Генерал в Белом доме - Иванов Роберт Федорович - Страница 28

Операция «Факел» была чем-то вроде суррогата второго фронта. Неприятная миссия объяснить русскому союзнику неблаговидную позицию англо-американской стороны в вопросе об открытии второго фронта выпала на долю Черчилля.

«Черчилль в мрачном настроении вылетел в Москву, чтобы информировать Сталина об операции «Факел». В течение ряда недель советская пресса критиковала позицию союзников как «полностью неприемлемую» и заверяла, что Советское правительство «не согласится с затяжкой открытия второго фронта до 1943 г.». Черчилль терпеливо сносил язвительные шпильки Сталина о нежелании союзников сражаться с Германией, но прибыл он в Москву с пустыми руками. Отношения между Советами и союзниками никогда не были хорошими, а теперь они опускались до уровня, напоминавшего дни советско-нацистского пакта»[223].

Эйзенхауэр, безусловно, имел собственное мнение по проблемам открытия второго фронта в Европе. Но бесспорно и то, что в своей практической деятельности он прежде всего руководствовался общими военно-политическими установками западных союзников.

Руководители США и Великобритании, а вслед за ними и многие западные военные историки оправдывали срыв сроков открытия второго фронта ссылками на недостаток сил у англо-американских союзников. Эти утверждения совершенно беспочвенны. Эйзенхауэр писал: «В то время остряки шутили, что только большое число аэростатов, постоянно находившихся в небе над Британскими островами, не позволило островам затонуть под тяжестью сосредоточенных на них боевой техники и войск»[224]. Разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом, Курском, а также в Северной Африке, серьезные удары, нанесенные в 1943 г. по Японии, быстрое наращивание военной силы антигитлеровской коалиции – все это привело к укреплению позиций западных союзников на всех фронтах. По данным немецко-фашистского командования, вермахт к марту 1942 г. потерял на восточном фронте более 1 млн солдат и офицеров. В Сталинградской и Курской битвах потери немецко-фашистских войск составили 2 млн человек, 7 тыс. самолетов, 4, 5 тыс. танков и штурмовых орудий.

Начался необратимый процесс крушения стран фашистского блока. В этих условиях стратегическая линия руководителей США и Англии на затягивание открытия второго фронта стала совершенно бесперспективной.

В работах американских авторов, посвященных жизни и деятельности Эйзенхауэра, вскрываются политические причины, определяющие выбор направления главного удара союзниками. «Черчилль и англичане, – пишет биограф Эйзенхауэра, – стремились пересечь Средиземное море и высадиться в Италии… чтобы получить плацдарм для послевоенной борьбы за политический контроль в Восточной Европе»[225]. Политическая инициатива нанесения удара в направлении Италии, безусловно, принадлежала англичанам, но она не встретила существенного сопротивления со стороны руководства США.

На конференции в Касабланке было решено нанести удар по Сицилии. Каково было отношение Эйзенхауэра к этому решению? «Генерал Маршалл и я, – подчеркивалось в мемуарах Эйзенхауэра, – разделяли убеждение: все, что будет сделано на Средиземноморском театре военных действий, должно оставаться вспомогательным по отношению к главной задаче – наступлению через Ла-Манш в начале 1944 г. …»[226].

После принятия решения о нанесении удара по Сицилии Эйзенхауэр приступил к разработке планов итальянской кампании. Вопреки мнению членов своего штаба он считал необходимым, в первую очередь путем мощной бомбардировки с воздуха, заставить капитулировать гарнизон острова Пентеллериа. Этот небольшой островок, лежавший между Сицилией и Северной Африкой, был превращен в мощный опорный пункт на пути вторжения в Италию. За 11 дней первой половины июня 1943 г.на остров площадью около 50 кв. км было сброшено около 300 т бомб. История войн еще не знала такой страшной бомбардировки, за которой 11 июня с борта английского крейсера «Аврора» внимательно наблюдал генерал Эйзенхауэр. За час до начала запланированной десантной операции гарнизон острова выбросил белый флаг. Это был первый случай взятия военного объекта только путем воздушной бомбардировки, которая имела как бы символическое значение. Обрушив на маленький клочок вулканической породы смертоносную лавину огня, союзники демонстрировали свое подавляющее превосходство в силе.

Эйзенхауэр придавал большое значение прессе в деле укрепления единства союзников и создания общественного мнения, способствующего успешному решению стоявших перед ним военно-политических задач. Обращаясь к журналистам, он со всей определенностью заявлял: «В конечном счете войны выигрывает общественное мнение»[227].

После капитуляции Пентеллериа морской путь на Сицилию был открыт. Большая группа журналистов настойчиво домогалась информации о дальнейших военных планах союзников. Вездесущие корреспонденты могли различными путями получить соответствующую информацию и опубликовать ее со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Учитывая это обстоятельство, Эйзенхауэр сам решил созвать пресс-конференцию. В воздухе пахло новой военной угрозой, приближалось время ответственных решений, и на пресс-конференцию союзного главнокомандующего явился весь журналистский корпус. «Рты у всех раскрылись, – вспоминал Эйзенхауэр, – когда я начал совещание с репортерами сообщением, что в начале июля мы вторгнемся на Сицилию…»[228]. Командующий подробно рассказал журналистам, кто какие армии возглавит и как будет развиваться воздушное наступление, предпринимаемое с таким расчетом, чтобы создать у противника впечатление, что главное направление удара – западная часть острова, в то время как действительные десантные операции будут проведены в восточной и южной частях Сицилии. Эйзенхауэр сообщил даже о том, что операция начнется 9 июля с высадки большого воздушного десанта.

Пораженные журналисты молча слушали командующего, боясь пропустить хотя бы слово. В заключение Эйзенхауэр сказал, что дает эту информацию с целью помочь журналистам правильно сориентироваться в военной обстановке, что он верит в их профессиональную честность и не сомневается, что сообщенные им секретные данные не получат распространения дальше этого кабинета. И журналисты не обманули его ожиданий. Никто не поддался соблазну опубликовать сенсационные сообщения. Конечно, это был прием, рассчитанный и на дезинформацию противника. Риск такого эксперимента был очевиден, и ничего подобного генерал впредь не повторял.

Айк умел ладить с журналистами. В меру возможностей, которые предоставляла сложная военно-политическая обстановка, он всегда старался сообщить им необходимую информацию. Дружественные отношения, установившиеся с журналистами, давали свои положительные результаты – многие из них делали хорошую рекламу командующему. Корреспонденты часто писали о внимательном и заботливом отношении генерала к их нелегкой работе. Отмечалось, например, что Айк не оставлял без ответа ни одного журналистского запроса. И это было характерно для его взаимоотношений не только с представителями прессы. Он считал своим долгом отвечать на многочисленные личные письма независимо от того, кем были их авторы. Кэй Саммерсбай, ставшая в Северной Африке секретарем Эйзенхауэра, вспоминала: «Генерал, очевидно, был единственным в истории крупным военным руководителем, который даже во время решающих сражений отвечал на все личные письма»[229].

Операция против Сицилии действительно началась в сроки, о которых он сообщил журналистам на пресс-конференции. В ней участвовала тысяча кораблей – больше, чем во время высадки в Северной Африке. Численность десанта составила 150 тыс. человек.