Посредник (СИ) - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 10

В это время ко мне подбежало ещё с десяток бойцов и командиров, так что меня буквально захлопали выбивая пыль из рубахи на плечах и спине. У многих в петлицах были эмблемы медслужбы, но зелёные петлицы были только у двоих, военфельдшера, как я его определил, и у военврача, у него две шпалы было. Видимо это был старший колонны.

— Сколько лет? — первым делом спросил военврач и сморщился, как будто укусил лимон, услышав ответ. — У меня единственная зенитка в прикрытии и расчёт выбит, а заменить некому.

— Поставьте пулемётчиков из легкораненых на перезарядку, — пожал я плечами. — Стрелять какой-нибудь командир сможет, их этому учат.

— Спасибо тебе парень за помощь, — пожал мне и так болевшую от рукопожатий руку военврач, после чего скомандовал грузиться и отправляться дальше, половину машин и раненых они потеряли, но следует доставить до госпиталя выживших.

Мне предлагали отправиться с ними, но я отказался, мест у них и так немного было, всё раненые занимали. Мы лишь успели пообщаться с тем стралеем, который всё же оказался майором. Он не был особистом, а служил в республиканском управлении НКГБ в Минске, тут был по каким-то своим делам, сейчас возвращался обратно попутным транспортом, свою «эмку» он потерял ещё утром во время налёта. Документы я у него всё же посмотрел, пока он торопливо в блокнот записывал мои данные, всё было на месте, включая следы от скрепок. Настоящий командир, не подстава. А то об этих «Бранденбургах» и «Нахтигалях» столько понаписано, поневоле остерегаться начнёшь.

Когда колонна ушла, я пострел на ряд обожжённых тел, от которых пахло сгоревшей человечиной, никто их закапывать не стал, сложили на обочине, оставив для похоронных команд, поэтому подхватив свои вещи, прихваченную флягу я повесил на пояс, убрав ту что со спиртом в сидор, и зашагал дальше. Флягу водой я наполнил через сорок минут в чистом ручье, что протекал рядом с дорогой.

Вот дальше дорог мне пришлось сторониться, они были плотно забиты войсками и беженцами и часто появлялись немецкие стервятники, погибнуть там можно было легче лёгкого, вот и шёл я лесными тропками точно к рухнувшему фронту. Даже канонаду к вечеру начал слышать. Неплохо немцы за первый день продвинулись. По моим прикидкам до Буга осталось порядка пятидесяти-шестидесяти километров. Карты у меня не было, есть такое дело, но я купил учебник географии за десятый класс и пользовался им, иллюстрации на нём помогали мне определиться на местности, до границы действительно осталось чуть больше пятидесяти километров.

Как только я услышал далёкие раскаты артиллерии, то грустно вздохнув, сошёл со звериной тропки и направился в сторону немного расступившихся деревьев. Оттуда тянуло свежестью, значит там вода. До наступления темноты осталось около часа, пора готовить лагерь для ночёвки и наконец, поесть горючего.

С водой я не ошибся, вышел к болотистому бочажку. Нашёл укромное место на его берегу, пришлось пройти ещё метров сто, стоянка для лагеря действительно была укромная и, сняв все вещи, стал готовиться к ночёвке. Достал топорик и, вырыв ножом небольшую ямку, подумал, что пора обзаводится пехотной лопатной, разжёг костёр, сухостой я нашёл ранее и нёс на плече хворостину, вот сейчас я её нарубил и оставил разгораться, повесив на самодельной треноге котелок с чистой родниковой водой. Родник я нашёл дальше, метрах в сорока, заодно запасы воды пополнил. Потом я сходил и нарубил лапник на лежанку, до ёлок пришлось далековато бегать, метров триста будет и натянул сверху плащ-палатку. Дождя не будет, но нужно набить руку организацией стоянок, чтобы в дальнейшем меньше времени тратить на это.

Пока похлёбка варилась, я даже окунуться успел, смывая с себя пот и грязь прошедшего дня и надевая чистое бельё, а грязное оставил у берега размокать, потом постираю. Буквально через несколько минут прямо из котелка, всё равно мне тарелки были не нужны, я уже хлебал мясную похлёбку, наблюдая, как начала закипать вода в кружке. Скоро и чайку попьём. Хлеба у меня не было, но был килограмм сухарей, вот их я и размачивал в бульоне и спокойно ел. Надолго запасов естественно не хватит, но я не переживал, трофеи всё моё.

После ужина, когда уже почти стемнело, сидя с кружкой чая у краснеющих углей я прислушивался к далёкой артиллерийской канонаде, и гулу автомашин от дороги, что находилась в километре от моего лагеря, слышно было еле-еле, деревья заглушали, но всё равно я слышал. Вылив остатки чая на угли, слыша шипение, я проверил маскировку и пошёл заниматься стиркой. Дальше просто развесил бельё сушиться, и полез в кустарник, где и соорудил себе берлогу. Нужно достать пяток гранат на растяжки, чтобы ко мне не подобраться было, но это планы для следующих дней.

Москва. Лубянка. Кабинет наркома Берии. 1941 год. 22 июня. 23 часа 27 минут.

Совещание длилось вот уже как два часа, с той самой минуты как нарком прибыл из кремля, где закончилось срочное совещание правительства Советского Союза.

Лаврентий Павлович, сидевший с хмурым лицом во главе стола, нет-нет да поглядывал на одного из своих сотрудников, начальника секретного отдела. Старая чекистская привычка держать всех на виду, дала ему понять, что майор нервничает, и чем больше он слушал своих товарищей докладывающих о ситуациях на границе и о последствиях нападения, тем больше нервничал.

Сводки, поступающие от границ, действительно не радовали, но для этого майор слишком нервно себя вёл, и Берия сделал для себя пометку пообщаться с ним. Возможность представилась чуть позже, когда уже был час ночи двадцать третьего июня.

— Товарищ Пименов, а вас я попрошу остаться, — велел Берия, когда сообщение было закончено и сотрудники наркомата начали собираться. Кто домой отсыпаться, а кто и на узлы связи, нужна точная обстановка на фронтах по всей западной границе.

Майор немедленно исполнил приказ и сел на место преданно глядя в глаза наркому, но быстро стушевался и ткнул взгляд в столешницу, побледнев. Берия понял, что тот действительно имеет какие-то очень важные сведенья и, судя по нервозности, они серьёзно запоздали. Причём вполне возможно по приказу самого майора.

— Докладывайте, — приказал Берия.

Вздрогнув, майор несколько беспомощно поглядел на наркома, но быстро взяв себя в руки, и стал докладывать:

— Утром, восемнадцатого июня, неизвестный подошёл к почтовому ящику, что висит у нас у центрального входа и бросил внутрь восемь конвертов, пометив адрес отправления как лично товарищу Сталину и совершенно секретно. Все восемь конвертов были немедленно извлечены, занесены в журнал и отправлены в мой отдел согласно внутренним инструкциям. Их изучил сперва дежурный отдела, лейтенант Арбузов, потом и я. Я своей властью запретил отправление их дальше. Наши специалисты ещё работали. Я думал это чья-то шутка или бредни сумасшедшего.

— Что было в этих конвертах? — ровным голосом спросил Берия.

— Война. Война страшная и долгая. Начаться она должна была двадцать второго июня в три часа тридцать минут по московскому времени самолётов армад немецких бомбардировщиков на наши города, аэродромы и других важные узлы обороны. Закончиться война в мае сорок пятого в Берлине.

— В чём не прав был отправитель? Не правильно назвал дату начала войны, или то что будет происходить на границе? — сухо спросил нарком. Отчего майор ещё более побелел и попытался расстегнуть ворот френча, но наткнувшись на злой взгляд начальства, стушевался.

— Я-я… мне… Мне показалось, что информация в письмах недостоверная и требует серьёзной проверки, — сглотнув, сообщил тот.

— Всю информация мне на стол, направить следователей к почтовому ящику и опросить дежурного командира. Может, кто видел, кто именно бросал в наш ящик и эти конверты.

— Есть, — вскочил майор. — Разрешите выполнять?

— Не подведи меня в этот раз, майор. Чтобы через минуту все восемь писем были у меня. Всё, иди.