Генерал в Белом доме - Иванов Роберт Федорович - Страница 34

Авторы работы, опубликованной к 100-летию Эйзенхауэра, писали: «Наступление мира в Европе ни в коей мере не привело к окончанию его ответственности как командующего, она только приобрела иной характер. Как командующий американскими оккупационными войсками в Германии, Эйзенхауэр выполнял обременительные обязанности, что часто втягивало его в политические дискуссии»[285].

Забот у Эйзенхауэра было много. Только американских солдат и офицеров на островах было уже 1,5 млн человек. Проводился большой комплекс военно-инженерных работ. Союзные войска готовились применить химическое оружие в случае его использования противником. Вставал также вопрос, успеют ли гитлеровцы создать свое секретное оружие и какие коррективы необходимо будет вносить в военные планы в случае использования этого оружия против Англии, какая информация могла быть предоставлена прессе и многое другое[286]. Эйзенхауэр лично инспектировал не только американские, но и английские и канадские части[287].

Он категорически запретил организацию парадов в свою честь во время его пребывания в частях. Командиры должны были проводить боевую учебу согласно составленному расписанию. Главнокомандующий путешествовал в специальном поезде, имевшем надежную связь с Лондоном. Радиоприемником и радиоперехватчиком был оборудован и джип генерала, так что в любое время дня и ночи он мог получить экстренную информацию из своего штаба.

«Кухня была первым, что он проверял в любом военном лагере. Следующим генерал проверял здоровье людей и потом уже их оружие и военное снаряжение». Проявляя заботу о военнослужащих, Эйзенхауэр вместе с тем самым решительным образом боролся за строжайшую дисциплину в войсках. «Только армия, обладающая самодисциплиной, – заявлял он солдатам, – может одерживать победы»[288]. Эйзенхауэр часто и подолгу беседовал с военнослужащими всех национальностей и всегда умел находить слова, чтобы морально поддержать их накануне боев. Шутка, юмор были важнейшим оружием в арсенале главнокомандующего, когда во время поездок по войскам он стремился поднять моральный дух солдат[289].

Авиация союзников совершала массированные налеты на важнейшие центры коммуникаций противника. В канун высадки с воздуха было разрушено 82 железнодорожных узла стратегического значения, что лишило немцев возможности быстро маневрировать резервами и перебрасывать подкрепления в угрожаемые районы. В Плимуте, Портленде, Портсмуте, во многих других крупных и мелких портах Англии приготовились к началу операции десантные суда. Казалось, все было продумано до мелочей, чтобы обеспечить успех десанта. Но в ход событий мог вмешаться фактор, во многом не поддающийся контролю, – погода.

Поэтому Эйзенхауэр начиная с марта проводил своеобразные репетиции вторжения. Каждый понедельник он получал от метеорологической службы прогноз на очередную среду. Получив необходимую информацию, главнокомандующий запрашивал командующих ВВС, ВМС и других служб, какие коррективы внесет погода в их действия в условиях высадки в среду. К маю был накоплен определенный опыт внесения необходимых коррективов в действия по форсированию Ла-Манша и высадке на континенте с учетом прогнозов погоды. Опыт этот был далеко не обнадеживающим. Он еще раз свидетельствовал, что работа метеослужбы была далека от совершенства.

Высадка была назначена на 5 июня, а 3 июня метеорологи сообщили, что в этот день ожидаются сильное волнение моря, резкий ветер.

3 июня Эйзенхауэр, Монтгомери, английский главный маршал авиации Теддер и другие военачальники собрались на совет в небольшой деревушке недалеко от Портсмута. Настроение у них было мрачным. Принятие решения о сроке высадки перенесли на следующий день. Но и назавтра погода продолжала ухудшаться, а вместе с нею мрачнели и лица союзных военачальников, ведь нужно было незамедлительно высказаться по вопросу, от которого зависел весь исход операции. Ясно было только одно: высадка 5 июня невозможна. Было принято решение начать десантирование 6 июня. В Портсмут 4 июня прибыли Черчилль и де Голль. Они подолгу совещались с Эйзенхауэром, каждый час запрашивая новую сводку погоды. Вести были неутешительными. В течение ближайших 48 часов метеорологи обещали некоторое улучшение погоды, а в дальнейшем – вновь резкое и продолжительное ее ухудшение: штормы, напоминающие декабрьские бури.

5 июня в 4 часа утра Эйзенхауэр вновь собрал совещание высших военных руководителей. Метеорологи ничем не могли порадовать его участников совещания. Более того, предсказывая некоторое улучшение погоды 6 июня, порознь опрошенные метеорологи утверждали, что продолжительный прогноз свидетельствует о приближении длительного периода штормов. «Стало тихо. Все смотрели на Эйзенхауэра. Только он один мог принять решение»[290].

В своих мемуарах Дуайт Эйзенхауэр описывает принятие решения без каких-либо особых эмоций. «…Возможные последствия дальнейшей задержки оправдывали большой риск, – писал главнокомандующий, – и я быстро объявил решение приступить к десантированию 6 июня. Было 4.15 утра 5 июня»[291]. Участники совещания молча разошлись по своим местам, чтобы отдать необходимые распоряжения.

Сам Эйзенхауэр, располагая очень ограниченным временем, поехал все же в воздушно-десантные войска, так как ожидалось, что именно эти части понесут на следующий день особенно тяжелые потери. Некоторые эксперты считали, что до 80% десантников должны будут погибнуть[292].

И все же была проблема более важная, чем моральная поддержка этого рода войск личным визитом главнокомандующего. Решение Эйзенхауэра начать операцию 6 июня было оправданным, но рискованным. Так же как и накануне операций в Северной Африке и Италии, он оставил письменный документ, в котором говорилось, что ответственность за все непредвиденное, что может произойти, несет только он один[293].

По случайному совпадению операция началась в шесть часов утра, в шестой день недели, шестой месяц года. Некоторые суеверные военнослужащие считали это хорошим предзнаменованием, другие – плохим, но во всяком случае успех операции превзошел все ожидания. Погода в целом создала значительные, но преодолимые трудности при высадке на побережье Нормандии. Более того, противник не ожидал, что при столь неблагоприятных метеорологических условиях возможна высадка десанта. Элемент внезапности был достигнут полностью. Помимо этого, новый немецкий командующий группой войск Роммель выехал в Германию (у жены был день рождения), что также внесло определенную дезорганизацию в оборонительные усилия противника.

Широко разрекламированный геббельсовской пропагандой Атлантический вал в значительной мере оказался мифом. Союзные войска без каких-либо особых осложнений высадились в Нормандии и стали быстро расширять плацдарм. Через несколько дней после начала операции туда прибыл Эйзенхауэр, чтобы своими глазами увидеть ход военных действий.

Успешное начало «Оверлорда» породило в определенных военных и политических кругах уверенность в скором окончании войны. Иной точки зрения придерживался Эйзенхауэр. В одном из интервью он заявил, «что, по его мнению, Гитлер в конце концов повесится, но прежде он будет «сражаться до … конца» и большая часть его войск будет сражаться вместе с ним. Это было проникновение в разум врага, высшая форма военного искусства – Эйзенхауэр оказался совершенно прав»[294].

Оправившись после неожиданного удара, фашистское командование перебросило в Нормандию подкрепление, и вскоре здесь завязались довольно упорные бои. Но потери союзников были относительно невелики. За первые десять дней боев американские войска, например, потеряли 3283 человека убитыми, 12 600 ранеными и 7959 пропавшими без вести[295].