Полное собрание сочинений. Том 4. 1898 — апрель 1901 - Ленин (Ульянов) Владимир Ильич - Страница 30

Казалось бы, все эти положения Каутского так ясны, что нельзя не понять их. И тем не менее критик, очевидно, не понял их. Г-н Булгаков не сообщает своего мнения: так или иначе он объясняет этот рост средне-крестьянских хозяйств, но Каутскому он приписывает то мнение, будто «развитие капиталистического способа производства ведет к гибели земледелия». И г. Булгаков разражается: «Утверждение Каутского о разрушении сельского хозяйства неверно, произвольно, недоказано, противоречит самым основным фактам действительности» и пр., и пр.

Мы заметим на это, что г. Булгаков совершенно неверно передает мысли Каутского. Каутский отнюдь не утверждает, что развитие капитализма ведет к гибели сельского хозяйства, а утверждает обратное. Выводить из слов Каутского об угнетении (= кризисе) сельского хозяйства, о наступающем местами (nota bene[102]) техническом регрессе, что Каутский говорит о «разрушении», «гибели» сельского хозяйства, можно только при самом невнимательном отношении к сочинению Каутского. В главе X, специально посвященной вопросу о заморской конкуренции (т. е. об основном условии аграрного кризиса), Каутский говорит: «Грядущий кризис, разумеется (natürlich), вовсе не обязательно должен (braucht nicht) разрушить пораженную им индустрию. Он делает это лишь в самых редких случаях. По общему правилу, кризис ведет лишь к преобразованию существующих отношений собственности в смысле капитализма» (273–274). Это замечание, сказанное по поводу кризиса сельскохозяйственных технических производств, ясно показывает общий взгляд Каутского на значение кризиса. В той же главе Каутский повторяет этот взгляд и по отношению ко всему сельскому хозяйству: «Изложенное выше нисколько еще не дает права говорить о гибели сельского хозяйства (Man braucht deswegen noch lange nicht von einem Untergang der Landwirtschaft zu sprechen). Но его консервативный характер исчез безвозвратно там, где прочной ногой встал современный способ производства. Удерживание старой рутины (Das Verharren beim Alten) угрожает сельскому хозяину верной гибелью; он должен беспрерывно следить за развитием техники, беспрерывно должен приспособлять свое производство к новым условиям… И в деревне экономическая жизнь, которая до сих пор с суровым однообразием двигалась в вечно неизменной колее, попала в состояние постоянного революционизирования, состояние, характерное для капиталистического способа производства» (289).

Г-н Булгаков «не понимает», каким образом совмещаются тенденции к развитию производительных сил земледелия и тенденции к усилению затруднений торгового земледелия. Чего же тут непонятного?? Капитализм и в земледелии, и в промышленности дает гигантский толчок развитию производительных сил, но именно это развитие чем дальше, тем сильнее обостряет противоречия капитализма, ставит ему новые «затруднения». Каутский развивает одну из основных идей Маркса, который категорически подчеркивал прогрессивную историческую роль земледельческого капитализма (рационализирование земледелия, отделение земли от сельского хозяина, освобождение сельского населения от отношений господства и рабства и т. д.), указывая в то же время не менее категорически на обнищание и угнетение непосредственных производителей, на несовместимость капитализма с требованиями рационального земледелия. В высшей степени странно, что г. Булгаков, признающий, что его «общее социально-философское миросозерцание то же, что и у Каутского»[103], не замечает того, что Каутский развивает здесь основную мысль Маркса. Читатели «Начала» неизбежно должны остаться в недоумении относительно того, как относится г. Булгаков к этим основным идеям, как может он, при тождестве общего миросозерцания, говорить: «De principiis non est disputandum»[104]!!? Мы позволяем себе не поверить этому заявлению г-на Булгакова; мы считаем спор между ним и другими марксистами возможным именно вследствие общности этих «principia». Говоря, что капитализм рационализирует земледелие, что технику для земледелия дает индустрия и пр., г. Булгаков лишь повторяет один из таких «principia». Напрасно только говорит он при этом «совсем напротив». Читатели могут подумать, что Каутский держится иного мнения, тогда как Каутский с полной решительностью и определенностью развивает в своей книге именно эти основные идеи Маркса. «Именно индустрия, – говорит Каутский, – создала технические и научные условия нового, рационального земледелия, именно она революционизировала земледелие посредством машин и искусственных удобрений, посредством микроскопа и химической лаборатории, породив таким образом техническое превосходство крупного капиталистического производства над мелким крестьянским производством» (S. 292). Каутский не впадает таким образом в то противоречие, которое мы встречаем у г. Булгакова: с одной стороны, г. Булгаков признает, что «капитализм» (т. е. производство посредством наемного труда, т. е. не крестьянское, а крупное производство?) «рационализирует земледелие», а, с другой стороны, «носителем этого технического прогресса вовсе не является здесь крупное производство»!

II

Десятая глава книги Каутского посвящена вопросу о заморской конкуренции и об индустриализации сельского хозяйства. Г-н Булгаков крайне пренебрежительно отзывается об этой главе: «Ничего особенно нового или оригинального, более или менее известные основные факты» и пр., оставляя в тени основной вопрос о понимании аграрного кризиса, его сущности и значения. А между тем этот вопрос имеет громадную теоретическую важность.

Из того общего понимания земледельческой эволюции, которое дал Маркс и подробно развил Каутский, вытекает неизбежно и понимание аграрного кризиса. Суть аграрного кризиса Каутский видит в том, что сельское хозяйство Европы потеряло, вследствие конкуренции стран, производящих хлеб крайне дешево, возможность сваливать на массу потребителей те тяжести, которые частная собственность на землю и капиталистическое товарное производство возлагают на сельское хозяйство. Отныне сельское хозяйство Европы «само должно нести их (эти тяжести), и в этом состоит современный аграрный кризис» (S. 239, курсив Каутского). Главная из этих тяжестей – поземельная рента. В Европе она взвинчена предшествующим историческим развитием до громадных пределов (и дифференциальная и абсолютная рента) и закреплена в ценах на землю[105]. В колониях (Америке, Аргентине и пр.), поскольку они остаются колониями, мы видим, наоборот, свободные земли, занимаемые новыми поселенцами либо совсем даром, либо за ничтожную цену, и притом земли, девственное плодородие которых низводит издержки производства до minimum’a[106]. Вполне естественно, что до сих пор капиталистическое земледелие Европы сваливало на потребителей непомерно вздутую ренту (в виде высоких хлебных цен), теперь же тяжесть этой ренты падает на самих сельских хозяев и землевладельцев, разоряя их[107]. Таким образом, аграрный кризис нарушил и продолжает нарушать прежнее благополучие капиталистического землевладения и капиталистического сельского хозяйства. Капиталистическое землевладение до сих пор брало все большую и большую дань с общественного развития и закрепляло высоту этой дани в земельных ценах. Теперь ему приходится поступаться этой данью[108]. Капиталистическое сельское хозяйство брошено теперь в то же состояние неустойчивости, которое свойственно капиталистической промышленности, и вынуждено приспособляться к новым условиям рынка. Аграрный кризис, как и всякий кризис, разоряет массы хозяев, производит крупную ломку установившихся отношений собственности, местами ведет к техническому регрессу, к оживанию средневековых отношений и форм хозяйства, по в общем и целом он ускоряет общественную эволюцию, вытесняет патриархальный застой из его последних прибежищ, вынуждает дальнейшую специализацию земледелия (один из основных факторов сельскохозяйственного прогресса в капиталистическом обществе), дальнейшее применение машин и т. д. В общем и целом, – это показал Каутский в IV главе своей книги по данным о нескольких странах, – далее в Западной Европе мы не видим застоя земледелия в 1880–1890-ые годы, а видим технический прогресс. Мы говорим – даже в Западной Европе – потому, что в Америке, напр., этот прогресс еще яснее.