Бессердечный - Бэлоу Мэри - Страница 52

Перед самым Рождеством ей удалось убедить мужа, что она достаточно хорошо себя чувствует, и они съездили на свадьбу к Виктору: она, Люк, Агнес и Эмили. Они с Люком даже спали в одной постели в доме у родителей Констанции. Правда, за все три ночи он даже не прикоснулся к ней. Но, глядя на счастливых молодоженов, Анна не могла жалеть о том, что своим замужеством обеспечила им будущее и свободу в их собственном доме.

Нет, конечно, она не жалела.

А потом, во время рождественского вечера в Баденском аббатстве, Вильям, лорд Северидж, объявил, что ездил к Виктору и получил разрешение на брак с Агнес.

Агнес не сводила с него глаз. Она была согласна.

– Более того, – продолжал Вильям, переждав шквал восторгов, объятий, поцелуев и поздравлений, – после венчания они уедут путешествовать по Европе на целый год. В Лондоне они познакомились с человеком, который готов снять Уичерли на год.

За этим объявлением снова последовали смех и восторженные восклицания. Все знали о привязанности Вильяма к поместью, доходящей до парадокса, и о том, как Агнес не любила путешествия. Но, казалось, принятое ими решение радует их обоих.

При этом известии Анну охватила паника, и только привычка постоянно испытывать чувство страха помогла ей не потерять над собой контроль.

– Вы собираетесь сдать Уичерли? – спросила она лорда Севериджа.

– Да, и отличному парню, – ответил он. – Его зовут Ломакс. Он был со своим полком в Америке и совсем недавно вышел в отставку. Уверен, вы все его полюбите.

Анна с облегчением вздохнула. Она постепенно готовилась к родам, сосредоточив всю свою любовь и энергию на ребенке внутри нее. Она жила одна в своем внутреннем мире, как жила в течение двух лет до замужества.

Ей не хватало Люка. Без близости с Люком мир ее опустел.

Глава 19

Вдовствующая герцогиня пребывала в своих апартаментах и упорно продолжала вышивать. Дорис и Агнес прогуливались неподалеку от дома. Вскоре они вернулись и, расположившись в одной из гостиных на первом этаже, начали довольно нервно обсуждать, на что это может быть похоже.

– Возможно, – сказала Дорис, – ты сама это скоро узнаешь, через год или немногим больше.

Агнес порозовела от смущения.

Эмили удалось ускользнуть от няни в оранжерею, где он нашла укромный уголок, чтобы спрятаться. Там ее нашел Эшли и, ласково улыбнувшись, присел рядом, взяв ее за руку. Эмили склонила голову ему на плечо. Генриетта попыталась составить Люку компанию в библиотеке, но вскоре удалилась в свои покои, потому что было очевидно, что Люк не замечает ее присутствия.

Люк мерил комнату нервными шагами.

Анна была в спальне. Она рожала. Схватки начались вскоре после того, как она легла спать накануне вечером. Как только у нее не осталось сомнений, что настало время, она пошла в спальню Люка, вместо того чтобы вызвать звонком горничную. Он вскочил так быстро, как будто на него вылили ведро холодной воды, и на руках отнес ее обратно в спальню, хотя она и пыталась протестовать, повторяя, что вполне способна дойти сама. Вскоре к ней пришли горничная и миссис Уинн. За доктором послали немедленно. Никого больше не стали беспокоить. Анна надеялась, что утром все проснутся, чтобы узнать, что у герцога родился наследник.

Но и утром схватки продолжались, и стало казаться, что конца этому не будет. Анна слышала мольбу в своем голосе, когда она просила, чтобы открыли окна, или чтобы ей на лицо положили прохладное влажное полотенце, или чтобы кто-нибудь помассировал ей спину. Но она не в силах была что-то изменить. Ей казалось, что голос ей уже не принадлежит – это говорил кто-то другой. Сама Анна будто бы спряталась в глубине самой себя, укрываясь от боли, от беспокойства, от нетерпеливого возбуждения и от страха смерти – или от еще худшего страха, что умрет ребенок.

И наконец около полудня, хотя Анна к тому времени уже давно потеряла счет часам и минутам, характер боли изменился, и все тот же чужой голос вместо стонов и просьб начал издавать крики, призывая врача. Все стало болью и отчаянным напряжением и попытками вдохнуть воздух в короткие моменты передышек. И где-то вдали спокойный голос давал ей указания, которым она слепо подчинялась.

А затем была последняя, самая сильная боль, рывок, теплый поток и недовольный громкий крик.

Анна, сама не осознавая этого, смеялась сквозь слезы, протягивая руки к своему залитому кровью, кричащему, уродливому н прекрасному ребенку.

Люк прекратил ходить по комнате, только когда дверь библиотеки отворилась и появилась миссис Уннн. Он повернул к ней смертельно бледное лицо.

– Ее светлость счастливо разрешились от бремени, – сказала она с улыбкой, – мать и дитя готовы принять вашу светлость.

Он на мгновение застыл, прислушиваясь к шуму в ушах и раздумывая, так ли чувствуют себя люди перед тем, как упасть в обморок. А затем, не сказав ни слова, вышел из комнаты и через ступеньку побежал по лестнице на второй этаж, чего его светлости не приходилось делать уже лет пятнадцать, – именно это сказал миссис Уинн Коутс, проводив хозяина долгим взглядом.

В спальне было тихо, если не считать непривычного сопения новорожденного младенца. Люк не заметил, как горничная его жены, присев в реверансе, вышла из комнаты. Он неподвижно стоял в дверном проеме, не сводя глаз с постели, на которой лежала его жена. Она глядела на него широко раскрытыми глазами, а в руках у нее было что-то, аккуратно завернутое в одеяло.

– Люк. – Ее голос слегка дрожал, а взгляд ускользал от него. – У тебя родилась дочь.

Дочь. Он снова услышал шум в голове, а вдыхаемый воздух вдруг показался ледяным. Дочь. Он не отрываясь смотрел на жену.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Да, только устала. – Ее голос был слабым и невыразительным.

Дочь. Он осторожно приблизился к постели и вгляделся в маленький сверток. Сквозь отошедшие края одеяла он увидел кругленькое личико с узкими глазами-щелочками, покрытое какими-то красными пятнами. Темные влажные волосы. Одна маленькая ручка. Пять крошечных пальчиков с пятью ноготками. Тоже в пятнах, как и лицо.

Его дочь. Его и Анны. Он стал отцом. Теперь он уже не одинокий человек, сам создающий для себя законы. И даже не просто муж, ответственный за благополучие и счастье женщины, выбранной им в жены. Он стал отцом. Главой своей собственной семьи. У него теперь дочь – его плоть и кровь.

Как во сне, он склонился над кроватью, протянул руки к свертку и бережно поднял его. Он не почувствовал никакого веса, кроме разве что веса одеяла. Но сверток был теплый и мягкий, и из него доносились странные сопящие звуки, и были эти чудесные глаза, внимательно изучавшие мир.

Господи! О Боже! У него в руках – жизнь. Человеческая жизнь. Жизнь, к появлению которой он был причастен. Жизнь, за которую он теперь долгие-долгие годы будет в ответе.

Его ребенок.

Его дочь.

Люк сам не вполне осознавал, какое чувство овладело им, но это была любовь, которая наконец вернулась к нему и уже навсегда воцарилась в его сердце, не отпуская. Любовь может даровать жизнь, но может и отнять ее. Страх и восторг смешались в его сердце, словно одно чувство было неотделимой частью другого. Любовь – это то, ради чего стоит жить. Не ради поиска наслаждений, а ради любви. В ней можно найти все эмоции, на которые только способен человек.

Любовь вернулась к нему, как только он взял в руки маленький сверток. Их дочь. Их бесценное сокровище. Через несколько секунд он уже не мог видеть ее – все расплывалось у него перед глазами. Он стоял, чуть отвернувшись от кровати, и чувствовал тепло, исходившее от свертка, окрыляющую легкость любви и слышал тихое бормотание девочки.

– Люк. – Дрожащий голос за его спиной прозвучал тоненько и жалобно. – Прости меня. Мне так жаль.

– Простить? – Он взглянул на нее через плечо.

– Может, через год у нас будет сын, – сказала она. Люк понял причину ее смущения и покраснел. Это было вполне логично. Ведь для этого он и женился на ней. И он никогда не делал из этого секрета. Как он мог быть таким глупым?