный в Лондоне, она могла бы научиться приспосабливаться к обстоятельствам…

– Прошу прощения, вы о чем? – спросил герцог, наконец-то опустив лорнет.

Джейн понимала, что вопрос риторический. В упор глядя на Трешема, она проговорила:

– Вам велели оставаться в постели в течение трех недель. И держать йогу приподнятой. А вы находитесь здесь, сидите, опустив ногу на пол, и, как это можно заметить по выражению вашего лица, страдаете от боли, которой можно было бы избежать.

– Она судит по выражению лица! Если у меня что-то и болит, то только голова – от твоей возмутительной наглости. Джейн пропустила эту реплику мимо ушей.

– Разве не глупо рисковать здоровьем только потому, что лежать в постели утомительно?

Мужчины часто делают глупости. В свои двадцать лет Джейн могла назвать немало представителей сильного пола, которые ради того, чтобы доказать себе и окружающим, что они настоящие мужчины, готовы были рисковать здоровьем и жизнью.

Снова откинувшись на спинку кресла, герцог молча уставился на девушку. И Джейн, хотя ей не хотелось признаваться в этом, тотчас же почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки; она живо представила себе, как через несколько минут ее вышвырнут из Дадли-Хауса. Может, даже вещи не дадут собрать.

– Мисс Инглби… – проговорил наконец герцог. – Имейте в виду, мне двадцать шесть лет и уже девять лет как я после смерти отца унаследовал титул… и все прочее. Я взрослый человек и отвечаю за свои поступки. Уже очень давно со мной никто не разговаривал так, будто я нерадивый юнец, по которому плачут розги. И не думаю, что захочу терпеть подобный тон впредь.

Джейн ничего не ответила. Скрестив руки на груди, она в упор смотрела на герцога. Его трудно было бы назвать красивым, но в чертах лица, в мимике, во всем его облике проступало ярко выраженное мужское начало, и многие женщины, наверное, были от него без ума.

Однако она, Джейн, была не из этих женщин; ей совершенно не нравились властные мужчины – любители демонстрировать перед слабым полом свою мужественность. С нее было достаточно и того опыта, что уже имелся.

– Но в одном вы правы, – продолжал герцог. – Полагаю, будет приятно узнать, что я страдаю не только от головной боли. Не надо было опускать ногу на пол. Но я скорее соглашусь сойти в ад, чем позволю приковать себя к постели на три недели. И не моя вина, что во время дуэли кое-кто отвлек мое внимание и противник смог продырявить мне ногу.

В музыкальном салоне рядом с библиотекой вы найдете табурет у камина. Пойдите и принесите его сюда.

Джейн отправилась выполнять поручение. Она по-прежнему не знала, в чем же именно будут заключаться ее обязанности в течение трех недель. Во всяком случае, было очевидно: герцог не из тех, кто позволил бы ухаживать за собой с утра до вечера. И едва ли он сможет занять ее работой на целый день. Скорее всего, дворецкий подыщет для нее еще какое-нибудь занятие. Джейн ничего не имела против, только бы подольше оставаться вне поля зрения тех, кто, наверное, уже ищет ее. И кроме того, здесь, в Дадли-Хаусе, она чувствовала себя… почти как дома.

Переступив порог, Джейн осмотрелась. Табурета в музыкальном салоне не оказалось.

Джоселин проводил девушку взглядом, отметив, что спину она держит очень прямо и двигается изящно и грациозно. Наверное, вчера он и впрямь был не в себе, если принял ее за служанку. Тот факт, что она служила помощницей модистки, ничего не менял. А ее дешевое и скверно сшитое платье тоже ничего не значило.

Нет, эта девушка не была воспитана для того, чтобы служить помощницей модистки. Она держалась и говорила как леди.

Так кто же она? Леди, переживающая трудные времена? Джейн наконец вернулась. В одной руке она держала табурет, в другой – подушку.

– Вам пришлось бежать за табуретом на другой конец Лондона? – съязвил Трешем. – Вероятно, даже пришлось ждать, пока его изготовят.

– Вы ошибаетесь, – с невозмутимым видом ответила девушка. – Табурета в музыкальном салоне не было, и мне пришлось его поискать, Кроме того, я решила захватить еще н подушку.

Поставив табурет перед креслом, она положила на него подушку и опустилась на одно колено, чтобы приподнять ногу герцога. Он внутренне сжался, зная, какую боль причинит прикосновение. Но руки девушки оказались на удивление нежными. Едва ли ему стало больнее от ее прикосновения. Герцогу пришла в голову мысль: если бы она погладила его по волосам, то и голова перестала бы болеть. Он едва не рассмеялся при этой мысли.

В этот момент халат распахнулся, и Джейн увидела пропитавшуюся кровью повязку. Взглянув на свою ногу, Джоселин нахмурился.

– Вот видите, – сказала девушка. – Ваша нога опухла и болит вдвое сильнее, чем могла бы. Вам действительно надо держать ее поднятой, как советовал доктор. Полагаю, вы считаете, что мужчина не должен обращать внимание на болезни и недуги. Такое бывает довольно часто.

– В самом деле? – процедил Джоселин.

Герцог сам себе удивлялся… Ну почему он сразу не выставил за дверь эту дерзкую особу? И вообще, зачем нанял ее, если считал виновницей своего несчастья? Она оказалась на редкость сварливой и вполне могла запилить его до смерти задолго до того, как истекут три недели.

Впрочем, Бернард был не лучше: этот здоровяк частенько падал в обморок при виде крови.