Бессердечный - Бэлоу Мэри - Страница 2

Лукас Кендрик, герцог Гарндонский, не пил и не садился. Он стоял, элегантно прислонившись к мраморному камину. Достав веер, о котором только что говорил его дядюшка – изящную вещицу из золота и слоновой кости, он раскрыл его и стал лениво обмахивать им лицо.

– Помогает освежиться, – сказал Лукас. – Служит исключительно практическим целям, мой дорогой.

Его дядя был в веселом настроении. Он снова рассмеялся.

– Ох, оставь, Люк! Твой веер – такое же кокетство, как мушки, пудра и румяна.

Его племянник удивленно поднял брови.

– А ты предпочел бы видеть меня в обществе полуобнаженным, Тео? – спросил он.

– Только не я, малыш, – ответил лорд Куинн. Он сделал внушительный глоток из своего бокала, пару мгновений подержал бренди на языке, а затем проглотил. – Я бывал в Париже и знаю, как там ведут себя и одеваются. Но даже там, помнится, у тебя была репутация человека, создающего моду, а не следующего ей. Может и хорошо, что у тебя к тому же репутация отличного стрелка и фехтовальщика, хотя...

– Я слушаю тебя. – Ясные серые глаза Люка чуть сузились, а веер застыл в его руках. – Что «хотя»?

Однако его дядюшка только рассмеялся и лениво оглядел племянника с ног до головы. Его веселые глаза пробежали по припудренным волосам, аккуратными валиками уложенным на висках и схваченным на затылке черным шелковым бантом, – это были его собственные волосы, а не парик, по приятному мужественному лицу, чуть припудренному и нарумяненному, с единственной черной мушкой; по темно-голубому камзолу с широкими полами, серебристой подкладкой и щедрым серебряным шитьем; по серебряному жилету с голубым узором, узким серым бриджам и белым шелковым чулкам; по башмакам с серебряными пряжками и высокими красными каблуками. Герцог Гарндонский был зеркалом парижской моды. И конечно, на его бедре висела в ножнах шпага с эфесом, украшенным сапфирами, – оружие, которым он владел столь изящно, что его по праву называли мастером фехтования.

– Я отказываюсь отвечать, – сказал наконец лорд Куннн, – потому что не хочу быть заколотым этой шпагой. Но было очень мило с твоей стороны уйти сегодня из Уайт-клуба пораньше. Ты будешь там темой для обсуждения на всю оставшуюся ночь, это точно. – Он опять усмехнулся. – И твой веер. Черт побери, клянусь, Джессоп чуть не проглотил бокал вместе с портвейном, когда ты впервые раскрыл его.

– Если помнишь, Тео, – сказал Люк, лениво обмахиваясь веером и не отвечая на дядюшкину ухмылку, – я оставил Париж с большой неохотой. Ты уговорил меня. Но будь я проклят, если ты уговоришь меня стать типичным английским джентльменом. Бродить по окрестностям в жалком сюртуке и с тростью под мышкой? Взбираться на горы с английским элем в животе и английскими проклятиями на языке? От меня этого не жди.

– Послушай-ка, Люк, – неожиданно серьезно ответил ему дядюшка. – Если я и настоял на том, чтобы ты вернулся домой, то только потому, что без тебя Баденское аббатство придет к полному разорению.

– Возможно, – холодно ответил герцог Гарндонский. – Но я и пальцем не пошевельнул бы ради Баденского аббатства и всех, кто там живет, Тео. Последние десять лет мне и без них было хорошо.

– Нет, мальчик, – сказал лорд Теодор, – я знаю тебя лучше других. Ты можешь быть холодным как лед, когда не очаровываешь барышень и не затаскиваешь самых хорошеньких в свою постель, и ты имеешь на это право после того, как с тобою так несправедливо обошлись. Но я знаю, что Люк, каким он был десять лет назад, все еще большая часть Люка сегодняшнего. На самом деле, тебе не безразлично то, что происходит. К тому же существует такая вещь, как долг. Ты три года уже герцог Гарндонский.

– Я никогда не хотел им быть, – ответил Люк. – Джордж был старше меня и десять лет назад женился. – В его голосе проскользнуло что-то, похожее на усмешку. – Можно было ждать, что за это время у него появится наследник.

– Верно, – сказал дядя. – Но у него был только один сын. Он родился мертвым, Люк. Хочешь ты того или нет, но глава семьи теперь ты. Ты нужен им.

– Однако они демонстрируют это странным образом. Если бы не ты, Тео, я и не знал бы даже, живы они все или нет. А если им нужна моя помощь, боюсь, они сильно разочаруются, когда получат ее.

– Пришло время залечить твои старые раны и прекратить это нелепое обоюдное молчание. Эшли и Дорис были слишком малы, чтобы отвечать за то, что произошло, а твоя мать, моя сестра... Она такая же гордая, как и ты, мальчик. А Генриетта... – Дядюшка запнулся, не в силах продолжить.

– А Генриетта – вдова Джорджа, – спокойно закончил Люк. Веер в его руках замер.

– Да, – вздохнул лорд Куинн. – Ты плохо начал, малыш, сняв этот дом, вместо того чтобы жить в резиденции Гарндоннов. Тебя могут не правильно понять – ты живешь здесь, а твоя мать, брат и сестра – там.

– Не забывай, дорогой мой, – сказал Люк, пристально глядя на дядюшку из-под полуприкрытых век, – что меня не волнует мнение окружающих.

– Да, это так. – Лорд Куинн осушил свой бокал. – Но ты даже не известил их.

Люк наконец сел, элегантно скрестив ноги. Он сложил веер и вытащил из кармана украшенную самоцветами табакерку. Насыпав щепотку табака на тыльную сторону руки, он неторопливо вдохнул каждой ноздрей, прежде чем ответить.

– Нет, – произнес он наконец. – Я еще не был у них. Может, я сделаю это завтра или послезавтра. А может и нет.

– Для этого ты вернулся домой, – напомнил ему дядюшка.

– Я вернулся в Англию. В Лондон. Может, я сделал это из любопытства, Тео, чтобы посмотреть, как все изменилось за десять лет. Может, мне стало скучно в Париже. А может, я просто устал от Анжелики, хотя она и последовала за мной сюда. Ты знаешь ее?

– Маркиза де Этьен? – поднял брови лорд Куинн. – О ней идет слава как о самой красивой женщине Франции.

– Да, это правда. И я, пожалуй, соглашусь с общественным мнением. Но она была моей любовницей целых шесть месяцев, а мой предел – три. После трех месяцев женщины становятся невыносимыми – они начинают считать тебя своей собственностью. – Лорд Куинн усмехнулся. – Ну конечно, – продолжал племянник, – всякий знает, что ты со своей не расстаешься уже более десяти лет.

– Пятнадцать, – ответил Теодор. – И она не считает меня своей собственностью. Она отклоняет мое предложение выйти замуж каждый раз, когда совесть заставляет меня затронуть матримониальную тему.

– Совершенство, – сказал Люк.

– Так ты вернешься в Баден? – небрежно спросил дядюшка.

– Ох, Тео, ты прирожденный заговорщик. Ты выполняешь свой план шаг за шагом, пока не добьешься победы. Нет, только не Баден. Я не люблю это место и не хочу туда возвращаться.

– Как бы там ни было, поместье твое, – напомнил лорд Куинн. – Люди, которые живут там, зависят от тебя. Дела идут не очень-то хорошо. Жалованье у них маленькое, а арендная плата высокая. Дома приходят в полную негодность.

Герцог Гарндонскнй вновь раскрыл веер и угрюмо посмотрел на лорда Теодора.

– Десять лет назад меня назвали убийцей, – сказал он. – Моя собственная семья. Мне было двадцать лет, и я был наивен, как... Придумай сравнение сам. Был ли кто-либо более наивным, чем я в двадцать лет? Они выгнали меня и вернули все мои жалкие, просительные письма. Мне пришлось пробиваться самому, и никто, кроме тебя, не помог мне. У меня не было ни пенни. А теперь я должен заботиться о них?

Его дядя улыбнулся, но это была спокойная улыбка, без того безудержного веселья, которое он выказывал раньше.

– Да, мой мальчик. И ты знаешь это не хуже меня. Ведь ты здесь, не так ли? – Герцог молча кивнул. – Что тебе на самом деле следовало бы сделать, дорогой, – продолжал лорд Куинн, – так это жениться. Тогда тебе будет легче вернуться. К тому же пора подумать о наследнике.

Изумленный взгляд Люка стал ледяным.

– У меня есть наследник, – надменно сказал он. – Эшли может заменить меня после смерти, как я заменил Джорджа.

– Между братьями часто происходят ссоры, когда один наследует другому.