Слуги Темного Властелина - Бэккер Р. Скотт - Страница 81

Там он и нашел второго покойника. Этот умер лицом к врагу. Из его левого бедра торчала обломанная стрела. Раненый, он вынужден был отказаться от бегства, и убили его так, как это принято у шранков: вспороли живот и придушили его собственными кишками. Но, не считая вспоротого живота и простреленной ноги, других ран Найюр на нем не увидел. Он опустился на колени, взял холодную руку трупа, пощупал ладонь и пальцы. Слишком мягкие. Значит, не воин. По крайней мере, не все они воины. Кто же эти люди? Что за чужеземные глупцы – да еще и городские неженки! – готовы были рискнуть встречей со шранками, чтобы попасть в земли скюльвендов?

Ветер внезапно переменился – и Найюр понял, что стая стервятников совсем близко. Он завернул налево, чтобы приблизиться к тому, что, по всей видимости, представляло собой самое крупное скопление мертвецов. На полпути к вершине кургана Найюр наткнулся на первый труп шранка. У него была наполовину отрублена голова. Как и все мертвые шранки, этот был тверд как камень, кожа потрескалась и сделалась иссиня-черной. Он лежал свернувшись, точно собака, и все еще сжимал свой роговой лук. Судя по расположению трупа и по примятой траве, Найюр понял, что его зарубили на вершине кургана, но удар был настолько силен, что шранк скатился почти до подножия.

Оружие, которым был убит шранк, Найюр нашел немного выше по склону. Железный топор, черный, с кольцом человечьих зубов, вделанных в рукоятку, обтянутую человечьей же кожей. Шранк был убит шранкским же оружием…

Что тут произошло?

Найюр внезапно остро ощутил, что стоит на склоне кургана, посреди своих мертвых предков. Отчасти его возмутило подобное святотатство, однако еще сильнее он испугался. Что это могло означать?

Тяжело дыша от волнения, он поднялся на вершину.

У подножия соседнего кургана теснились стервятники, горбились над своей добычей, ветер ерошил их перья. Между них шныряла стайка галок, которые перепархивали с одного лица на другое. Еды для них тут было довольно: по всему кургану, растянувшись на земле или друг на друге, валялись трупы шранков. Местами они были буквально навалены кучей. Головы болтались на сломанных шеях, лица упирались в неподвижные руки и ноги. Так много! Только вершина холма оставалась чистой.

Здесь сражался насмерть один-единственный человек. Как это ни невероятно, но он выжил.

Отважный боец сидел, скрестив ноги, на вершине кургана, положив руки на колени и опустив голову под сияющим диском солнца, обрамленный бледными линиями степи.

Нет на свете существа зорче стервятников; не прошло и нескольких секунд, как они встревожено заклекотали и взмыли в воздух, загребая ветер огромными растрепанными крыльями. Незнакомец поднял голову, провожая их взглядом. А потом обернулся к Найюру.

Найюру было плохо видно его лицо. Длинное, с массивными орлиными чертами. Глаза, наверно, голубые, судя по его белокурым волосам.

Однако Найюр с ужасом подумал: «Я его знаю…»

Он встал и стал спускаться к месту побоища, весь дрожа, не веря своим глазам. Незнакомец бесстрастно созерцал его.

«Я его знаю!»

Он обходил мертвых шранков, машинально отмечая, что каждый из них был убит одним-единственным точным ударом.

«Нет… Этого не может быть. Не может быть…»

Подъем показался куда круче, чем был на самом деле. Шранки, валявшиеся под ногами, казалось, беззвучно завывали, предупреждая его, умоляя не ходить туда, как будто ужас, внушаемый человеком на вершине, был настолько силен, что по сравнению с ним даже пропасть между их расами не имела значения.

Не дойдя нескольких шагов до пришельца, Найюр остановился. Осторожно поднял отцовский меч, выставив перед собой покрытые шрамами руки. И наконец решился взглянуть в лицо сидящему. Сердце бешено колотилось от чего-то, что было куда сильнее страха или гнева…

Да, это был он.

Окровавленный, бледный, но все-таки он. Воплотившийся кошмар.

– Ты!.. – прошептал Найюр.

Человек не шелохнулся и продолжал разглядывать его все так же бесстрастно. Найюр увидел, как из скрытой под одеждой раны сочится кровь, расползаясь черным пятном на серой тунике.

С безумной уверенностью человека, который тысячу раз мечтал об этой минуте, Найюр поднялся еще на пять шагов и упер отполированное острие клинка в горло чужеземцу. И поднял им бесстрастное лицо навстречу солнцу. Губы… «Не он! Но почти он…»

– Ты – дунианин, – сказал он низким, ледяным голосом.

Блестящие глаза смотрели на него, но лицо не выражало абсолютно ничего: ни страха, ни облегчения, ни узнавания, ни отсутствия узнавания. А потом человек, точно цветок на сломанном стебле, откинулся назад и повалился наземь.

«Что это значит?»

Ошеломленный, вождь утемотов посмотрел через груды шранкских трупов на погребальные курганы своего рода, древнюю земляную летопись своей крови. Потом снова перевел взгляд на неподвижное тело чужеземца и внезапно ощутил кости в кургане у себя под ногами – свернутые в позе эмбриона, глубоко зарытые. И понял…

Он стоял на вершине кургана своего отца.

Анисси. Первая жена его сердца. В темноте она была тенью, гибкой и прохладной рядом с его обожженным солнцем телом. Ее волосы вились по его груди, слагаясь в узоры, напоминающие странные письмена, которые он столько раз видел в Нансурии. Сквозь шкуры якша шум ночного дождя казался чьим-то бесконечным дыханием.

Она пошевелилась, переложила лицо с его плеча на руку. Найюр удивился. Он думал, она спит. «Анисси… Как мне нравится этот покой между нами…»

Ее голос звучал сонно и молодо.

– Я его спросила…

Его… Найюра тревожило, когда жены говорили о чужеземце так, как он сам, словно они каким-то образом проникли в его череп и занялись воровством. Он. Сын Моэнгхуса. Дунианин. Даже сквозь дождь и стены из шкур Найюр ощущал неприятное присутствие этого человека, находящегося на другом конце темного стойбища, – ужас из-за горизонта.

– И что же он сказал?

– Он сказал, что мертвые люди, которых ты нашел, родом из Атритау.

Найюр уже и сам так решил. Атритау был единственным городом к северу от степи, если не считать Сакарпа – мо крайней мере, единственным человеческим городом.

– Да, но кто они были?

– Он звал их своими последователями.

Сердце Найюра сжалось от дурных предчувствий. Последователи… «Он такой же… Он овладевает людьми так же, как некогда овладевал ими его отец…»

– А какая разница, кто были эти люди, если они убиты? – спросила Анисси.

– Большая.

Когда речь идет о дунианине, значение имеет все.

С тех пор как Найюр нашел Анасуримбора Келлхуса, все движения его души терзала одна-единственная мысль: «Используй сына, чтобы найти отца!» Если этот человек идет следом за Моэнгхусом, он должен знать, где того искать.

Найюр как наяву видел своего отца, Скиоату, корчащегося и брыкающегося в ледяной грязи у ног Моэнгхуса. С раздавленным горлом. Вождь, убитый безоружным рабом. Годы превратили впечатление в наркотик – Найюр вспоминал это зрелище вновь и вновь, точно одержимый. Но почему-то этот образ никогда не бывал одинаковым. Менялись детали. Иногда, вместо того чтобы плюнуть в чернеющее лицо отца, Найюр обнимал его. Иногда же не Скиоата умирал у ног Моэнгхуса, а Моэнгхус у ног Найюра, сына Скиоаты.

Жизнь за жизнь. Отца за отца. Месть. Быть может, это вернет его душе утраченное равновесие?

«Используй сына, чтобы найти отца». Но может ли он пойти на такой риск? Что, если это случится снова?

На миг Найюр забыл, как дышать.

Он прожил всего шестнадцать зим к тому времени, как его родич Окийати привез в стойбище Анасуримбора Моэнгхуса. Окийати и его военный отряд отбили этого человека у стаи шранков, пересекавших Сускару. Одно это внушало интерес к чужеземцу: шранки нечасто брали кого-то в плен, и немногие выживали в таком плену. Окийати приволок чужеземца в якш Скиоаты и, хрипло расхохотавшись, сказал:

– Ему повезло, он попал в более добрые руки. Скиоата потребовал Моэнгхуса себе в подношение и подарил его своей старшей жене, родной матери Найюра.