Ловушка для потерянной души(СИ) - Герцик (Гаврилова) Ксения - Страница 17

-- Ну и пусть, - стараюсь ответить с достоинством, не сорваться на позорный крик.

-- И умрешь, - продолжает он.

-- Ну и пусть! - не удержался. Злость вырвалась наружу. Он издевается надо мной. Это все чья-то глупая шутка! Как я, принц, мог оказаться в подобном месте?! Среди таких вот людей, которые со мной не то что говорить, даже смотреть не должны в мою сторону. Выговариваю ему все, что накипело, кричу, вкладывая все отчаяние в голос.

-- Твое дело, - обжог он меня колючим взглядом. Впервые я увидел в них хоть что-то, кроме равнодушия. Стало еще обиднее. Он даже не кричал в ответ. Лишь задавал вопросы. Те, на которые у меня не было ответа. Я даже не задумывался над ними все это время.

Серый так же незаметно, как появился -- исчез. Лишь темный силуэт сквозь пелену дождя мелькнул на углу дома. В душе заметались сомнения. Я понимаю, что он прав. Но... да плевать на все эти "но", не хочу оставаться один. Он прав. Без этих отбросов нам не выжить. И я в очередной раз должен смириться, склонить голову. Ненавижу.

Срываюсь с места, догоняю серого, хватаю за руку, боясь потерять.

-- Прости, - говорю тихо, боясь, что он услышит. Но на душе становится легче. Не услышал. И ладно. Так лучше. Еще никто не слышал от меня таких слов. И произносить их было очень непривычно и неприятно.

Тьяра Ка Тор.

Дочь рода наместников третьего полного ранга ныне бесполезных земель.

Смазанные тени темных кустов пролетают мимо, разлетается размытая дорога веером грязных брызг под копытами коня. Ветер бьет в лицо, толкает в грудь, стремиться вырвать из седла. Острые капли дождя ледяными иглами жалят кожу. Глаза застилают слезы обиды, жалости к себе. Если бы отец не умер, если бы мать была жива... Столько этих если накопилось, что не счесть. Есть ли смысл о чем-то жалеть? Прошлого не изменишь, но в моих руках будущее. Я буду выбирать его сама. Никто не посмеет больше мне указывать. Наложница? Я? Дочь знатного рода? Тетя сошла с ума. Никогда не будет этого.

За очередным поворотом извилистой дороги показались темные стены города. Сердце на миг остановилось. Тонкий ручеек людей становился все короче, втягивался в темноту открытых ворот, виляли, пропадая в ней повозки. А небо все темнее, укрывается тяжелыми тучами, спускается все ниже.

Не успеваю. Сжав зубы, бью пятками в бока лошади. Совсем немного осталось. Я должна успеть. Если не сейчас, то до утра ждать нет смысла, меня догонят. Только за этими мрачными стенами у меня есть шанс. Сердце бешено колотится в груди, не могу разобрать в его стуке, есть ли сзади погоня, а обернуться нельзя. Тогда точно полечу в грязь и переломаю ноги. Хорошо, если бы это была шея. Тогда и мучиться не надо. Недавно я всерьез рассматривала смерть, как один из возможных выходов. Но теперь я четко вижу другой путь. Ну и что, что одна. Устроюсь как-нибудь. Многие приезжают в города, находят работу и живут. Чем я хуже? Главное осмотреться и нос не воротить.

В последний момент успеваю проскочить меж створками закрывающейся решетки ворот. Гулко стучат по мостовой копыта, ежусь от черных провалов бойниц в длинном коридоре стены, кажется, что оттуда смотрит кто-то, щупает неприятным взглядом.

Замираю на небольшом пятачке свободного пространства у ворот. Смотрю, как растекается в разные стороны толпа тех, кто так же, как я, в последний момент успел войти в город. Они пропадают в темных бесконечных улицах, все дальше унося громкое эхо стука копыт и скрипа старых телег, растворяются в сером тумане, что стелется по земле.

Плотнее запахиваю плащ. Бесконечные осенние дожди выматывают не хуже длительной скачки. Высокие дома из камня с деревянными пристройками обнимают широкий проспект со всех сторон, греют лужи ярким светом запотевших окон. Неровные кубики мостовой, кажется, подрагивают от мелкой мороси, словно волны на широкой реке дороги. Она стрелой уходит далеко вперед, касается своим далеким узким краем горизонта. Красиво. Никогда не была в больших городах. Мне и соседнее село казалось столицей. А тут такое. Одни эти дороги чего стоят. Нет привычного грязного болота, идешь, не боясь оставить где-нибудь сапоги. Телеги проезжают, когда у нас, напротив окон одна уже по брюхо утонула в этой серой жиже.

Поначалу вздрагиваю от собственных громких шагов на пустой улице, морщусь от оглушающего цокота копыт лошади по мостовой. Я успела в последний миг. Еще бы немного и ворота закрыли. Я не жалею. Жизнь у меня одна, а все сидела дома, не подозревая какой он, мир. Постепенно широкие улицы и проспекты сменились узкими переулками и темными подворотнями. Теперь яркий свет окон был виден лишь тонкой полоской, что выбивалась из-под плотно закрытых ставен. Ноги все чаще проваливались в ямы, полные грязи. Я заблудилась в этом бесконечном каменном лабиринте.

-- Добрый вечер, - холодная сталь обожгла кожу у горла. Вздрагиваю, но хватает ума не дернуться. Чья-то рука шарит по моему поясу. Вот упал на землю кинжал, утонул в очередной мутной луже.

-- У меня ничего нет, - едва справляюсь с непослушным голосом. Нервно всхрапывает и дергает за повод лошадь. Кинжал царапает кожу, по ключице бежит горячая струйка крови.

-- Не рыпайся, если жить хочешь. - Жмурюсь, даже дышу через раз. Выпускаю из онемевших пальцев повод. Жесткие пальцы щупают карманы, забирают то немногое, что удалось взять с собой на первое время. Из глаз снова текут слезы, едва сдерживаю всхлип. Жизнь дороже. Скорей бы все закончилось.

Пропал ледяной холод лезвия у горла, застучали подковы моего коня где-то позади, растворяясь в шорохах ночного города. Ноги подкосились, падаю на мостовую, не обращая внимание на холод и боль в содранных коленках. Изо всех сил тру глаза, пытаюсь прогнать предательские слезы, а они все текут, сколько ни моргай. Расплывается темными кругами переулок, стекает с растрепанных волос вода, смешивается со слезами. Шарю по лужам, ищу свой кинжал. Он единственное, что осталось от отца. Но и здесь не везет. Сбиваю пальцы, ломаю ногти, ковыряясь в вязкой грязи среди расползающихся камней мостовой. А его все нет, словно и не было никогда. Как в болотной жиже. Прекрасное наваждение новизны пропало. Ненавижу этот город. Ненавижу свою жизнь.

Никто.

После этого разговора Арри ничего не говорил. Только смотрел по сторонам, жался ко мне и старался не подходить близко к остальным жителям дома. Как ни странно на нас никто не нападал, не приставал с лишними вопросами, просто приняли, как есть. Мы стали лишь еще одним моментом в жизни странного убежища, где каждый живет со своими страхами, надеждами, мечтами и воспоминаниями, которые стараются забыть.

Долго не удавалось уснуть. Вглядываюсь в лица ребят, смотрю на совсем маленьких, которые жадно провожают глазами каждый кусок черствого хлеба. Еду здесь делили поровну. Каждому одинаковые горбушки. И не важно, какой ты, большой или маленький, заработал сегодня или нет. Все в этом доме общее, все равны.

Завтрака не было. Хитрый сказал, что голодные лучше работают. В чем-то можно с ним согласиться, но это была не жадность и не принцип, просто есть было нечего. Все надеялись, что сегодня, ближе к вечеру удастся хоть что-то заработать, а значит и поесть.

-- Новенький, на выход, - прервал наши сборы жесткий голос лысого от входа. Вздрагиваю, переглядываюсь с парнями. Почему я? Что не так? Арри поднялся со своего матраца, встревожено глядя мне в след.

Едва перешагнув за порог нового дома, получаю сильный удар под ребра. От неожиданности падаю. Следующий удар ногой, выбивает воздух из груди. Хриплю, стараясь встать.

-- Не сопротивляйся лучше, - наклоняется ко мне лысый, поднимая за подбородок лицо. - Я же говорил, что с тобой поработать надо. Ты и так не красавец, но после пары ударов совсем жалким станешь. Денег больше.

С удивление смотрю на него. Рядом стоит тот вчерашний здоровяк, разминая руки. С трудом поднимаюсь на колени, скольжу взглядом вокруг, ищу что-то, чем можно защититься. На крыльце стоят ребята, смотрят с жалостью. Хитрый держит вырывающегося Арри, заломив ему руки за спину.